Жена напрокат (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 36

Выбравшись из постели, нарочно поворачивался к ней спиной. Пока страсть не утихла. Сходил сделал кофе. Первый раз в жизни для женщины, обычно они стараются мне угодить, а тут я — как придурок! — нанялся бариста для собственной секретарши.

Которая меня даже не хочет! Эта мысль не выходит из головы.

Да к чёрту всё! Вернувшись в комнату, вошёл в дверь, увидел её и снова кольнуло. Она не ждала. Зачем-то смела всё с подноса, как будто не ела целую неделю. Увидела меня и, сидя на кровати, тут же отвела взгляд.

Расстроилась, наверное.

Снова выглядит испуганной. Это тюкает как сотня птиц, желающих заклевать меня до смерти.

Мне бы расхлебать заваренную мной кашу, получить наследство и свалить на острова, спину греть. А там под буржуйским солнцем по привычке заняться кем-то более понятным. Послать на все четыре стороны свою невыносимую секретаршу. Найти обычную девушку, которая не ест мой завтрак и не выглядит так соблазнительно в широкой мужской кофте с чужого плеча.

— Я спустился вниз, чтобы принести тебе кофе, потому что знаю: ты не любишь чай по утрам. Думал позавтракать вместе, но вижу, тебе это уже не нужно. Ты уже съела свой завтрак, — пауза, — и мой завтрак.

И снова она боится меня. Это невыносимо. Её настолько колотит, что она дёргает и жмёт ткань покрывала.

— Я решила, что вы затаили на меня смертельную обиду и ушли в дальние дали, Герман Игоревич.

А ещё по-прежнему выкает.

— Итак, в браке с тобой, Аня, я буду голодным и обиженным.

Если бы я только знал, что значат её малиновые щеки. Не может спрятаться? Не знает, как от меня избавиться?

— Ну нет. Дело же не в этом, Герман Игоревич, — едва бормочет она, — просто я не вовремя вспомнила про Фёдора. Хотите, я вам сделаю бутерброд? Я умею.

Спрыгивает и сразу ко мне. Зачем это?! И в чём прикол этого манёвра? Пытается обойти меня слева и тут же ускользнуть через входную дверь? Убежать?!

Несу какую-то чушь про отцовских кур и яйца. Он так сильно ими гордится, что я, человек с огромным счетом в банке, не нахожу ничего умнее, чем пытаться впечатлить этим секретаршу.

Она так близко, стоит только протянуть руку. Какая же она красивая. Смотрю в большие карие глаза. Касаюсь взглядом растрёпанных после сна волос. Она прекрасна в моих старых шортах, из которых видны её стройные ножки, и в моей дорогой сердцу «пчёлке», которую я никогда никому не разрешал даже мерить. А ведь бабы рвались. А этой сам предложил.

— Да кто вас знает, олигархов? Мало ли что вы там красите, — бубнит она и неожиданно откровенно смотрит на мои губы.

Зря. Моё напряжение увеличивается. Если она не хочет разделить со мной постель прямо сейчас, то меня лучше выгнать. Ей повезёт, если батя снова припрётся со своими шашлыками, тогда я смогу успокоиться и, самое главное, угомонить свои руки, которые против моей воли тянутся к ней…

— Мы ещё не женаты, Герман Игоревич, — пытаюсь спастись, потому как его пальцы давят на спину так сильно, что я не в состоянии вырваться.

— Я могу жениться на тебе хоть завтра, ты же меня знаешь.

— Хоть завтра жениться на мне фиктивно? — Отстраняюсь, ускользая от его лица, но он так сильно нас склеил, прижав друг к другу, что мои манёвры ни черта не помогают.

От желания цвет его глаз почти чёрный.

— Поставить в штампе паспорт и целовать тебя на законных основаниях.

— Я уверена, Тритон Германович, в законе нет ни слова о поцелуях.

Хриплая усмешка.

— А ты его когда-нибудь читала? Закон о браке и семье? Уверен, что не было случая, — горячо дышит.

— Я изучала разные другие законы и дополнения, и никогда там не было про всякие поцелуи и обнимашки.

— Анют, а как же супружеский долг?

— Да будет вам известно, Герман Игоревич, супружеский долг — это не только постельные дела, но и ласка, уважение, преданность и понимание.

— О, я буду тебя ласкать, Анют, сколько пожелаешь. С этим у нас всё будет в порядке. Заласкаю так, что ты сможешь только ползком добираться до ванной комнаты.

От возникших перед глазами картинок грудь тут же обдаёт жаром.

— Вы давайте мои слова не переворачивайте, босс, я, между прочим, серьёзно. Так что поговорите со мной, пока не поздно. — Выворачиваюсь, выгибаюсь, кручусь в его ладонях и глубоко дышу. — Решите все поставленные перед нами задачи без рукоприкладства.

— Ну всё, хватит болтать! — Рывком впечатывает меня в себя и лапает, словно дикарь, тысячу лет не видевший женщину.

С одержимостью приклеивается к моим губам. Забирается под «пчёлку» на спине. В голову приходит мысль, что у моего босса очень холодные руки, губы же, напротив, жаркие, но не влажные, как у маменькиных сынков, а по-мужски сухие и горячие.

Почувствовав, что я в его власти, он дразнится. Вначале медленно проводит языком по губам, словно испытывая свою собственную выдержку, а дальше его пальцы нагло скользят по позвоночнику и поцелуй становится глубже и неистовее. Тритон вкладывает в движения рук и губ столько порочности, что я вообще ничего не соображаю. И уже не понимаю: то ли это он дрожит, то ли я. Мой босс торопится, двигается быстро и с нахрапом, как будто чувствует, что ещё секунда и я оттолкну его. Спешит взять как можно больше, урвать ещё кусочек, пока я не очнусь.

Только я не могу от него сбежать, ибо никогда не испытывала ничего подобного, ни разу не плавилась в мужских объятиях. Герман трогает мои волосы, сжимает и тянет пряди, жадно ласкает, втягивая в рот язык, поглаживая кончиком своего. На секунду отрывается, чтобы сделать комплимент:

— Молодец, девочка.

Приостанавливается лишь для того, чтоб приподнять, заставив обхватить его ногами, и плюхнуть на постель, уложив на лопатки.

Не разбираю, чьи стоны громче. Наверное, всё же мои, потому что тритон отпускает губы и начинает целовать шею.

Скользит куда-то руками, оглаживая фигуру. Трогает везде: от затылка до бёдер.

И, не чувствуя сопротивления, кусает, тут же зализывая ноющее место у основания шеи. Под нами прогибается матрас и скрипит кровать. Тритон наваливается активнее. Снова возвращается к губам и, углубляя поцелуй, дарит ни на что не похожие, неописуемо сладостные толчки во рту.

Я балдею от того, каким тяжелым становится его дыхание, и резких, почти яростных движений рук.

Боюсь, я сама одичала и отупела окончательно, потому что позволяю ему трогать себя и не могу справиться с истомой, разливающейся по телу. Краска заливает моё лицо, и к нему хочется приложить лёд.

Его поцелуи обжигают, они оставляют следы на моём теле, и вот уже «пчёлка» задрана до подбородка, а руки развязывают белый махровый бант на моей талии.

И пока он возится с не к месту затянувшимся узлом, меня осеняет. Он ведь просто играет. В его голове Сабина! Она ему нужна. Её он любит. Просто он не имеет права утолять свою страсть с ней, пока она замужем за его братом. Не может. И не будет. Ему припёрло спустить пар, а я сейчас самый удобный вариант. Копаясь с поясом халата, он теряет время, и я, разглядывая его макушку и видя дёрганые движения, прихожу в себя.

— Герман Игоревич, давайте остановимся!

Вырываю пояс из его рук и, спрыгнув с кровати, забиваюсь в угол комнаты. Смотрю исподлобья. Мы словно хищник и добыча. Я маленький зайчонок, а он мой голодный, разъярённый волк.

Не будет же он силой?! Не должен. Не верю.

— Да что опять не так?! — рычит босс, повышая голос. — Аня! Тебе же нравилось! Я это чувствовал! Ты сама хотела!

Он психует! Бушует и свирепствует! Засовывает пальцы в волосы и начинает их тормошить, явно пребывая в бешенстве.

Сказать ему правду или обмануть? Придумать, что у меня критические дни? Да только это всё не то, и он полезет ко мне снова. Лучше пусть знает. Пусть смеётся и издевается, но понимает, что я не такая, как он привык. Возможно, дура! Скорее всего, глупая и старомодная... Но какая уж есть.

— Я не могу без любви.