Горький вкус любви - Аддония Сулейман - Страница 24

Но сейчас уже всё уладилось, и я так счастлива снова быть рядом с тобой, идти по той же улице, что и ты.

Я видела из окна, как ты стоишь напротив дома, в такую жару! Меньше всего мне хотелось, чтобы ты так мучился из-за меня. Видела я и то, как религиозная полиция выплеснула на тебя свой гнев. Твои ресницы, хабиби, ни разу не дрогнули, когда дубинка опускалась тебе на спину. И когда прошлой ночью вдруг пошел дождь, я подошла к окну, потому что не могла спать, и увидела тебя, стоящего во весь рост. Твои губы шевелились. Как бы я хотела, чтобы ветер принес мне твои слова. Как бы я хотела, чтобы руки мои дотянулись до твоего лица. Взамен я достала из медальона твой портрет и поцеловала тебя в губы.

Дорогой, не пиши мне записок — я не смогу нагнуться за ними на улице, на виду у всех. Даже когда я сама бросаю тебе свои послания, я ужасно нервничаю. Мне рассказывала подруга, что несколько дней назад религиозная полиция поймала одну девушку, всего в трех кварталах отсюда, когда она бросала записку юноше. Но у меня есть идея. Давай встретимся в йеменском магазине завтра, в половине второго. Мы пойдем туда с матерью сразу после молитвы. Всё, что ты скажешь продавцу, отскочит от стен и окажется в моих ушах, тоскующих по твоему голосу.

Салам от всего сердца.

Остаток дня я провел, репетируя то, что скажу завтра в йеменском магазине. Я намерен был произнести нечто такое, что потрясет всю Джидду. Но в голову ничего не приходило. Фразы, которые я составлял в уме, рассыпались, когда я пытался проговорить их вслух. Всю ночь я не спал, подбирая слова, достойные моей любви.

Я вошел в магазин. Хозяин был занят — выставлял на полку за прилавком пачки сигарет. Часы на дальней стене магазина показывали двадцать пять минут второго. Как обычно, в воздухе витал аромат благовоний, а из музыкальной колонки под потолком лились тихие суры из Корана. Хозяин магазина обернулся и посмотрел на меня насмешливо.

Я неспешно прогуливался между рядов. В самой глубине магазина мое внимание привлекла изящная курительница благовоний, сделанная из коричневой глины. Я перевернул ее и прочитал наклейку снизу, где сообщалось, что слепил ее Мариб из Йемена, земли царицы Оавской. Хозяин магазина буркнул, подойдя ко мне:

— Ты же знаешь, что тебе это не по карману. Поставь курительницу, бери свою «пепси» и выметайся.

С банкой в руках я встал перед прилавком. На часах было уже тридцать пять минут второго, а она так и не пришла. Пришлось мне возвращаться к холодильнику, чтобы поменять там банку с напитком на другую.

— А чем эта тебе не понравилась? — недовольно спросил торговец.

Я не ответил. Поставив банку на прилавок, я молча разглядывал интерьер магазина. Рядом с полкой с сигаретами висел пейзаж с изображением Мекки. Соседняя полка была отдана желто-белым банкам с сухим молоком. Напротив висели яркие йеменские ткани.

— Ну же, — сказал хозяин магазина. — Тут тебе не музей. Плати и уходи.

И тут послышались шаги. Я повернул голову. В магазин входили две женщины, и одна из них была в розовых туфлях.

— Поторопись, — не унимался несносный лавочник, — у меня нет времени заниматься тобой весь день.

А я не мог сказать ни слова.

Оторвав взгляд от хозяина магазина, я оглянулся. Изящные розовые туфельки казались такими неуместными рядом с грязными коробками на полу магазина. Девушка стояла между двумя рядами полок, вне поля зрения лавочника. Одной рукой, затянутой в перчатку, она приподняла абайю, чтобы показать мне свою правую лодыжку. Впервые я увидел дюйм кожи — ее кожи. Я закрыл глаза, едва не падая от избытка чувств, но перед этим успел заметить маленький шрам на ее лодыжке. Я так долго мучился сомнениями, гадая, не гоняюсь ли я за привидением. Но вот эта женщина, она существует! Доказательством была темная, блестящая, гладкая кожа ее лодыжки. Моя мечта о любви обрела вторую жизнь. Я чуть не прыгал от счастья. Шрам на ее ноге напоминал татуировку, он был короткий и изогнутый, словно ожерелье черных камушков, приставших к ее коже. Наступит ли день, когда я смогу обхватить ладонями ее ногу и покрыть шрамик поцелуями, медленно, с любовью, чтобы стереть ту боль, которую он ей когда-то причинял?

И внезапно голос вернулся ко мне, правда, поначалу робкий и едва слышный.

— Как поживаешь? — спросил я у продавца.

— Что? Говори громче, мальчишка! — рявкнул он.

— Я сказал, что сегодня хороший… во имя…

— Погоди, — остановил он меня и повернулся, чтобы выключить радио. — Что ты сказал?

Я сделал глубокий вдох и произнес уже с большей уверенностью:

— Просто я хочу сказать тебе то, что давно уже копилось в моем сердце.

— С каких это пор ты научился говорить? Я и не знал, что в твоей бестолковой голове есть язык, — ядовито усмехнулся торговец.

— Этот маленький шрам на твоей лодыжке вдохновил меня.

— На моей лодыжке? Эй, господин…

— О свет моей души, как же счастлив я, что наконец мы можем познакомиться. Меня зовут Насер, и я из Эритреи.

— Мне нет никакого дела до того, как тебя зовут и откуда ты родом! — воскликнул озадаченный хозяин магазина.

— Мне двадцать лет, и десять из них я прожил в этой стране.

— Ну да, это я знаю. Все эти годы ты ходишь в мой магазин, — ответил он.

— Твоего имени я не знаю, но хотел бы звать тебя Фьорой, если ты не против. Это итальянское слово, оно означает «цветок».

— Меня зовут не Фьора, а Сафван Саад Шакир, мой мальчик, — заявил продавец и перегнулся через прилавок, чтобы схватить меня за плечи. — И я давно сказал бы тебе это, если бы ты потрудился спросить. А теперь убирайся отсюда, а то узнаешь, какой у меня кулак.

Он с силой толкнул меня. Спиной вперед я перелетел через проход и смог остановиться только возле полок, но тут же вернулся к прилавку и добавил:

— Мне нужно столько всего тебе сказать, но еще больше я хотел бы услышать тебя.

— Да что ты говоришь, — вскипел торговец, — тогда сейчас я выйду и переломаю тебе ноги, негодный мальчишка, чтобы ты навечно остался сидеть здесь и слушать мой голос.

Окончательно рассвирепев, он подскочил ко мне и вытолкал из магазина со словами:

— Следующий раз приходи за «пепси». А если тебе надо поговорить, иди куда-нибудь в другое место.

Хабиби, вчера в йеменском магазине я была на седьмом небе от счастья. Как же мне понравилось то имя, которым ты меня нарек!

И Насер — тоже замечательное имя. Я полюбила твой голос, как только услышала первые сказанные тобой слова. А еще, когда я увидела, как ты приподнял подбородок и закрыл на секунду глаза, и как по твоему лбу побежала капелька пота, которую ты не вытер, я сразу поняла, что не ошиблась в тебе и поступила правильно.

Дорогой мой, сентябрь несет в себе обещание осени. А осень в Джидде славится внезапными и сильными ветрами, которые могут подхватить мои послания тебе и бросить к чужим ногам. Но я хочу продолжать писать тебе, хочу, чтобы и ты мог писать мне в ответ. Хочу, чтобы мы обменивались не короткими записками, а длинными письмами.

Слепой имам из мечети в Аль-Нузле преподает в нашем колледже. Ему позволено учить девушек, потому что он не видит. В сентябре снова начнется учеба, и на меня, как на «лидера лидеров» в нашем колледже, вновь будет возложена задача сопровождать слепого имама от входа в колледж до нашего класса. Хабиби, если бы ты смог стать поводырем имама от дома до колледжа, тогда мы смогли бы использовать его портфель для передачи наших любовных писем. Мне кажется, это будет просто. Ты приведешь слепого имама к воротам, позвонишь, скажешь, что привел имама. Меня позовут, я встану у стены и буду ждать вас. Ты введешь имама внутрь, но меня не увидишь, потому что мне нужно стоять за дверью. Ты только передашь мне портфель, заранее положив туда свое письмо. Дальше имама поведу я, а после лекции мы встретимся снова, и я отдам тебе портфель, в котором будет лежать мое ответное послание тебе.

Только для первого раза прошу тебя написать мне лишь два слова, чтобы я знала, удалось ли тебе устроиться поводырем имама. Твоя Фьора.