Под кожей (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 47

Я пытаюсь представить, как она может выглядеть, но не могу.

Моя сестра.

Из гостиной доносится крик.

Я вбегаю и вижу, что тетя Элли склонилась над кофейным столиком, держась за щеку. Аарон сидит на диване и плачет. Фрэнки стоит, вызывающе скрестив руки на груди.

— Что случилось?

Тетя Элли выпрямляется, ее глаза расширены.

— Он меня ударил!

Руки Фрэнки сжаты в кулаки.

— Она пыталась отобрать у меня «Плейстейшн». Просто так! Папа купил ее для меня, а не для тебя!

Тетя Элли качает головой, ее старинные серьги-канделябры звенят у шеи.

— Эта отвратительная игра запрещена в этом доме. Бандиты стреляют в людей на улицах, убивают женщин? Это грязь. Я этого не потерплю.

— Это не твой дом! Не ты устанавливаешь правила!

— Конечно, устанавливаю, пока я здесь…

— Тогда проваливай! — кричит Фрэнки.

Аарон плачет сильнее.

Фрэнки все портит. Он прогонит тетю, и что тогда? Государство заберет мальчиков, а я потерплю полное фиаско.

— Фрэнки! Прекрати!

— Ты наказан на месяц! — Тетя Элли дрожит, ее голос повышается до октав, от которых закладывает уши. — Никакого телефона, никаких видеоигр, никаких друзей. Ты слышишь меня, молодой человек? Эта игра отправляется в мусорное ведро.

— Иди к черту! — кричит он.

— Я все сказала! А тебе нужно вымыть свой грязный рот с мылом, молодой человек.

Я должна что-то сделать, прямо сейчас. Прежде чем она успевает до него дотянуться, я делаю шаг перед ней. Хватаю Фрэнки за узкие плечи и сильно его трясу.

— Прекрати! Просто остановись!

— Оставь меня в покое!

Его тело напрягается, а рука взлетает вверх, и он собирается ударить и меня. Гнев разгорается быстро и горячо. Я хватаю его за руку и сильно ее выкручиваю. Он вскрикивает от боли и бьет меня свободной рукой.

— Прекрати!

Тетя Элли топает в спальню моих родителей и захлопывает дверь.

— Она не может этого сделать! — кричит Фрэнки. — Я ее ненавижу!

— Просто остановись! Она нам нужна.

— Нам никто не нужен!

— Да, нужна. Мы должны ее слушать, иначе она уйдет, и ты вернешься в приемную семью. Ты этого хочешь?

Его лицо кривится.

— Нет.

— Тогда остановись! Перестань вести себя как…

— Как папа? — огрызается он, в его глазах мелькают слезы. — Почему не как ты?

Он отпихивает меня и убегает в свою комнату, хлопнув дверью.

Я стою там, уперев руки в бока. Мерзкое чувство закрадывается в душу. Он прав. Мы оба похожи на Фрэнка. Фрэнк мертв, но он не исчез, не окончательно. У нас с Фрэнки внутри живет его монстр. Мы оба становимся жесткими, яростными от гнева.

Аарон всхлипывает.

— Сидни!

Но я не могу пойти к нему. Я убегаю в свою комнату. Я презираю эту комнату, но с возвращением мальчиков мне больше некуда деваться. Неважно, сколько раз тетя Элли передвигала мебель. Это по-прежнему и мое убежище, и моя тюрьма.

Облокотившись на стол, я смотрю на свои руки, на черные угольки под ногтями. Руки, которые так легко прибегают к насилию. Я не могу быть им. Я не стану им.

Боль ревет в моей голове, знакомое жгучее желание поднимается внутри меня. Мне нужно порезаться. Я переложил бритву из рюкзака под матрас. Я нахожу пакет и вытаскиваю его, опускаю бритву в руку. На ходу стягиваю с себя спортивные штаны.

Смотрю на свои ноги.

Я резала лодыжки несколько раз, пытаясь добиться холодного спокойствия, сладкой разрядки, и каждый раз терпела неудачу. Для этого мне нужно только спустить носки. Я принимала душ почти каждый день, но не брилась. Не прикасался к ногам. За последние недели я одевалась и раздевалась сотни раз. Но всегда в темноте, всегда не глядя.

Я не хотела видеть, что сделала с собой в тот день на обочине дороги, в тени старого сарая. Я провела пальцами по толстым красным струпьям. Я порезала свои ноги от лодыжек до коленных чашечек. Десятки раз. Порезы выглядят страшно. Тогда я действовала грубо и свирепо. Я нажимаю на один из порезов и морщусь.

Бритва выскальзывает из моих пальцев. Я не могу продолжать это делать. Я не хочу этого делать.

Я ненавижу то, что внутри меня.

Но не знаю, как это вытащить.

Наконец звонит социальный работник. Лицо тети Элли становится серым, пока она говорит. От волнения она кусает губы, съедая свою помаду цвета апельсинового мармелада. Мама родила пять дней назад. Ребенок родился на шесть недель раньше срока. Беременность протекала с высоким риском, поэтому ее привезли рожать в местную больницу. Есть проблемы.

Когда тетя Элли заканчивает разговор, то качает головой.

— Сьюзан пила?

Я сижу за столом, уставившись вглубь банки с арахисовым маслом. В горле у меня пересохло и першит. Медленно, я киваю.

— И ты ее не остановила? — Ее голос звучит резко, придушенно.

Лезвие вины вонзается мне между ребер.

— Я пыталась. Она либо настаивала, что выпила только один стакан, либо вообще отрицала, что у нее что-то есть. Она держала заначку. И всегда находила еще, даже когда я пыталась выбросить.

— Как она могла пить, нося ребенка?

Я закручиваю крышку на банке. Внезапно мне совсем не хочется есть.

— Я не знаю.

Тетя Элли проводит рукой по глазам.

— Я понятия не имела, как ей было плохо. Даже не представляла. Мне жаль, Сидни. Ты права. Ты не виновата в ее пьянстве. Это только ее вина. Я просто не понимала… Это просто слишком.

— Слишком что?

Она смотрит в потолок, словно какая-то высшая сила собирается послать ей стойкость, необходимую, чтобы пройти через это, чтобы выдержать нас. Она перебирает пальцами свое ожерелье из черепахового панциря.

— Прости, милая. Мне просто… мне нужно немного времени. — Она возвращается в спальню ма и закрывает дверь.

Так что этот вопрос решать тоже мне. После того как договорилась о встрече с социальным работником, я звоню Арианне, чтобы она поехала со мной в больницу. Я ничего не говорю мальчикам. Им пока не нужно знать. Арианна уговаривает меня позвонить Лукасу.

Я думаю о том, как я его бросила. Снова.

— Он не захочет. Я уверена, он поставил на мне крест.

— Ты не слишком высокого о нем мнения, Сидни. Позови его.

Конечно, я не буду, и Арианна это знает. Она пишет мне сообщение пять минут спустя. Она сама позвонила Лукасу. Он едет с нами.

Я смотрю на мрачные деревья, тянущиеся к серому, низко нависшему небу скрюченными ветвями. За окном машины проплывают угрюмые здания, занесенные снегом. Мои руки так крепко сжаты на коленях, что края колец впиваются в кожу.

Лукас сидит рядом со мной. Он легко болтает с Арианной. И не пытается дотронуться до меня. Он не спрашивает меня, почему я его бросила, почему оставила ждать у забора, пока с неба падал снег. Его присутствие подобно стене статического электричества, потрескивающего на моей коже.

В больнице мы регистрируемся у медсестры в родильном отделении. Стойка задрапирована мерцающими рождественскими гирляндами. Я хочу раздавить каждую лампочку голыми руками. В ожидании мы стоим у стены и слушаем, как медсестры снуют туда-сюда по палатам и плачут дети. В больнице стоит резкий запах антисептика. Я оцепенела, как будто только что попала в автокатастрофу или вот-вот попаду.

К нам подходит невысокая женщина с гладкой коричневой кожей. Она одета в брючный костюм в полоску и блестящие красные туфли на каблуках.

— Я Микаэла Дэвис. Пожалуйста, следуйте за мной.

Бусины на концах ее косичек звенят, при ходьбе. Она ведет нас в небольшую комнату со стенами цвета розы и стульями цвета фуксии. Из динамика на столе играет «God Rest Ye Merry Gentlemen».

Микаэла Дэвис садится за стол, достает из портфеля папку из манилы и некоторое время смотрит на нее.

— Мне жаль, что приходится говорить тебе об этом, но у твоей сестры ФАС, фетальный алкогольный синдром.

Стальная полоса сжимает мой желудок. Перед глазами мелькают образы деформированных конечностей и других уродств.