Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 - Фонвизин Денис Иванович - Страница 30

Во Франции, Англии, Германии и почти во всей Европе примечено, что по тому сравнению, по которому люди умножаются, выходит то, что числу их надлежит быть вдвое более. По преданию Моисееву, свет начало свое имеет от одного брака и умножался каждые двадцать лет, то есть в такое время, в которое все люди умножать род свой способны. Чрез сие положение в конце второго века было уже на земле 512 человек. Но при настоящем вопросе нет до того нужды, от одного ли брака свет начало свое имеет. Купечество, которое назвать можно отцом супружества, произвело бы многие тысящи от тех дворян, коих несчастие осудило не вступать в брачные узы. Но возьмем в пример истинные приключения; возьмем два века, и только две тысячи дворян. Какое число от них произрастет? Для удостоверения в сем деле вспомним, что в два века от одного брака 512 жителей было, а 512 умножа на 2000, имели бы мы умножение до миллиону и двадцати четырех тысяч человек простирающегося. Сие число превышает 18-ю часть нашего народа.

Что бы из того произошло, если б мы все браки, чрез сие время и в простом народе последовавшие, считать хотели. Сколь много работных людей померло и ежедневно умирают бездетны, затем что в дворянских разоренных деревнях не могли они основать жизнь свою и ниже ныне оную основать могут. Слух носится, и слух основательный, что сии грубые люди нашли искусство обманывать и в самом естественном браке. Несчастное учение бедности! Бедный дворянин распространяет недостаток и бесплодие над всем тем, что его окружает. Он оставляет столько земли, сколько может, на паству, ибо сие не стоит ему никакого иждивения, а умножение оных число людей уменьшает; сии пустые земли не требуют столь много работников, что же сим делать остается? Наполнять передние комнаты в столичном городе, осаждать столы наши, служить и жить от наших избытков, лишаться любви к работе и терять естественные нравы; если же для столь многих слуг довольного числа господ не найдется, тогда принимаются они за разбои. Но когда бы дворянство столь богато было, чтоб могло оно дать им упражнение, тогда бы великое число таких людей в деревнях их осталось, и они размножалися бы тогда, вместо того что ныне в нищете погибают.

Для умножения людей должно сделать главным их упражнением земледелие. Новые земли учинить плодоносными есть то же самое, что и новые земли завоевать без потеряния людей несчастных. Степи от Бордо к Байоне имеют двадцать миль в пресечении. Законодатель, который населит оные, будет более победителя. Арабы, коих суеверие изгнало из Гишпании, требовали дозволения на них поселиться; но рассуждено лучше оставить их пустыми. Нам бы совсем в чужих руках не было нужды, когда бы наши были столько умножены, сколько возможно. Не говоря о других средствах к умножению людей, одно бы дворянство, разливая на свои деревни питающий сок, от купечества извлекаемый, людей насаждало.

Кто желает узнать, сколь скоро размножаются люди посредством купечества? Иоганн Вит, исчисляющий непрестанно приращения своего народа, сей вольности и общего благополучия страдалец, удовольствует того любопытство. Провинция Голланд в 1622 году считала только 1200 человек своих жителей; в 1670 году имела уже она 2 миллиона 450 тысяч. Когда бы агличане в новой части света, в которой кроме купцов никогда никаким людям быть не долженствовало, когда бы агличане, повторяю я, ныне аппахиты,[1] устремились перелезти стену, разделяющую нас с ними от натуры, когда бы они вломиться захотели, то бы все оное должны мы приписывать столько же многочисленным их селениям, сколько жадности к лучению земель.[1] Великое купечество произвело тамо великое людей размножение; оно есть такой источник, который разлиться хощет. Но возвратимся теперь к нашей начальной земле и стороне.

Франция, могущая землею своею содержать до 25 миллионов людей, могла бы чрез купечество содержать их еще более. Без оного были ль бы столь много населены в Голландии болота, чтобы уже составить могли в Европе и в Индии свободную силу? Если то не решено еще, что мы любим государство, то по крайней мере известно, что мы любим наших государей. Мы хотим то, чтоб были они велики, сильны и двор имели бы великолепный. Когда бы наш народ, если то возможно, удвоился, когда бы государи наши имели 36 миллионов подданных, то с кем бы их сравнять можно было? Имение людей состоит в землях, а истинное имение государей состоит в людях; и, может быть, наши бы государи предприяли наконец, при удвоении своего благополучия, удвоить и наше благосостояние. Учиним дворянством начало сего людей умножения. Пускай оно не только шпагою отечество свое защищает, но и доставляет ему детей посредством купечества. Тогда последует от сего купечества и

составляющие другое государственное преимущество. Для сей причины бедны поляки, ибо мал у них расход съестным припасам, в земле их растущим. Народ, из дворян состоящий, обязанный служить равному себе, тратит гораздо менее, нежели бы тратил тогда, как бы он богат был. Наши дворяне не дошли еще до сея тягостныя чрезвычайности, но то уже известно, что они столь же мало тратят хлеба и вина, а на домашние припасы и на платье еще менее. Аббевиль не делает для них сукон, Лион — шелковых материй, Бове — обоев, Париж — зеркал и новых мод. Наши селения не дают им кофе, шоколаду, сахару и хлопчатой бумаги. Аглинский и голландский крестьянин все сие употребляет. Он одет лучше и лучше, нежели они, имеет домостройство.

Я не хочу проповедовать роскошь, но если при расходе нужны законы, то должны они относиться на чужестранные товары, нашим вредящие; а именно, на переливное вино, на голландские сукна, на персидские шелковые материи, на индейские редкости, на камни, Восток украшающие, и на все то, что, лишая нас злата, отдает оное чужестранцам. Ту роскошь, от которой государство беднеет, почитаю я истинною роскошью. Если б шелк, золото и алмазы росли во Франции, то бы могли они и быть в великом употреблении. Когда гишпанцы взяли Перу, тогда нашли они дома, златом украшенные и покрытые. Сие для перувианцев не мотовство было, а для нас непростительно. Что же надлежит до плодов нашея земли и до товаров из наших фабрик, то желать надобно, чтоб величайший расход оного употреблен был на содержание мануфактур и художеств. Тот, кто собирает сокровища, есть вредный подданный, ибо останавливает он в государстве течение денег, душу его составляющее. Бедный человек, который ничего не тратит, состоит с таковым в одинаком сравнении.

Положим, что 30000 дворян, через купечество обогатившиеся, будут ежедневно тратить по три фунта более, то ежегодно последует расход более девятью миллионами пятьюстами тысячами; чрез таковой расход какое бы содержание могли иметь работники и художники? Тот народ истинно богат, который, трудясь неутомимо, более имеет расходу; и государство, расход делать умеющее, ободряет людей к работе. Я не намерен долее следовать сей источник, коего содержание ясно до самого основания каждому видно. Теперь привлекает меня к себе важнейший предмет.

«Море, — говорит кардинал де Ришелье, — есть не только такое наследство, на которое требование имеют все монархи, но еще и такое, на которое права каждого весьма неясны. Старое право на сие господство есть сила, а не разум».

Определены ли мы к приобретению сего титула силы? Сей вопрос никогда бы не мог быть сделан, если б мы лучше себя знали. Одною рукою касаемся мы до Средиземного моря, а другою до океана. Естество подвергло нас морской силе. Последнее правление ободряло земледельство, оживляло художества, учреждало мануфактуры, повелевало рыть каналы; остановилось оно на самой половине дела сего; оно дало нам корабли и пристани. Не внутренний торг обогащает государство; он доставляет нам только одно хождение денег, число их не умножая. Сие великое дело предоставлено более внешнему купечеству. Отворяет Европа нам свои пристани, зовет нас Азия, ожидает Африка, и Америка на нас полагается. Земля наша, художества, труды и мануфактуры наши, если мы к оным старание приложим, произведут нам довольно вещей для промена оных на злато других народов или на материи, в злато преобращающиеся. Нет причины жалеть нам о перуанских сокровищах: великий торг богатее Перу. Время уже настало построить чрез море мост; мост Колбертов со всех сторон колеблется. Дерзнет ли дворянство предприять сие великое здание? Время уже соединить Францию со всем светом морскою силою, всех других превосходящею. Один приморский город, три- или четыреста великих купцов имеющий, отпускает в море два- или триста кораблей; сколь же бы много отпустить могли дворяне, которых число столь велико мы имеем? Тогда бы должно было тысящами считать корабли наши. Дворянство устремляется всегда к прославлению себя, и без сего различия достоинств не имело бы оно пред простым народом преимущества. Здесь, без сомнения, дворянство бы себя отличило дальнейшими предприятиями, величайшими намерениями, неутомимым попечением, подкреплением работ, храбрым духом, лучшим учреждением и большим числом морския силы; и с таковым умножением торгующего флота чего бы мы еще предпринять не могли!