Марс выбирает смерть (СИ) - Александрова Дилара - Страница 11

— Если и вам, и храмовникам так ненавистна Азари, то объединение сил бы многое решило, — осторожно произнес Шоумен и замолк в вопросительном ожидании.

— И потом делить власть с этими безмозглыми фанатиками? — будто оскалился Амитас, — Нет. У нас разные стремления.

— Я и сам не в восторге от таких мыслей, — посерьезнел шоумен, — но Азари очень сильна. Этот союз многое бы решил.

Тлевшие до сих пор красные угольки глаз Амитаса внезапно вспыхнули. Недолгое упорство шоумена в неприятном вопросе вызвало невольное содрогание всего иссохшего, немощного тела. Тщетно пытаясь подавить гневные позывы, проповедник сжал острые костяшки пальцев в костлявые кулаки.

— И что потом? — спросил он, не разжимая стиснутых зубов, — Вы спрашивали себя, какова будет реальность при их власти?

— Если честно, я об этом не задумывался, — ответил Дин-Сой, — слишком многое еще нужно преодолеть...

— А я вам скажу, — затрясся полулысый череп Амитаса, — Они сотрут с лица планеты все, чего мы добились таким тяжким трудом. Я добился... Пропадут Арены. Никаких имплантов, никакого выбора, никаких стремлений к физическому совершенству! Останутся только убогие догматы.

— Хотите сказать, что я больше не смогу вести свои шоу?

— Если бы это было большим злом... — загадочно ответил Амитас и сокрушенно опустил голову.

Взгляд непонимания сосредоточился на расстроенном проповеднике. На иссохшую кожу рук упали две небольшие слезинки. Великий Идущий плакал. Испытывая острое желание утешить гостя, Дин-Сой хотел было положить ладонь на его плечо, но не успел. Переняв инициативу, Амитас медленно протянул свои костлявые пальцы. Мягко взяв руку Дин-Соя, он легонько ее сжал. Опешив, шоумен вздрогнул. Последнее, чего он мог ожидать от голограммы — осязаемость.

— Крестоносцы — узники ложных убеждений, которым чуждо стремления возвышенного разума, — дрожащим голосом произнес Амитас, — И сейчас я говорю не о звездах, не о шоу, а совсем об иной свободе.

Положив вторую руку поверх бархатной ладони шоумена, Амитас глубоко вздохнул. И начал говорить. Сокрушенно, медленно, будто пытался просверлить душу звуком своего голоса. Его спокойный, вкрадчивый тон впивался в мозг. Замерев в одном положении, Дин-Сой превратился в одно большое внимающее существо. Мышцы его сильно напряглись.

— Люди будут тонуть в узких рамках однообразной любви, — медленно, размеренно произнес Амитас, — Спросите себя, есть ли вам место в их мире?

— Что вы имеете ввиду?

— Хоть вы и не афишируете свои взгляды, мы прекрасно знаем ваши предпочтения. И они знают.

— Единственное мое предпочтение — это искусство.

— Оставьте это, господин Дин-Сой. Передо мной незачем скрывать порывы обнаженного сердца. Я — гимн свободы.

— Я и не пытаюсь, — обессиленно ответил шоумен. — Просто это для меня все... слишком...

— Личное.

— Да.

— Тогда представьте, что нам с вами придется томиться в огне собственных порывов... Тех, что дала нам сама природа... — спокойная вкрадчивость Амитаса тут же куда-то улетучилась. — Они уничтожат все!

Выпустив руку мужчины, Амитас лихорадочно задрожал. Тщетно пытаясь привстать с места, сухощавый, истощенный мужчина плюхнулся обратно в невидимое кресло. Внутри него закипала клокочущая ярость. Явившись буквально из ниоткуда, она начала стремительно разрастаться. Внутреннее смятение требовало выхода наружу, в ином случае угрожая расколоть сухое, немощное тело.

— Храмовники — это недалекие, узколобые мужланы. Прикрываются завесой добродетели, а сами творят ужасные вещи! Лицемеры! Руки их по локти в крови! Их черствые лапы привыкли держать только мечи. Острые клинки — вот продолжение их сердца, — распалялся Амитас, дрожащей рукой хватаясь за мешковину на груди, — Могут ли они чувствовать так же глубоко, как вы? Могут ли они познать красоту этого мира так же, как вы? Позволять себе проявлять нежность и быть слабым, когда того требует душа? Сострадать? Любить? Нет! Они не прощают никаких слабостей ни себе, ни другим. Их тела так же выкованы из стали, как и их сердца. Эти люди плавились под натиском жестокого огня. Белого, беспощадного Пламени! Спросите себя, разве это наше будущее?!

Обмякнув, Амитас в бессилии распластался по невидимому креслу. Откинул голову и тяжело задышал. Полупрозрачная линия под ним слегка прогнулась. Еле вспыхнув мельчайшими огоньками, она практически потухла. Ушло слишком много физических сил, чтобы пропустить через себя поток праведного гнева. Не предпринимая какие-либо иные потуги, проповедник отдыхал, созерцая потолок невидящим взглядом.

Горячая, красная кровь прилила к бледному лицу Дин-Соя. Шепот сбивчивого дыхания пронзил наступившую внезапно тишину.

— Мне страшно, — неуверенно вылетело в пространство.

— Не страну скрывать, что и мне тоже.

— Что ждет нас там, в новой эпохе?

Тяжело закряхтев, Амитас Идам начал натужно покидать кресло. Желая помочь дорогому гостю, мужчина инстинктивно подал свою руку. Подвижная до этого голограмма неожиданно замерла. Холодное покалывание твердой субстанции отпечаталось на нежной коже ладоней Дин-Соя. Встретив препятствие на одной стороне связи, силуэт Амитаса потерял сигнал и застыл на месте. Однако, ненадолго. Через мгновение сухое тело вновь ожило, с великим трудом проковыляв к окну.

— Что ждет? — задумчиво ответил вопросом на вопрос Амитас, усиленно вглядываясь в суетливую даль, — Это зависит только от нас.

Только сейчас стало заметно, насколько сгустились сумерки. Окружающая темнота стала настолько плотной, что пропали ближайшие предметы. Даже отблески города уже не разгоняли плотный, липкий сумрак. Фигуру Амитаса мягко огибали остатки неоновых вспышек. Острый профиль четко отпечатался в тихой пустоте. Наверное, это было единственное, что в данный момент хоть как-то обретало форму.

Внезапно по идеально четкому силуэту прошлась мелкая рябь. Протянув к собеседнику руку, проповедник застыл в полуобороте. Раскрыв рот, он, видимо, пытался что-то сказать. Ни единого слова не слетело с тонких бледных губ. То исчезая, то появляясь, сигнал заставлял голограмму все время мерцать. Не прошло и минуты, как фигура, ставшая похожая на каменную статую, исчезла в воздухе. Сигнал окончательно прервался, заставив мельчайшие частицы доселе незнакомой технологии рассыпаться в прах. Словно ворох блесток, мельчайшие частицы пыли заклубились в густой темноте. Они ловили мельчайшие отблески окружающего, умножая свечение в несколько раз. Заклубившись по начищенному полу, пыль достигла выглаженных брюк Дин-Соя. Тот сделал шаг назад, боясь столкнуться с неизвестностью. Мужчина решился подойти к галозеркалу только тогда, когда странная субстанция окончательно осядет.

Включив объемное отражение, Дин-Сой внимательно посмотрел на самого себя. Далеко не идеальные черты лица практически не подверглись пластическим изменениям. Все они покоились под толстым слоем грима, все еще ожидая свое часа достичь совершенства. Мужчина почему-то до сих пор медлил. Проскользнула склизкая мысль, что делал он это зря. Вполне возможно там, в новой эпохе, ни останется ничего от развитой современности.

Взгляд скользил по множеству колец на тонких пальцах, по изящным изгибам дорогой ткани, что подчеркивала все достоинства фигуры. По ярким голубым пуговицам, по пряжке кожаного ремня с алыми рубиновыми вставками.

Стало тяжело дышать. Дин-Сой обхватил пятерней шею и сделал несколько глубоких вдохов, будто пытался пробить воздухом скованность легких. Вдруг мужчина осознал, что мешал ему вовсе не недостаток кислорода. В горле застрял целый поток невысказанных слов. В них покоились незаданные вопросы, неозвученные признания, исчезнувшие разговоры. Это был тот редкий случай, когда рядом не оказалось ни одного слушателя. От этого становилось безумно страшно.

— Где же ты, Вики? — дрожа, разомкнулись алые губы. — Мне без тебя очень плохо.

Ежемесячный осмотр у Троссендира Одрина прошел в штатном режиме. Требовался он больше для официальной отчетности, нежели практической пользы. После утомительных медицинских процедур всей большой, дружной команде давался законный выходной. Который, по обыкновению, должен был пройти в баре прямо напротив клиники. К несчастью, в этот день многие увеселительные заведения закрылись из-за масштабных демонстраций. Охватили они практически весь город, не пожалев и вожделенное питейное заведение около клиники. Не желая изменять устоявшейся традиции, Трэвиус решил сделать небольшой крюк к окраине. Проблем с развлечениями там не было никогда. Бары работали вопреки беспорядкам, революциям и даже глобальным стихийным катастрофам. Наземный транспортник пробивался сквозь плотную пробку в самом центре Арсии. Единственной трассы, не перекрытой демонстрантами.