XVII. Грязь, кровь и вино! (СИ) - Башибузук Александр - Страница 27

Неудивительно, что приступы черной меланхолии были главной чертой его личности. В такие дни весь двор старался быть тише воды, ниже травы.

Он был замкнутым и подозрительным мужчиной, не любящим свою жену Анну, но бешено ее ревновавшим ко всякому случайному жесту и взгляду. При этом он редко мог долго вытерпеть ее общество и старался по возможности избегать королеву. Его страсти как разгорались, так и тухли в одночасье.

Совет собирался в «книжном кабинете» на третьем этаже павильона Леско. Именно там Людовику докладывали обо всех важных делах, как внутренних, так и внешних. Там он узнавал новости и принимал решения.

Сегодня ничего не предвещало грозы. Доклады прошли, как обычно, слегка нудно и скучно, ничего непредвиденного не происходило.

Время близилось к полудню, Людовик уже планировал отправиться на свежий воздух поиграть в мяч перед обедом или же по дороге наведаться к Анне и поглядеть, как у нее портится настроение от его визита — сие доставляло Людовику особое, слегка извращенное наслаждение, как вдруг в кабинете появился Его Высокопреосвященство кардинал Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, собственной персоной.

Было ему сорок четыре — сорок пять лет, он был еще относительно крепок, но больше духом, чем телом. С детства кардинал отличался крайне слабым здоровьем, и всю жизнь мучился от ряда болезней: постоянные приступы мигрени выматывали его, его тело было покрыто гнойниками, он страдал от малярии и жестокого геморроя. И лишь стальная воля заставляла его работать, несмотря на изнурительные боли. Из-за своей худобы и привычки держаться прямо, словно палку проглотил, он казался выше, чем был на самом деле. Высокий лоб и внимательные глаза — признак ума, острая бородка и нос с горбинкой показывали волевую натуру. И только в некоторые моменты аскетичное лицо кардинала слегка кривилось, выдавая его хроническую усталость. Одет Ришелье был в привычную красную сутану с белым воротником и увесистым католическим крестом на груди, висевшим на золотой цепочке, и традиционную круглую кардинальскую шапочку красного цвета.

Король не ждал его в этот час, поэтому был весьма удивлен, но увидев мрачное и крайне серьезное лицо кардинала, сразу насторожился.

— Господа, — обратился Людовик к собравшимся в кабинете, — прошу вас оставьте нас с Его Высокопреосвященством наедине.

Никто и не подумал спорить, хотя в сторону кардинала полетело множество недовольных взглядов. Дворцовые игры за влияние на короля велись постоянно и не прекращались ни на минуту.

— Ваше Величество, — начал Ришелье, как только кабинет опустел, — все произошло именно так, как вы и предполагали.

— Да что вы говорите? — удивился Людовик, не совсем сообразивший, о чем, собственно, идет речь.

— Помните, с неделю-другую назад вас просили милости для одного дворянина, прибывшего к нам из Наварры.

— Как же, как же, — оживленно закивал король, — это тот мерзавец, что убил моего мушкетера. Его имя…

— Шевалье де Брас, — напомнил кардинал. — Впрочем, это не важно. Главное, кто именно за него хлопотал и по какой причине вы отказали.

— Я помню. Мне прислал письмо Гастон. Среди прочего, он упомянул о скором суде над этим вашим де Брасом, и попросил по возможности оказать ему королевскую милость и оставить жизнь этому негодяю. Якобы семья сего де Браса в давние времена оказала многочисленные услуги моему деду и отцу. И я было согласился оказать подобную милость, несмотря на тяжесть совершенного преступления, когда вы…

— Когда я, узнав об этом, предостерег вас от подобного шага, — дополнил сказанное Ришелье.

— Да-да, теперь припоминаю, — чуть исподлобья взглянул на него король, — вы отсоветовали это делать, заявив, что все, что хочется моему дорогому братцу, вредно мне и короне.

— Ваше Величество, вы, как всегда, поступили крайне мудро и осмотрительно. К тому же ваш брат в последнее время зачастил с просьбами подобного рода. Я передал главному королевскому судье вашу святую волю, виновник происшествия должен был понести самое строгое наказание. Приказ был подписан. И вы знаете, что произошло?

— А что произошло? Мне никто не докладывал.

— Примерно час назад на малый зал дворца Консьержери было совершено нападение. Охрана оказала достойное сопротивление, двое моих гвардейцев ранены! К счастью, никто не убит. Так же пострадало несколько солдат.

— Что? — Людовик покрылся багровыми пятнами, как и обычно, когда приходил в неописуемую ярость. — Вы сказали, нападение?

— Да, вооруженный отряд выкрал шевалье де Браса и скрылся в неизвестном направлении. Я подозреваю заговор!

— Вы подозреваете?..

— Думаю, ваш брат как-то в этом замешан, иначе, зачем ему просить за преступника?

Людовик задумался. Он не был дураком и трусом, и, хотя иногда выглядел слегка заторможенным, в дворцовых интригах был докой. Силой воли он погасил внешние проявления гнева и приказал кардиналу тихим, едва сдерживаемым от эмоций, голосом:

— Любыми способами отыщите мне этого шевалье и всех, кто ему помогал. Бросьте их в пыточные камеры и узнайте, кто стоит за ними? И если они назовут имя Гастона или же моей матери… бог мой, я им не завидую…

Кардинал молча кивнул, развернулся и широким шагом покинул кабинет, прикрывая ажурным платком довольную улыбку.

*****

Мне выделили просторную комнату в западном крыле замка и дали достаточно времени, чтобы привести себя в порядок. Прямо в комнату Перпонше вместе с местными слугами притащили большое деревянное корыто и достаточное количество теплой воды, и я чертовски рад был смыть с себя всю тюремную грязь, казалось, навсегда въевшуюся под кожу.

Блаженство!..

Главным атрибутом комнаты была кровать с откидывающимся пологом, стены были затянуты коричневой материей, сбоку стояли пара кресел и несколько стульев с подлокотниками, а в углу — шкаф из каштана, сбоку — небольшое бюро для работы с письмами.

За ближними портьерами что-то еле слышно зашебуршало. Крыса!

— Что, мерзавец, не проверил комнату? — я швырнул сапог на звук, но ни в кого не попал.

— Все проверю, ваша милость! Одно мгновение! — Пока я мылся, Перпонше жевал кусок хлеба и закусывал его чесноком, отчего по комнате разносился резкий запах. — Не извольте сомневаться! Всех тварюг изгоню!..

Я удовлетворился этим ответом, и вылез из корыта.

Перпонше тут же отложил хлеб в сторону и подал чистую одежду. Мои немногочисленные личные вещи, оставленные у мэтра Крюшо при аресте, мой слуга тоже доставил в замок, но ничего сменного там не имелось. Де Брас обходился минимумом. К счастью, любезный барон предоставил мне вещи из своего гардероба. Все было просто и по современной моде: сорочка, чулки, колет, штаны на шнурках, куртку, плащ, сапоги и шляпа. Все вещи были исключительно черного цвета, как принято у господ гугенотов, как тут же любезно пояснил мне Перпонше. Колет совершенно не стеснял движения, из-под прорезей на рукавах проглядывала сорочка. Панталоны уходили в высокие, на каблуке, сапоги. Хорошо хоть шпоры отсутствовали. Зато оружие я получил достойное — качественной закалки рапира в ножнах. Свою прежнюю рапиру, которую я отдал гвардейскому офицеру, боюсь, я больше никогда не увижу. Да и плевать!

К слову о бароне. Как ни старался я в эти часы выудить хотя бы крохи информации из доступной мне памяти де Браса, но ничего о бароне де Пьемоне или нашей обговоренной встрече в Париже я не вспомнил. И это меня крайне нервировало. Устроив столь шумный побег для меня из-под стражи, барон подверг и себя, и своих людей смертельной опасности. Ладно, я — меня и так приговорили к смерти, но де Пьемон пошел ва-банк. Король таких выходок никому не простит. Значит, спасение моей особы было делом настолько важным, что риск казался заговорщикам (а как еще я мог их называть?) вполне оправданным. Что же такого жизненно важного знал де Брас, или же должен был доставить в Париж, или же передать на словах барону де Пьемону? Иначе, зачем он вытащил меня на свободу?