Эмигрант. Испанская война - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 22

Ещё один республиканец с русской мосинкой в руках, умело обезоружил противника и мощным ударом насадил его на штык. Он успел развернуться ко мне лицом, но и только: стреляя с земли из нагана, я переламываю бой в пользу обороняющихся. Двое сцепились на дне траншеи, пытаясь задушить друг друга. В этот момент слева из окопа выныривает очередной «красный», вскидывает винтовку – и снова самозарядный «наган» в моих руках срабатывает быстрее врага.

В схватке на земле победил республиканец. Он вскакивает с земли и с окровавленным штыком бежит на меня. Глухой щелчок револьвера: кончились патроны! Замерев от ужаса, я наблюдаю, как ко мне приближается моя гибель.

Сухой выстрел – и несостоявшийся убийца опрокидывается назад, не добежав до меня буквально метр. Но только я поворачиваюсь лицом к спасителю, как того сзади бьют штыком. И снова смерть дышит в лицо: противник явно собирается пристрелить меня, передёргивает затвор на своей винтовке.

– А-а-а!!!

Животный страх даёт силы, я вскакиваю на ноги. Какую-то долю секунды мне подарило то, что «красный» чуть замешкался с затвором. Он вскидывает винтовку, и в тот же миг я кидаю «наган» в его лицо. Прав, тысячу раз был прав штабс-капитан, когда рассказывал мне про использование этого оружия! Враг промахнулся, прилетевший в лицо револьвер сбил прицел.

Вот он снова дёргает затвор. Бешено крича, кидаюсь вперёд, пытаясь успеть первым. Страх гонит меня, придаёт сил; пролетев за пару секунд несколько метров, я сбиваю левой рукой ствол уже поднятой винтовки. Ещё один рывок вперёд, и самый жёсткий в моей жизни хук справа находит челюсть врага. Ударил не хуже, чем прикладом: противник подламывается в коленях и падает на живот.

Хватаю «наган» и трясущимися от возбуждения руками начинаю его заряжать. Буквально на пару мгновений окопы вокруг оказываются пустыми. Не веря в то, что мы смогли отбиться от более чем вдвое превосходящих нас республиканцев, я оглядываюсь вокруг.

Сердце бешено стучит от ярко вспыхнувшей надежды: с тыла к нам на помощь идёт подкрепление, в размере не меньше роты при поддержке двух немецких танков-панцеров. Оставшиеся республиканцы устремляются навстречу: вот почему они не перебили всех в окопах!

Однако логичнее было бы встретить противника на подготовленных позициях…

Ответ на свой незаданный вопрос я наблюдаю воочию: с коротких остановок, республиканские танки расстреливают немецкие панцеры, как в тире. Огонь сразу четырёх пулемётов заставляет подмогу залечь. Да с такими бронированными монстрами «красным» ничего не страшно!

Как всё же обманчиво первое впечатление! При первом взгляде на советские машины я был совершенно не впечатлён. Немецкие же, наоборот, показались мне вблизи довольно грозными. Я рассмотрел их, когда наша группа держала путь на высоту. И вот он, совершенно противоположный результат на поле боя.

Где-то слева зрение фиксирует яркую вспышку. Мне будто показалось, что от неё устремилась к одному из танков яркая стрела. И действительно, машина «красных» дёргается, а затем практически сразу разгорается, за несколько секунд превратившись в огромный костёр.

На месте вспышки я разглядел маленькое, приземистое орудие с коротким стволом, рядом ещё одно. Оно стреляет по второму танку, но его экипаж вовремя замечает опасность. Машина делает крутой разворот и выпущенный снаряд проноситься рядом; «красные» открывают ответный огонь. В этот момент залегшие франкисты поднимаются в атаку, республиканцы устремляются навстречу. Залп по врагам в упор – и начинается штыковая схватка.

Мне не удаётся разглядеть результатов дуэли танка с артиллеристами и рукопашного боя. Справа от меня в окопе замечаю шевеление, и тут же стучит выстрел. Я успел отпрянуть в последний миг: очнулся испанец, которого я сбил прикладом в начале боя. В ответ с испуга трижды стреляю по врагу. Лишь последний патрон находит цель. Затем, не слушающейся рукой навожу ствол револьвера на противника, которого угостил ударом руки. Одну секунду я колеблюсь. Но страх побеждает великодушие. и мой палец жмёт на спуск. На ум невольно приходят книги Фенимора Купера, прочитанные в юношестве. Его могикане всегда добивали врагов…

К окопам вновь бегут республиканцы. Но теперь они именно бегут, преследуемые подкреплением франкистов. Держа наган наготове, я вжимаюсь в стенку траншеи, в надежде, что меня не заметят. Мне действительно везёт, и «красные», не замедляя бега, устремляются вниз по склону.

Последним ползёт танк. Ему крепко досталось: башня была развёрнута набок, пушка пробита у основания. Шёл он очень медленно, видимо, были повреждены какие-то механизмы внутри.

В этот момент мой взгляд упал на одну из уцелевших гранат, сиротливо лежащую на дне окопа. Это была немецкая М-24 с длинной ручкой. В начале атаки я видел, что ручные гранаты, попавшие на бор танков, не причинили им никакого вреда. Но всё же я решил рискнуть.

Башня была отвёрнута от меня. Сдерживая натиск франкистов, огонь вёл только курсовой пулемёт. Риск был минимален, но страх не покидал меня до конца.

Отвинтив крышку, я прикинул скорость и направление движение танка; сорвав шарик, бросил гранату туда, куда он должен был заехать секунды через три.

Всё получилось! Негромкий взрыв раздался под днищем; машина дёрнулась и остановилась. Несколько секунд спустя из неё повалил дым. Ликуя в душе, я подумал, что экипаж не сможет выбраться, как это случилось с подбитым из орудия танком. Но откинулся люк, густо повалил дым. Показался танкист; надрывно кашляя, он кубарем свалился с брони. Беру его на прицел «нагана»…

Но в этот миг танкист бешено заорал: «Коля!». Он бросился обратно, к бронемашине, очевидно, надеясь спасти кого-то из экипажа. Я же опешил от крика на родном языке… «Красный» уже тянул кого-то из люка за руки, но в этот момент раздался оглушительный взрыв, и на месте танка будто вырос огненный цветок… Всё было кончено.

– Ты пережил свой первый бой. Ты выжил! Теперь ты сможешь воевать долго. Сражайся с честью…

Такими словами меня напутствовал капитан. Пробитый штыком, с посечённой осколками головой, Илья Михайлович всё же пытался как-то напутствовать меня перед прощанием…

…Буквально через несколько минут после того, как «красных» отбросили, наши позиции начали утюжить «бочонки». И лишь после очередного налёта мы смогли организовать помощь раненым и похороны павших. День клонился к закату, и очередных атак не предвиделось.

Подразделение было практически целиком уничтожено. Но для меня самыми тяжелыми были потери среди соотечественников. Увы, никого из «дроздов» не миновала эта горькая чаша.

Крепко ранили в штыковой «атамана». Владиславу Михайловичу ударом приклада разбили череп. Он даже не пришёл в сознание, и никто не дал бы гарантий за то, что когда-либо в него придёт. Прапорщика (студентом Александра Ивановича язык называть не поворачивался) завалило землёй от ближнего разрыва. Но если не считать контузию, ему повезло. А вот штабс-капитана не стало…

Аркадий Юрьевич за время тренировок и подготовки стал мне ближе других. И именно его «костлявая» забрала в первый же день настоящих боёв. Это было даже не несправедливо, нет. Просто до боли глупо и обидно.

Я до последнего не верил, пытаясь раскопать заваленное танковыми гусеницами гнездо. Лучше бы этого не делал. Его раздавленное, искорёженное тело теперь всегда будет вставать перед глазами, когда я попытаюсь вспомнить моего первого наставника. Нет, лучше бы я запомнил его озорно подмигивающего и бесстрашного, с зажатой в руке гранатой…

На следующий день остатки нашей роты, сократившейся до отделения, находились на переформирование. Кто-то надеялся на то, что нас переведут в тыл, и ещё долгое время мы не попадём в ад боёв. Но восемнадцатого февраля сражение не стихало, а только набирало силу. Как результат, вечером нас снова отправили на Пингаррон, пополнить выбитых за день.

Мы не пытались общаться с Александром на протяжении отдыха. Как-то не пришлось. По правде сказать, оба были подавлены общей бедой. Только каждый воспринимал её по-разному. Я потерял близких товарищей, а прапорщик – семью, братьев.