Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 44

Степной Крым нераздельно принадлежал Орде, но вскоре, как я помнил, должен превратиться в Крымское ханство. Шишку там держал глава рода Ширин Тегин-бей, побратим покойного дядьки Юрия Дмитриевича.

А вот между степным и прибрежным Крымом, в горах, то самое православное княжество Феодоро и зажато. И последние годы оно воюет с генуэзцами, наложившими лапы на все удобные порты. Сперва архонт, то бишь князь, Алексий подбил жителей города Чембало (по рассказам Ховриных, стоял он у большой бухты, наверное, где потом вырос Севастополь) на мятеж и забрал крепость с портом, генуэзцы отбили обратно, но тут в дело вмешались татары во главе с Хаджи-Гераем и вздрючили фрягов. И это как бы не родоначальник династии крымских ханов, судя по имени. Так что сколько продержится еще Феодоро — бог весть, что-то я никаких княжеств «времен очаковских и покоренья Крыма» не упомню, а побережьем завладеет Османская империя. Надо полагать, после падения Константинополя, когда у турок освободятся силы для других театров.

Пришла пора повечерять и нам на стол водрузили щаной горшок с варевом на осетрине с капустой, репой и мучной заправкой, а Владимир выдал результаты расчетов:

— На такое братство у гостей... кефалио, — он запнулся, но тут же поправлся, — обилия не хватит, бо надо сразу многое покупать.

— На такое дело дам из казны, из выхода, — подвел я финансовую базу.

— В рост давать не благо, — буркнул Григорий.

— Не в рост, а как долю в братстве. И возможные протори на себя возьму.

Казначей ухмыльнулся в бороду:

— Ты, княже, не обессудь, как дитя говоришь. Мы, купцы да гости, народ хитрый, коли где лазейку увидим — непременно пролезем.

— Не вернут, — перевел отцовский политес младший Ховрин.

— Им будет стыдно, когда предстанут перед Господом, — полез я за своей резной ложкой.

Ховрины засмеялись:

— Так это когда еще будет, а денежки-то вот они!

— Когда, когда, — оскалился я. — Вот коли в оговоренный срок не вернут, на следующий день и предстанут.

Григорий аж щами поперхнулся.

Да, мил человек, даже старые анекдоты должны работать на великую цель.

Прогрохотали колеса по плахам Боровицкого моста, возы проехали сквозь воротную башню и между Житным двором и владениями Патрикеева выкатились на небольшую площадь, где в мое время был угол Большого Кремлевского дворца, а ныне заднее крыльцо великокняжеских теремов.

Из светлицы на третьем поверхе сквозь полуприкрытую ставенку с мелкими цветными стеклами я наблюдал, как приехавшие вылезали и вытаскивали из возов свой скарб под надзором старших над караваном. Некоторые даже пробовали ногой кремлевскую землю на прочность — не растает ли, как мара-видение, не расточится ли как морок...

Опустевшие возы завернули на княжий конюшенный двор, оставив два десятка человек разглядывать непривычные церкви, необычные рубленые хоромы с позолоченными крышами, толстую бревенчатую башню и постройки на сбеге кремлевской горы к подолу. Разглядывали кто с затаенным страхом, кто равнодушно — видели и не такое — а кто и с любопытством. Я же, стоя немного в глубине светлицы, чтобы не видно было с улицы, не торопился встречать дорогих гостей, предоставив эту честь понемногу собиравшейся княжеской и боярской чади.

— Это кто такие?

— От князя от Дмитрея от Шемяки присланы, литвины.

— Не, не литвины, что мы, литвинов не видели? Вон, глянь, у этого портки какие узкие, литвины так не носят.

— И колпаки странные...

Да, одежка у сбившихся в кучу хоть и была сильно разбавлена позаимствованной в Литве русской, но все же заметно отличалась от привычной на Москве: шляпы с широкими вислыми полями, чулки вместо штанов у парочки, даже капюшон а-ля Робин Гуд, ну и другие несуразности.

Подождав еще немного, пока соберутся назначенные встречать бояре и дьяки, я соизволил спуститься на крыльцо.

— Грамотка великому князю, — с поклоном передал бумагу сын боярский.

Развернул, прочитал, что Дима пишет — все по уговору. В Литву, после разгрома таборитов у Липан, идет сейчас невеликий, но заметный ручеек беженцев от развернувшихся в Богемии католических репрессий. И тех, кто состоял в боевых общинах, Дима ставил в строй, а вот мастеровщину слал мне.

— Кто такие, что умеете?

— Кланяйтесь князю, — зашипели сопровождающие.

Новоприбывшие вразнобой поскидали шапки, поклонились и вытолкали вперед плотно сбитого мужика с твердым взглядом, не иначе, выбранного старшиной над их небольшим табором.

Мужик прижал к груди шляпу и представился:

— Симон из Дубы над Сазавой, ковач и слевач.

Но увидев мой вопросительный взгляд, сообразил и пояснил более понятно:

— Коваль и... лит... щик.

Блин, мог бы и сам догадаться. Славянские языки еще не сильно далеко разошлись, русы ляхов и чехи сербов вполне еще понимают без переводчиков. Трудно, но понимают, было бы желание. Кузнец и литейщик, значит, металлург.

— Остальные? — я показал на внимавших разговору таборитов.

— Вацлав Рогач, скленкарж, — указал рукой Симон.

Скленарж? Скленач? Склянка? Ага, стеклодув, отлично!

— Кржиштан из Жатца, ставитель водни прехрад и млынов.

Ооо, вообще прекрасно, это же гидротехник нынешними деньгами! Водобойные колеса, мельницы и все такое.

— Анна из Бухова у Вожиц, вишивачка златом.

Тоже хорошо, ее Маше в подчинение.

— Коранда из Рокицан, сладек.

— Кто?

— Э... солодек... для пива...

А, солод, пивовар, значица. Тоже нефигово.

— Збынек из Нимбурка, пушкарж.

Пушкарь? Вообще замечательно!

— Мартин из Прахатиц, Бедржих Гуска, Ян из Стражнице, Блаженка из Вавржинец...

Названные делали шаг вперед и кланялись, глядя на меня кто с опаской, кто с надеждой. А у меня все в душе пело — это ж какая куча спецов! И это только первая партия! Даешь промышленную революцию!

— Пане княже, что с нами буде дале?

— Исполню все, как князь Дмитрий вам обещал, — поднял я вверх грамотку, — а пока жалую каждому шубу лисью с княжеского плеча!

Повинуясь взмаху моей руки, дворские быстро потащили заранее заготовленные шубы и накидывали их на плечи слегка опешивших гостей.

Впрочем, еще больше опешили бояре и ближники.

Так-то подобное пожалование спокон веку полагалось каждому князю или мурзе, выехавшему из Литвы или Орды на московскую службу, но вот чтобы сразу двум десяткам, да еще простолюдинам...

И не понять пока боярам, что это самая ценная инвестиция — в людей. Ничего, понемногу обтешутся.

Разбираться с чехами мы закончили к вечеру — я по специальностям, а кир Герасим по вероисповеданию. Симона из Дубы и нескольких его коллег я уговорил ехать в Устюг и там вступать в братство, что полностью совпадало со взглядами гуситов на мироустройство — их радикальное крыло не шибко любило иерархию и вообще выступало за нечто типа республики. Вот пусть там и налаживают мне самоуправление, да блауфены строят — один из прибывших умел строить эти самые передовые, насколько я понял, металлургические печи.

Вацлава Рогача наладил под Владимир, в Гусскую волость, искать подходящий песок и ставить стекольную гуту. Гидротехника Кржиштана и оказавшегося оружейником, а не пушкарем Збынека пока оставил в Москве, усиливать Пушечный двор. Выделил им вместе со златошвейкой и еще парочкой спецов слободку на горке за Глинищами, рядом с моим загородным двором — пусть начинают обустраиваться, следующих к ним подселять буду. Расписал, какие корма, где пока жить, где избы для них ставить, вроде чехам все понравилось, не обманул князь. Ну и славно, будут работать — будут и в чести, и при достатке.

Утреню в Благовещенском соборе служил сам митрополит и я понял, почему, когда он с амвона возгласил свое видение гуситского вероучения:

— От братьев наших, что от латинского злодейства бежали, мы ясно узнали, что они во господа нашего Христа верою святоотеческой, православной веруют. И в том исповедании истинно можем с ними непоколебимо соединится. [i]