Запретный плод - Гамильтон Лорел Кей - Страница 30

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая

А я для полиции была при этом бесценной. Поскольку мне платили, радости Берта не было границ.

Сейчас день, и мертвый Дэйв запихнут к себе в гроб, но Лютер должен быть. Он там дневной бармен и управляющий. Он был одним из немногих людей в Округе, который мало имел дела с вампирами, если не считать, что работал на одного из них. Нет в жизни совершенства.

Я легко нашла стоянку неподалеку от бара Дэйва. Днем в Округе парковаться не в пример легче. Когда в Приречье дела вели люди, тут в уик-энд свободных мест не было – ни днем, ни ночью. Один из немногих положительных моментов правления вампиров. И еще туризм.

Сент-Луис для наблюдателей вампиров просто горячая точка. Лучше только Нью-Йорк, но у нас статистика преступлений ниже. Была в Нью-Йорке банда местных вампиров. Они захватили Лос-Анджелес и попытались установить свои порядки и здесь. Первых их рекрутов полиция нашла изрезанными в куски.

Наши вампиры гордятся тем, что они и есть главное русло своей культуры, а банда – это была бы плохая реклама, так что они приняли меры. Я восхищаюсь их эффективностью, но предпочла бы, чтобы они сделали это по-другому. Мне неделями снились кошмары сочащихся кровью стен и ползающих по полу рук и ног. А голов мы так и не нашли.

«Мертвый Дэйв» весь украшен темным стеклом и пивными знаками. Ночью витрины похожи на какие-то произведения современного искусства, где переплетены названия фабрикантов пива. Днем все это приглушено. Бары похожи на вампиров: лучше всего они действуют ночью. Днем бар выглядит как-то устало и уныло.

Кондиционер был включен на полную, и было как в морозильнике. Холод после плавящей жары на улице поражал как удар. Я остановилась в дверях, ожидая, чтобы глаза привыкли к темноте. Почему это во всех барах такая проклятая темень, как в пещерах, где кто-то прячется? Куда ни зайди, в воздухе запах въевшегося табачного дыма, будто он прячется в обоях, как привидения выкуренных сигарет.

В дальней от двери кабинке сидели двое в деловых костюмах. Они что-то ели, а по всему столу у них были рассыпаны конверты плотной бумаги. Работают в воскресенье. Совсем как я. Ну, может, не совсем как я. Можно смело поспорить, что никому из них никто не грозился перервать глотку. Может, конечно, я и ошибаюсь, но вряд ли. Можно ручаться, что самая большая угроза для любого из них на этой неделе – угроза потерять работу. Ах, добрые старые времена.

На табуретке у бара сидел еще один, баюкая в руках высокий бокал. Морда у него уже обвисла, движения были медленные и тщательные, будто он боялся что-то пролить. В полвторого дня уже пьян – плохой для него признак. Но это не мое дело. Всех спасти нельзя. Честно говоря, бывают у меня дни, когда считаю, будто никого спасти нельзя. Сначала человек должен спасти сам себя, тогда уже только можно вмешаться и помочь. Эта философия не действует при перестрелке, а также при поножовщине, но для всех остальных случаев жизни она вполне подходит.

Лютер протирал бокалы безупречно чистым белым полотенцем. Когда я села на табурет возле бара, он поднял на меня глаза и кивнул, при этом сигарета, торчащая в его толстых губах, дернулась. Лютер мужик крупный, нет, жирный. Другого слова не подберешь, но жир этот тяжелый, твердый как камень, вроде мускулов. Руки у него с крупными костяшками и размером с мое лицо. Конечно, лицо у меня не очень большое. Он очень черный негр, даже с оттенком пурпура, как черное дерево. Сливочный шоколад его глаз пожелтел по краям от избытка сигаретного дыма. Никогда я не видела Лютера без зажатой в зубах сигареты. Он страдает ожирением, курит непрерывно, по седине в волосах ему можно дать за пятьдесят, но он никогда не болеет. Генетика, наверное, хорошая.

– Что будем, Анита?

Голос его вполне под стать телу, густой и тяжелый.

– Как обычно.

Он плеснул мне апельсинового сока в невысокий бокал. Витамины. Мы делали вид, что это коктейль, дабы моя непозволительная трезвость не испортила бару репутации. Кому приятно напиваться среди толпы трезвого до омерзения народа? И какого черта я шляюсь в этот бар, если я не пью?

Я отпила поддельного коктейля и сказала:

– Нужна информация.

– Догадался. Что именно?

– Данные по человеку по имени Филипп, танцует в «Запретном плоде».

Приподнялась пушистая бровь.

– Вамп?

Я покачала головой:

– Вампироман.

Он сделал долгую затяжку, и кончик сигареты засиял, как уголек. Потом вежливо выпустил большое облако дыма в сторону от меня.

– Что ты хочешь про него знать?

– Ему можно доверять?

Секунду он пялился на меня, потом улыбнулся:

– Доверять? Анита, он же наркоман. А там все равно, на что он подсел: уколы, выпивка, секс, вампы – без разницы. Ни одному наркоману доверять нельзя, и ты это знаешь.

Я кивнула головой. Знаю, но что поделаешь?

– Мне придется ему довериться, Лютер. Он – это все, что у меня есть.

– Слушай, девушка, ты не там ищешь.

Я улыбнулась. Лютер был единственным человеком, которому я позволяла называть меня «девушка». Ко всем женщинам он обращался «девушка», ко всем мужчинам – «мужик».

– Мне надо знать, слышал ли ты о нем что-нибудь по-настоящему плохое.

– Чего ты ищешь? – спросил он.

– Не могу сказать. Я бы рассказала, если бы могла или если бы думала, что от этого будет польза.

Он смотрел на меня пару секунд, осыпая на стойку пепел сигареты. Машинально вытер этот пепел своим чистым белым полотенцем.

– Ладно, Анита, ты заработала право говорить «нет» – на этот раз, но в следующий пусть у тебя будет что рассказать.

– Вот те крест, – улыбнулась я.

Он только покачал головой и достал новую сигарету из пачки, которая всегда была у него под стойкой. Затянувшись последний раз почти догоревшей сигаретой, он сунул в рот новую, приставил к ней тлеющий конец окурка и затянулся. Бумага и табак занялись, полыхнули оранжево-красным, старую сигарету он тут же загасил в переполненной пепельнице, которую носил с собой с места на место, как любимого медвежонка.

– Я знаю, что у них там в клубе появился танцор, который еще и придурок. Он бегает на вечеринки и очень популярен у определенного сорта вампов. – Лютер пожал плечами – такое зрелище, будто гора икнула. – Грязи на нем вроде нет, кроме того, что он вампироман и бегает на вечеринки. Блин, Анита, этого одного уже хватит. Уже ясно, что от него надо держаться подальше.

– Так бы и сделала, если бы могла. – Теперь была моя очередь пожимать плечами. – Но больше ты ничего о нем не слышал?

Он минуту подумал, присасываясь к новой сигарете.

– Нет, ни слова. Он тут не из главных в Округе действующих лиц. Он – профессиональная жертва, а здесь больше толкуют про хищников, а не про овец. Погоди-ка! – Он нахмурился. – Есть у меня мысль. – Он подумал несколько минут, потом просиял. – Новости про одного хищника. Вамп, который зовет себя Валентином. Хвастает, что это он отделал старину Филиппа в первый раз.

– Вот как.

– Не в первый раз, когда он стал вампироманом, девушка, а просто первый раз. Точка. Валентин говорит, что поймал пацана еще маленьким и сделал ему хорошо. Говорит, Филиппу так понравилось, что он и стал с тех пор вампироманом.

– О Господи!

Я припомнила кошмарную реальность своей встречи с Валентином. Что, если бы это случилось со мной в детстве? Что бы тогда со мной сталось?

– Ты знаешь Валентина? – спросил Лютер.

Я кивнула:

– Знаю. А он не говорил, сколько лет было Филиппу в момент нападения?

Он покачал головой:

– Не знаю, но поговаривают, что всякий, кому больше двенадцати, для Валентина уже стар; если только это не для мести. Он на мести помешан. Ходит слух, что если бы мастер не держал его в узде, он был бы чертовски опасен.

– Можешь смело закладывать свою голову, что он опасен.

– Ты его знаешь. – Это не был вопрос.

Я посмотрела на Лютера.

– Мне нужно знать место дневной лежки Валентина.

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая