Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 - Фонвизин Денис Иванович - Страница 136

Рецензия эта своим содержанием резко отличается от множества других, помещавшихся и журнале. Обычно рецензент кратко излагал содержание того или иного сочинения и сводил свою задачу к рекомендации его читателю. Рецензия на «Похвальное слово Марку Аврелию» вскрывает подлинный политический смысл произведения («Сатира на правление своего отечества»), объясняет причину, побудившую переводчика избрать именно его для перевода («хвала государствованию Марка Аврелия будет всегдашним обличением слабому (государю. — Г. М.) или не соответствующему пользе народов»), и тем самым она непосредственно примыкает к переводу, дополняет его.

Кто же мог быть автором такой рецензии? Ее содержание, обличающее в рецензенте лицо, заинтересованное в правильном понимании политического смысла «Похвального слова», делает возможным предположение, что автором был человек очень близкий к Д. И. Фонвизину. То же подтверждает и факт объявления рецензентом имени переводчика («переведена с французского надворным советником Фон-Визиным». Вряд ли кто посторонний Фонвизину осмелился бы назвать имя переводчика, скрытое им самим, да еще такого произведения, которое объявлялось «сатирой», «обличением» Екатерины. Вспомним, что Новиков, перепечатывая в «Пустомеле» (в 1770 году) анонимное «Послание к слугам моим», зашифровал имя его автора («Кажется, что нет нужды читателя моего уведомлять о имени автора сего послания, перо, писавшее сие, российскому ученому свету и всем любящим словесные науки довольно известно»). Так же было при опубликовании басни «Лисица-кознодей».

В «Известии о новых книгах» («Санкт-Петербургский вестник», 1778, ч. I, стр. 56—59) говорилось, что при рецензировании переводных сочинений будут делаться «примечания, где переводчик совершенно достиг до красоты своего подлинника и где он совершенно утратил смысл своего автора... верен ли перевод, или волен, или одно только подражание и проч.». Во всех случаях это правило исполнялось — всегда давалась подробная оценка качества перевода. В рецензии на «Слово похвальное» все внимание обращено только на содержание оригинала, о качество же перевода, в сущности, ничего не сказано, если не считать чисто формального попутного замечания, что переводчик «в переводе своем сохранил силу и красоту подлинника».

Перевод Фонвизина — замечательный образчик высокого ораторского стиля. Будучи точным, он лишен буквализма. Свободно и смело переводя важнейшие политические мысли подлинника, Фонвизин выражал их по-русски, лаконично, в манере, им уже выработанной. Посторонний рецензент не мог бы пройти мимо действительной «красоты и силы» перевода. Отсутствие оценки работы переводчика — объективное доказательство того, что перед нами нечто вроде авторецензии. Фонвизин был заинтересован в раскрытии политического смысла «Слова похвального», а в похвалах своего переводческого мастерства он не нуждался.

Еще одно замечание. В рецензии мы встречаемся с чисто фонвизинским юмором. Заканчивалась она традиционным упоминанием о хорошем типографском оформлении книги. Но тут автор не выдержал и написал ироническую фразу: «Наконец остается нам упомянуть, что сия книга печатана весьма исправно и с немалою типографическою красотою, чем поистине дурное сочинение не сделается хорошим, а хорошее тем пряности может читателю сущее удовольствие».

Фонвизин в августе 1777 года уехал за границу. Об издании в следующем году нового журнала — «Санкт-Петербургского вестника» — уже было известно. Знал об этом и Фонвизин от содержателей типографии Вейтбрехта и Шнора, напечатавших «Похвальное слово» и готовивших своим иждивением издавать «Санкт-Петербургский вестник». Весьма вероятно, что перед отъездом Фонвизин обсудил с автором характер необходимой рецензии на «Слово похвальное». Статья подписана инициалом «Ф.». За той же подписью в журнале напечатано еще несколько рецензий.

Печатается по тексту, анонимно опубликованному в журнале «Санкт-Петербургский вестник» (1779, май, стр. 59—101). Принадлежность этого произведения Фонвизину явствует из объявления о подписке на полное собрание его сочинений.

«Та-Гио» является одним из наиболее известных произведений древней китайской литературы. По преданию, оно считается изложением учения Конфуция, сделанным якобы его внуком и учеником. Французский исследователь Потьо (Pauthiers), издавший «Та-Гио» и своем новом переводе в начало второй трети XIX века, называл его лучшим творением старой китайской литературы.

В ознакомлении европейского читателя с «Та-Гио» исключительно важную роль сыграли французские и русские ученые.

Первая публикация китайского текста с латинским переводом была сделана петербургским академиком З. Байером, включившим «Та-Гио» в свою книгу «Museum Sinicum» («Китайский музей», 1730). Текст китайского оригинала Байер получил от французских миссионеров-иезуитов, проживавших с начала XVIII века в Пекине. Перевод З. Байера с похвалой был отмечен в современной немецкой ученой журналистике, но до широкого читателя не дошел. Однако за петербургским академиком остается несомненная заслуга, что именно он впервые перевел это произведение с китайского на доступный европейскому ученому читателю язык.

В течение XVIII века, главным образом второй его половины, во всей Европе, в том числе и в России, в высших дворянских кругах было распространено сильное увлечение китайской экзотикой — архитектурой, музыкой, литературой. Наряду с этой поверхностной модой на «китайщину» («Chinoiserie, Chineserei»), в европейской науке велась серьезная работа по изучению китайской культуры и истории. Здесь также первое место занимают французские и русские ученые-китаеведы. Группа французских миссионеров, с давних лет проживавшая в Пекине, пересылала в Париж переводы произведений китайских классических авторов и исследования по истории, философии и литературе Китая. С 1776 года в Париже стало выходить растянувшееся на много лет и занявшее много томов издание, озаглавленное «Memoires, concernant 1'histoire, les sciences, les arts, les moeurs, les usages, ets. des Chinois. Par les missionnaires de Pekin». Через девять лет после выхода первого тома этот труд был переведен на русский язык М. И. Веревкиным под заглавием «Записки, надлежащие до истории, наук, художеств, нравов, обычаев и проч. китайцев, сочиненные проповедниками веры христианской в Пекине» (М., 1786—1788, 6 тт.). Кратко это издание называлось «Memoires concernant les Chinois», а по-русски «Записки китайские». Здесь снова была помещена «Та-Гио, или Великая наука...» в одном только французском переводе, сделанном аббатом П.-М. Сибо (Cibot, Pierre-Martial, 1727—1780), выдающимся знатоком китайского языка и письменности.[1] Не зависимо от французского китаеведа это произведение перевел и русский ученый-синолог Алексей Леонтиев, опубликовавший в 1780 году небольшую книгу под названием «Сы шу-гей, то есть четыре книги с толкованиями. Книга первая философа Конфуциуса». Свой перевод Л. Леонтиев осторожно назвал переводом с китайского и манджурского. По устному указанию, сообщенному нам покойным академиком В. М. Алексеевым, крупнейшим советским китаеведом, Леонтиев переводил не с китайского, а с манджурского.

В части тиража «Сы-шу-гей» на последней странице находится примечание: «Книга сия есть на французском переводе, с французского языка переведена она на российской, напечатана в Академических изданиях на май месяц 1779 года под названием Та-Гио. Если любопытный читатель сличить соизволит сей нынешний перевод с оными, может получить больше удовольствия».

Примечание Леонтиева имело цель обратить внимание читателей на то, что его перевод, сделанный непосредственно с оригинала, точной «оных», то есть французского и русского. Однако предлагаемое им сопоставление имеет смысл только тогда, когда мы учтем, что перед нами образцы установившихся в процессе ознакомления европейцев с литературой Китая двух типов переводов с китайского: одного — точного, почти дословного, и другого — литературного, стремящегося передать скорее идею той или иной фразы, чем полное словесное ее выражение: Перевод Леонтиева, возможно, более близок к оригиналу, с которого он сделан, то есть с манджурского; но несомненно, что перевод Фонвизина, сделанный с французского перевода Сибо, художественно совершеннее.