Горький вкус любви - Аддония Сулейман - Страница 25

Позднее в тот же день я позвонил Хилалю и сказал, что хочу бросить работу на автомойке и что очень прошу его сообщить об этом моему боссу, так как сам я не решаюсь на это, страшась его гнева. Этот шаг означал, что мне придется жить на деньги, скопленные во время работы в кафе Джасима, но я хотел полностью отдаться восхитительному любовному приключению. Хилаль пытался разубедить меня.

— Бросаешь работу? На что ты собираешься жить? — спрашивал он меня снова и снова.

В ответ я говорил что-то насчет того, что мне нужно подумать кое о чем и что у меня есть кое-какие сбережения, чтобы протянуть несколько месяцев.

— Ладно, поступай, как знаешь, — сказал Хилаль и положил трубку.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

БАСИЛЬ

1

Разумеется, я сразу же поддержал ее план. Ну да, первое время придется потерпеть без ее записок, но я согласился на предложение Фьоры подождать, пока между нами не наладится более надежное общение при помощи портфеля слепого имама. Мне столько всего нужно было сказать ей!

Я знал, что нужно делать, чтобы оказаться в окружении слепого имама, и поэтому немедленно приступил к реализации нашего плана. Хотя прошли уже годы с тех пор, как я оставил школу, религиозные знания, которые могли мне понадобиться, еще не стерлись из моей памяти.

Прошел почти месяц с тех пор, как она уронила передо мной свою первую записку. Я проснулся до рассвета и стал готовиться. Достал свою старую школьную форму, которая была по сути своей традиционным исламским одеянием, натянул тоб, купленный дядей, еще когда мне было пятнадцать лет. Он стал мне коротковат, но, с другой стороны, это даже к лучшему. Мутавва поощряет короткие тобы, считая открытые щиколотки наилучшим доказательством преданности заветам пророка Мухаммеда, да пребудет над ним мир.

Послышался азан к первому утреннему намазу. Я поцеловал портрет матери и покачал головой, припомнив свою клятву не входить в мечеть, где служит слепой имам. И вот я стоял, готовый нарушить ее. Надо же, какую силу имеет над людьми любовь, подумал я с улыбкой и вышел из дома.

Улица была полна мужчин, направлявшихся в мечеть. Присоединившись к морю белых тобов, я стал инстинктивно оглядываться, боясь, что меня заметят друзья. Они никогда не поверят, что я решил стать членом мутаввы. Но ни одного знакомого лица не было видно, и я успокаивал себя тем, что они еще не вернулись из отпусков, ведь сентябрь только начинался.

— Займусь ими через пару недель, когда они приедут, — решил я и уже спокойнее продолжил путь.

Мечеть, недавно заново покрашенная, сияла ослепительной белизной. Я снял обувь и шагнул в главный зал, в котором уместились сотни молящихся. Ковер был насыщенного зеленого цвета, расшитый изображениями священной Каабы. На белых стенах — ни единого украшения или надписи. Я устроился как можно ближе к михрабу — нише, которая указывает, в какой стороне Мекка. С этого места имам проводит ежедневные молитвы. Весь зал был заполнен молящимися людьми: кто кланялся, кто опускался на колени, а кто прижимался лбом к полу.

Перед собравшимися появился слепой имам. Его подвели к минрабу, с которого он будет читать проповедь. Он положил свою трость на деревянные ступени минраба.

Я закрыл глаза и стал внушать себе: «Всё будет хорошо».

Когда молитва закончилась и большинство мужчин разошлось по домам, вокруг имама образовалась небольшая группа. Справа, немного поодаль, стоял его поводырь.

— Как зовут поводыря имама? — спросил я какого-то мусульманина, сидевшего рядом со мной, хотя ответ был мне известен.

— Басиль, — сказал он мне. — Какой праведный человек!

Я помнил, что сказал Аль Ямани мне и Яхье в тот вечер возле «Дворца наслаждений»: Басиль стремится искупить свои прошлые грехи, вербуя в мутавву бывших хулиганов. Но помнил я и то, что прошлое Басиля нельзя было назвать безупречным, и что он имел слабость к молоденьким мальчикам. Посмотрим, насколько искренне отказался он от своих былых увлечений за время общения с имамом.

В то утро мне не удалось привлечь его внимание — он был занят разговором с имамом, — поэтому пришлось уйти ни с чем.

Но вот на следующий день, когда я прибыл в мечеть к первому намазу, мне повезло больше.

Как только слепой имам закончил говорить, и возле него опять собралась толпа особо рьяных почитателей, я поднялся и приготовился произнести особую молитву. Представив Аллаха так, как описывает его в своих проповедях имам, то есть Карающим, я произнес «Аллаху акбар» и заплакал. После этого обернулся и посмотрел на группу вокруг имама. Ага, Басиль заметил меня и улыбнулся, встретив мой взгляд.

Когда я присоединился к группе, некоторые мужчины стали поздравлять меня с тем, что я молился с таким жаром, что расплакался. Они говорили:

— Вот это вера, Машаллах.

Я увидел, что Басиль склонился к имаму и что-то шепчет ему на ухо.

— Аллаху акбар, Аллаху акбар, — несколько раз воскликнул имам. — Пусть мальчик, который плакал во время молитвы, сядет рядом со мной.

Меня подвели к слепому имаму.

Даже без микрофона его голос поражал своей силой. Имам также отличался широкими плечами. Его длинная борода смешивалась с седыми прядями волос. Когда я сел рядом с ним, он положил руку мне на голову и затем нащупал пальцами лицо. Собрав мои слезы левой рукой, он сказал:

— Эти слезы, сыны мои, не просто слезы, это мускус. Тот, кто плачет перед Аллахом, является его самым послушным рабом. Я слышал, как плачет этот юноша, и я чувствую его преданность Аллаху. Для меня это честь.

Он попросил Басиля передать ему портфель. Позже мне рассказал один из молодых мальчиков, обретавшихся при мечети, что в портфеле слепого имама хранятся буклеты. Он не мог их читать, но любил носить при себе, чтобы показывать во время проповедей. Зрение он потерял из-за тяжелой болезни четверть века назад, когда ему было не больше двадцати лет. К тому времени он уже успел стать ученым человеком.

Я впился глазами в портфель, чтобы успеть запомнить, как он выглядит, пока Басиль подает его имаму. Это был старый, потертый портфель из черной кожи. Имам вынул из него две книжицы и протянул мне. Одна была о наградах, ожидающих правоверных мусульман в раю, а вторая — о наказаниях ада.

Позднее, когда имам заговорил с другими прихожанами, я обратился к Басилю:

— Я только что ступил на путь праведности, хотя много лет был дурным мусульманином. Чтобы наверстать упущенные годы, мне потребуется помощь. Буду благодарен, если вы сможете оказать ее мне.

Я взял его за руку, словно собираясь пожать ее, но просто подержал ее в своих ладонях. Его пальцы слегка подрагивали. Едва заметно улыбаясь, он проговорил:

— Я помогу тебе, иншааллах. Да благословит Аллах всех нас.

Походив в мечеть еще несколько дней, я обнаружил, что, оказывается, у Басиля уже есть протеже по имени Абду. К тому же помимо меня за внимание поводыря боролись еще несколько юношей, поскольку именно он был мостом к слепому имаму, источнику дальнейших наград и милостей. Очевидно, Басилю его роль нравилась.

Честь провести слепого имама по улице, заявил нам Басиль, станет наградой только тому, кто за несколько месяцев сумеет проявить себя послушным мусульманином. Мне это казалось невыполнимой задачей. Но я поклялся, что ради Фьоры сделаю всё и осуществлю ее план.

2

К счастью, оказалось, что мне не придется слишком утруждаться, чтобы угодить Басилю. Он совершил ошибку, и я в полной мере воспользовался его промахом.

Случилось это в пятницу, двадцать пятого августа. Уже десять дней я исправно ходил в мечеть — единственной целью этого было превращение слепого имама в курьера для доставки наших любовных писем. Дни монотонно сменяли друг друга: просыпался я до рассвета, перечитывал послания Фьоры, надевал исламское платье и шел в мечеть. Там я уединялся и долгими часами читал и молился. С каждой произнесенной мною молитвой интерес Басиля ко мне усиливался.