Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 48

— Потому что моя мать пила.

— Да.

— Насколько все плохо? — спрашивает Арианна.

Социальный работник опускает взгляд на все еще не открытую папку.

— Она весит чуть меньше пяти килограммов, хотя была доношенной. У нее классические признаки: дефицит роста, веса и окружности головы, аномалии лица, тремор. Скорее всего, она умственно отсталая. У половины жертв ФАС IQ ниже семидесяти.

Мне трудно дышать, не могу вспомнить, как втягивать воздух. Арианна берет меня за руку. С другой стороны плечо Лукаса прижимается к моему, поддерживая меня.

— Что… что с ней будет?

— У нас здесь есть несколько очень хороших программ. За ней могут ухаживать в Детском ресурсном центре, куда ее переведут после выписки из больницы. У нас также есть несколько патронажных семей, которые обучены работе с детьми с ФАС. Кроме того, уже есть несколько потенциальных приемных семей.

Я никогда не думала, что будет потом. Куда на самом деле отправится ребенок — моя сестра.

— Так значит, она не вернется домой?

— Твоя мать попросила лишить ее родительских прав.

Я чувствую себя так, будто меня ударили.

— Могу я ее увидеть?

— Конечно. Но я должна подготовить тебя к тому, чего следует ожидать. Деформации ее лица, характеризующиеся гипоплазией, недоразвитием лицевых костей, будут становиться все более заметными с возрастом. У нее будет заметен птоз, опущение век, тонкая верхняя губа и короткий нос. Младенцы с ФАС легко возбудимы. Они не любят, когда их держат на руках, или не хотят смотреть в глаза. У них может быть тремор. — Микаэла Дэвис говорит так, будто читает из учебника.

— К черту все это, — перебиваю я. — Просто дайте мне ее увидеть.

— Конечно. Пожалуйста, идем со мной. — Мы следуем за ней по длинному узкому коридору в детскую. Несколько младенцев лежат, спеленатые, в своих инкубаторах, их пушистые головки едва видны. Это счастливчики, те, кто родился у хороших матерей.

— Вот. — Микаэла Дэвис останавливается у инкубатора в самом конце. Лукас берет меня за руку, и мы смотрим на младенца, который выглядит почти нормальным. Тело ребенка крошечное, голова маленькая и вытянутая. Я вижу приземистый нос, о котором говорила социальный работник, тонкую верхнюю губу.

И хотя она выглядит как обычный ребенок, у нее серьезно повреждены внутренности, крошечный мозг выварен в алкоголе. Это видно по ее стеклянным, расфокусированным глазам. Кислота бурлит в моем желудке. Я чувствую ее вкус на языке.

— Ты в порядке? — спрашивает меня Арианна.

— Конечно. Просто офигенно. — Я в шоке. У меня разбито сердце. Я так зла, что мне хочется что-то сломать и разбить на тысячу миллионов кусочков. Я должна была сделать больше, могла сделать больше, чтобы держать алкоголь подальше от моей матери. Я должна была что-то сделать. А теперь страдает эта малютка с маленькими корявыми кулачками, мягким, пушистым черепом и ртом, похожим на бутон розы. Я тяжело сглатываю.

Рядом со мной Арианна закрывает глаза. Ее рот беззвучно двигается. Я знаю, что она молится за ребенка, за мою сестру.

К нам подходит азиат в медицинской одежде, с торчащими черными волосами и усами.

— Это медбрат Чжон. Он помогал в процессе родов. Я подумала, что у тебя могут быть к нему вопросы.

— Хочешь ее подержать? — спрашивает он.

Я быстро моргаю.

— Да.

Ребенок кричит, когда медбрат поднимает ее и кладет крошечное тельце мне на руки.

Я пытаюсь ее покачать, но крики только усиливаются. Ее взгляд устремлен в сторону.

— Попробуй прижать ее ближе к своему телу.

Я прижимаю сестренку к своей груди. Она такая маленькая, завернутая в одеяло, как буррито. Под ее кожей проступают паутинки вен. Я смотрю на ее крошечное розовое ушко. По крайней мере, эта ее часть совершенна. Ее крики переходят в сопливое хныканье, затем в хриплые стоны-выдохи, как будто она слишком измучена, чтобы плакать дальше.

Медбрат скрещивает руки.

— Ради кого-то другого она бы не перестала плакать. Ты знаешь, как с ней обращаться.

Я пожимаю плечами, но по моему телу разливается тепло.

— А как моя мама?

— Роды были долгими и тяжелыми. Она хотела сразу увидеть младенца. Мы сразу поняли, что у девочки ФАС. Твоя мама тоже знала. Ее предупреждали. Она начала плакать. Твоя мама не переставала рыдать, поэтому мы дали ей успокоительное и забрали ребенка. Когда она снова пришла в себя, то не просила дочь, и мы ее не приносили. Она пролежала на больничной койке сутки, уставившись на свои руки, как будто держала что-то, чего там нет. Вчера ее забрали обратно в «Гурон Вэлли».

Я касаюсь мягкого, идеального уха сестры. Ей нужна семья, которая сможет ухаживать за ней как следует, сможет позаботиться о ее нуждах так, как я никогда не смогу. Хорошо, что мама отказывается от нее. По сути она давно отказалась от своих родительских прав. Это правильно. Но все равно, от пронизывающей боли у меня перехватывает дыхание. Я хочу как-то запечатлеть свою любовь на этой малышке, оставить ей знак, печать на сердце, которая будет напоминать обо мне. Обещание, с которым она сможет идти в любое будущее, что ее ждет. Хочу, чтобы она знала, что ее любили. Что я ее люблю.

— Как ее зовут? — тяжело вздыхая, спрашиваю я.

— Твоя мама не дала ей имя. Может, ты хочешь?

Я обхватываю голову сестры всей рукой. Ее коричневый шоколадный пушок очень мягкий. Ей нужно красивое сильное имя.

— Зои Роуз.

— Прекрасное имя, — улыбается Арианна.

— Я смогу ее видеть? В приемной семье? Даже после того, как она будет удочерена?

— Уверена, можно что-нибудь устроить. Мы могли бы сделать открытое усыновление, когда ты будешь получать фотографии и видео время от времени. — Микаэла Дэвис засовывает свой портфель под мышку. — Я позвоню вашей семье на следующей неделе.

Мы выходим из больницы и в молчании возвращаемся к машине Арианны. Снег сыплется с неба цвета шифера. В моем желудке бурлит желчь. Меня тошнит. До смерти тошнит от всего этого. Больше всего меня тошнит от самой себя. Я недостаточно старалась. Я не остановила маму от пьянства. Я не спасла этого прекрасного ребенка — мою родную сестру — лежащую в инкубаторе в той больничной палате. Я могла бы сделать больше. Должна была. Но я ни черта не сделала.

— Это не твоя вина, — успокаивает Арианна, как будто читая мои мысли.

Лукас прикасается к моей руке.

Я вздрагиваю. Монстр внутри меня шевелится, скользит по венам, как черный осадок.

— Просто оставьте меня в покое.

— Я никуда не уйду. — Его голос звучит твердо, непреклонно.

Я качаю головой. Меня так переполняет стыд, что я едва могу на него смотреть.

Лукас подходит ближе, убирая челку с моих глаз.

— Могу я обнять тебя? — говорит он тихо, так, чтобы слышала только я.

Потом он обхватывает меня руками, прижимает мою голову к своему подбородку. Лукас твердый, сильный. Безопасный. Я дрожу, но все мое тело наполняется теплом до самых пальцев ног. Через мгновение я прижимаюсь к нему.

— Прости меня, — шепчу ему. — Я вела себя с тобой как большая толстая скотина.

— Может быть, совсем чуть-чуть, — произносит он мне в волосы. — Я знаю, что ты этого не хочешь. И ты не избавишься от меня так просто.

Я хочу сказать «спасибо» им обоим, но слова застревают у меня в горле. Я не знаю, как это сделать.

Арианна гладит меня по плечу.

— Все будет хорошо.

Но я не уверена, будет ли когда-нибудь вообще хорошо. Не для Зои Роуз, и, возможно, не для меня.

Лукас держит меня за руку всю дорогу домой. Это как нить, шнур, связывающий нас друг с другом. Я чувствую, как она пульсирует в его ладони.

Он переплетает свои пальцы с моими как обещание.

Дорога домой проходит в тишине. А когда мы возвращаемся, Лукас долго и крепко меня обнимает. Я отвечаю ему тем же. Мы с Арианной не разговариваем, пока не оказываемся в ее спальне, на полу, прислонившись к кровати. Мы кутаемся в одеяла, рядом стоят кружки с горячим шоколадом. Ее родители на молитвенном собрании, так что дом в нашем распоряжении.