Terra Insapiens. Дороги (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович - Страница 9

Старуха продолжала что-то бормотать. Казалось, она не отдаёт себе отчёта — где находится и что происходит? В толпе раздались смешки и хихиканье. Аббат рассердился уже не на шутку и оглянулся на начальника стражи.

— Прикажите хлестнуть её плёткой. Пусть поймёт наконец, что на мои вопросы надо отвечать громко и чётко.

Бертран кивнул стражникам и один из них несильно хлестнул старуху по ногам. Она вздрогнула и неожиданно завопила.

— Ах, ты, толстый боров! Гореть тебе в аду, что приказываешь бить невинную женщину. Десять чертей запрягают в повозку, большая честь для большого человека. Ждёт тебя адский котёл с кипящей смолой. Дрова горят весело — где он, где он, наш любезный аббат? Всё уже готово, чтобы вытопить из него жир… Развяжите меня! Развяжите, сто чертей вам в глотку!

Толпа захохотала, аббат нахмурился.

— Вздорная баба, отвечай на мой вопрос — ты призвала огонь на наш город, ты подожгла дома своим мерзким колдовством?

— Не обвиняй меня в колдовстве. Я говорю то, что вижу. Это дар от Бога. Я увидела огонь, прежде чем он разгорелся.

— Дар от Бога, говоришь? А, может быть, от дьявола? Сказано в Библии — гони прорицателей и гадалок. Покайся в своих грехах, признай свою вину, и я ограничу наказание позорной ямой и последующим изгнанием из Кардерлина. Если же будешь отрекаться и упорствовать в грехе, я прикажу тебя сжечь на площади — в назидание всем таким же, как ты, безумцам, погрязшим в своих грехах.

— Сжечь? Меня? — старуха дёрнулась так, что верёвки затрещали. — Руки коротки! Это меня защищает святой Мартин, это мне он подсказывает будущее. Знаю я свой конец, и это не костёр. Но огонь я вижу. Вижу адский огонь, который ожидает тебя — старый обжора и бабник… Сжечь меня! Врёшь, толстый боров! Я законы знаю. Ты оскорбил меня, назвав колдуньей. По салическому закону ты должен мне уплатить 63 солида за недоказанное оскорбление.

— Недоказанное?! — взревел покрасневший аббат. — Да какие ещё доказательства нужны, если весь народ слышал, как ты призывала огонь на их дома! Ах ты, грязная мерзавка! Ты ещё смеешь мне угрожать!

Аббат встал и в гневе стукнул посохом по земле.

— Так слушай мой приговор. Завтра на этой площади ты будешь сожжена за свои грехи, и тогда все поймут, что ты лживая «бредунья», дурачившая людям головы. Ты накликала пожар на город, и огонь сожрёт тебя. Да будет так! Аминь.

Аббат оглянулся на начальника стражи.

— Бертран, исполните завтра на этой площади мой приговор, а пока бросьте эту грязную ведьму в яму.

Начальник стражи почтительно склонил голову, и аббат проследовал в окружении слуг обратно в корчму. Стражники отвязали старуху от столба, и погнали на край площади, где находилась позорная яма.

Артур и Шут вернулись в харчевню, пообедали ухой, запили вином и снова вышли на площадь. Солнце было в зените, на ярмарке было не протолкнуться.

— Пойдём, я куплю что-нибудь своей любезной Мартиночке, — сказал Шут. — Надо её задобрить. Вечерком схожу её навестить.

Они прошли до торговых рядов, где продавались ткани, иголки, нитки, разная галантерея и косметика. Наблюдая молодящуюся пожилую женщину, втирающую себе крем в лицо, Шут сказал:

— В своей нелёгкой борьбе со временем женщины одерживают временные победы и постоянные поражения.

Тем не менее, он купил коробочку с кремом, который назывался «индийский бальзам», и попросил продавца завязать её красивым бантиком. Сунув покупку в карман, подмигнул Артуру.

— Скажу ей, что привёз этот бальзам специально для неё из Парижа.

— Чего мелочиться? — посмеялся Артур. — Скажите, что вам его прислал из самой Индии ваш знакомый индийский магараджа.

— Нет, — засомневался Шут, — она женщина неглупая, в это она не поверит.

В самом конце площади, возле каменной стены местной тюрьмы, находилась позорная яма. Сюда помещали пойманных воришек и должников. Сейчас там сидела старая гадалка. Народ толпился у края ржавой решётки, накрывавшей позорную яму. Кто-то смеялся, кто-то сочувствовал. Мальчишки кидали мелкие камешки сквозь прутья решётки и бурно радовались, когда камешек достигал цели.

Грязный бродяга в каких-то немыслимых лохмотьях, стоя над ямой, насмехался над старухой.

— Что, старая — готова поджариться на костре?

— Чему радуешься? — одёрнул его Шут. — Завтра и тебя может ждать то же самое.

Бродяга обернулся к нему и осклабился:

— Если нет своих радостей, почему бы не порадоваться чужому горю?

Отойдя от ямы, Артур оглядел здание тюрьмы. Двухэтажное строение причудливой формы из тёмного кирпича, с маленькими зарешёченными окошками, соседствовало странным образом с колокольней, где висел один колокол, звук которого, видимо, они слышали при пожаре. Мрачное здание внушало и подавляло, особенно по контрасту с разноцветной бурлящей площадью и низенькими домишками вокруг неё.

— Много ли там сидельцев? — задумался вслух Артур.

— Нет, сейчас немного, — откликнулся Шут. — Вот когда были голодные бунты, тюрьма была забита битком.

— Поначалу ведь строили церковь, — поделился он. — Но, когда недостроенная церковь сгорела, решили, что это дурной знак, и переделали её в тюрьму.

Шут лукаво улыбнулся и развёл руками.

— Какой-то злой рок преследует людей — вроде строят храм, а выходит тюрьма.

— Что же в городке нет церкви?

— Есть небольшая в другой стороне. А так по церковным праздникам и в воскресенье ездят в монастырскую церковь. Она здесь недалеко.

Оставив Артура, Шут отправился к своей «любезной». Артур на лошади проехался до речки и искупался, несмотря на то, что время уже было закатное.

Выйдя из воды и попрыгав, чтобы согреться, он натянул свою одежду и подошёл к лошади.

— Как же мне тебя назвать? — он погладил её по холке.

Лошадь фыркнула и посмотрела наверх. Артур тоже посмотрел наверх и заметил первую вечернюю звезду.

— Арктур! — обрадовался он и посмотрел на лошадь. — Это моя звезда! — объяснил он ей. — Только на одну букву отличается… Давай-ка, я назову тебя Звёздочка! Вон у тебя и белое пятно на лбу есть! Ты как — не против?

Лошадь ещё раз фыркнула, что Артур оценил, как знак согласия.

Поздним вечером Артур прогуливался по площади, сбежав из душной и шумной корчмы, где Шут балагурил с товарками за кружкой вина. Он вернулся от своей «любезной» быстро и был малость не в духе. Впрочем, долго печалиться он не умел, благодаря счастливому свойству характера. Поэтому быстро нашёл разбитных девиц и угостил их вином. Артур улучил минуту, чтобы сбежать. На душе у него цвела грусть.

Погуляв немного по опустевшей ярмарке, он направился к тюремному зданию. У дверей тюрьмы сидел солдат с алебардой. Ему было скучно, и по тем взглядам, которые он бросал через площадь, в сторону корчмы, было ясно, что он хотел бы сидеть там. До тюрьмы доносилось нестройное пение подвыпившей компании, и солдат тяжело вздыхал, проклиная свою службу.

Артур прошёлся мимо него, украдкой бросая взгляд в его сторону. Солдат не обратил на него внимания, погружённый в свои невесёлые мысли.

— Хорошо бы его отвлечь, — подумал Артур. — Может быть, я сумею поднять решётку и выпустить гадалку.

Решившись действовать, он направился в корчму и через минуту вышел оттуда с Шутом.

— Объясни толком — чего ты хочешь? — недоумевал Шут.

— Там сидит один солдат, всего один! Уговорите его пойти в корчму, предложите ему выпивку, а я тем временем выпущу гадалку.

— Далась тебе эта гадалка! Что она тебе — родственница что ли?

— Неужели вам её не жаль, неужели мы завтра будем наблюдать её мучения на костре? Я себе не прощу этого!

Кое-как он уговорил Шута, и тот пошёл через площадь к тюрьме. Артур незаметно приблизился тоже и встал за каким-то деревянным щитом, откуда он мог наблюдать. Шут присел на лавочку рядом с солдатом и заговорил с ним. Говорили они минут десять. Артур уже начал терять терпение. Наконец они поднялись и пошли через площадь к корчме. Проследив за ними и убедившись, что они зашли в корчму, Артур быстрым шагом пошёл к позорной яме. Ночной полумрак освещала луна и факел на стене тюрьмы. Артур наклонился к решётке и позвал: