Во все Имперские Том 7. Орден (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 31

Изба стояла на каком-то островке, каменистом и заросшим местами уже пожелтевшей травой. Вид из окна открывался потрясающий, но суровый — ночь была ясной, так что в свете Луны я разглядел причал с лодками, длинными и крашеными в красный цвет. За причалом раскинулась водная гладь, а за темными водами далеко на берегу виднелась тундра. Там я рассмотрел скопление темных домиков и кирху, её крест блестел в лунном свете.

— Ну, и куда ты меня притащил? — поинтересовался я у Кабаневича, закрывая окно на старинную почерневшую от времени задвижу и зябко ежась, — Я бы предпочел Гавайи, если честно. На крайняк — Адлер.

— Адлер слишком далеко, Ваше Благородие, — хохотнул Кабаневич, — А Гавайи — вообще французское владение. А здесь, хоть и холодно, но зато безопасно. Самозванец нас здесь никогда не найдет. Лучшее место, чтобы переждать гнев Павла Стального.

— Это, пожалуй, верно, — согласился я, — Так где мы? Архангельск? Что это за остров?

— Остров не имеет названия, барон, — пожал плечами Кабаневич, — Просто рыбацкая стоянка. И это не Архангельск, это Карелия. Северные шхеры Онежского озера, если быть точным. А на том берегу, за заливом — Кузиранта. Карельская деревня. А за ней кусок леса, хоть его сейчас и не видно…

— Чего? Кузиранта, Онежское озеро? — мне название деревни ничего не говорило, — Это типа рядом с Кижами?

— Мы севернее, барон, — пояснил Кабаневич, — Кижи на юге, довольно далеко…

— Ясно. Это земли вашего клана?

— В том-то и дело, что нет, — ухмыльнулся Кабаневич, — Официально это земли клана Меченосцевых. Но мы платим деревенскому старосте Кузиранты, чтобы хранить у него в деревне кое-какую икру, которую мы возим с Белого моря и… скажем так, не совсем соблюдаем при этом налоговое законодательство Империи и границы рыбного лова в Белом море. Так что староста и сельский пастор — наши люди, они у нас на довольствии.

И самозванец нас здесь искать не будет, поскольку формально это владение Меченосцевых. Да и наезжать на Меченосцевых Император не решится, это очень сильный и традиционно нейтральный клан. Так что здесь мы, повторюсь, в безопасности. Ближайшие сутки точно. Смартфоны по приказу герцога у всех ваших людей отобрали, чтобы нас нельзя было вычислить по местоположению.

— И где же мои люди? — спросил я.

— В деревне, конечно, — Кабаневич указал в сторону окна, на кучку домиков за заливом, — Мы разместили там всех выживших и пленных. Ну, тех, кого удалось эвакуировать из Петропавловки до солярис-бомбардировки…

Дверь комнаты тем временем деликатно приоткрылась.

— Входите, — предложил я.

В помещение вошла древняя старуха, в длинном сарафане, цветастом платке и шерстяных чунях.

Старуха первым делом перекрестилась на икону, потом отвесила мне поясной полкон.

— Это Анна Киприановна, — представил мне бабку Кабаневич, — Она не холопка, свободная женщина. Она здесь живёт, следит за рыбацким домиком.

— Здравствуйте, Анна Киприановна, — поприветствовал я старуху, — Я барон Нагибин. Благодарю вас за гостеприимство. Вы что ли из старообрядцев?

Я указал на медную икону на стене.

— Из поморов мы, — ответила старуха, певуче растягивая гласные, — А икона… Так то Святая Феодосия на ней, барин. Икона старая, от прадеда досталась.

— Понятно. А скажи, Анна Киприановна, почему у тебя тут так холодно? Натуральный дубак, хуже чем в казематах Петропавловки. Не мерзнешь?

— Холод хранит, — ухмыльнулась беззубым ртом старуха, — И не только рыбу, он и людей хранит… Вот знаешь, сколько мне лет, барин? Уже сто третий пошёл. А прожила я столько, потому что никогда в жизни печку до октября не топила…

— Это интересная позиция, — хмыкнул я, — Тем не менее, буду тебе очень благодарен, если ты сейчас затопишь. Я все-таки изнеженный и утонченный АРИСТО, так что жить в морозилке не привык. А уж если приготовишь мне пожрать — вообще буду тебе обязан по гроб жизни, мать. Ну и если у тебя есть еще одно одеяло…

— Все сделаем, барин, — ответила старуха, — Одеял полно, здесь же рыбаки ночуют. Правда, рыбаки здесь живут летом, сейчас не сезон. И ужин вам подам… Или завтрак, это уж как посмотреть.

Анна Киприановна еще раз поклонилась мне и вышла, бесшумно ступая своими меховыми чунями.

Я же повернулся к Исцеляевскому и указал ему на узника в маске:

— Как думаешь, сколько он еще проживет?

— Вообще без понятия, — развел руками целитель, — Сколько ему эта маска позволит — столько и проживёт…

— Слушай, а может дать ему воды? Или покормить?

Я прошёл к пластиковой бочке, рядом с которой лежал деревянный черпак. Попробовав воду, я убедился, что она питьевая. Черпанув воды, я приподнял голову узника, поднёс черпак к прорези в железной маске…

— Твою мать!

Деревянный черпак упал на пол и задымился. Его опалило сполохом темной магии, как и мою руку. Кожа на большом пальце у меня сгорела до мяса, вокруг моей раны уже металась аура, регенерируя…

Мда, похоже, от боли я совсем отвык. Но это и немудрено, в своей божественной, а потом и в железной форме я боли не чувствовал. Теперь же ко мне вернулись все прелести человеческого существования, включая боль.

— Судя по всему, напоить его не выйдет, — вздохнул я, — Разве что поставить ему питательную клизму или капельницу…

— Я бы не стал экспериментировать, если честно, — высказал свое авторитетное мнение Исцеляевский, — Нам тут нужен профессионал. Тот, кто разбирается в запретной магии. Владимир Соловьев, Псевдо-Аркариус или хотя бы комендант Петропавловки, который явно эту маску на Государя и надел.

— Угу, — мрачно согласился я, — Только вот Владимир Соловьев сидит в стазисе уже десять лет, комендантша Петропавловки сбежала и сейчас наверняка уже докладывает Павлу Стальному, а Псевдо-Аркариус вообще не факт, что существует…

Дверь открылась, старуха вошла в избу и затопила печь, набив её какими-то серыми брикетами.

— Это что у тебя вместо дров, мать? — поинтересовался я.

— Дрова и есть, барин, — пояснила Анна Киприановна, — Из рыбной требухи, пластика и солярис-смеси. Нам их из Петрозаводска привозят. А деревянные дрова я в последний раз видела, когда еще в девках ходила…

— Так у вас же тут есть лес, разве нет?

— Лес есть, — подтвердила старуха, ворочая печными заслонками, — Вот только мало его. И не наш он. Лес Меченосцевых. Кто там хоть веточку сорвет — того сельский староста отдаст Меченосцевым на расправу. А у этих разговор короткий. Повесят, да и всё. И не посмотрят, что ты вольный помор, а не холоп.

— Понятно, — я вдруг забеспокоился и повернулся к Кабаневичу, — А в лесу наёмники Меченосцевых, я так понимаю?

— Там никого, — мотнул головой Кабаневич, — Так что никаких проблем, барон. Леса Меченосцевых в охране не нуждаются, вам же только что Анна Киприановна объяснила. Их и так никто не трогает. Так что нет повода тревожиться, людей Меченосцевых здесь нет в радиусе пары сотен километров. Разве что один лесничий… Но он наш человек, он уже давно у нас на зарплате. Собственно, мы в лесу контрабандную икру и храним.

— Ладно, — кивнул я, — Успокоил… Короче, дуй теперь в село и дай мне полный список всех наших выживших, раненых и погибших, а еще пленных, захваченных у Петропавловки. И Исцеляевского с собой возьми, думаю, он там пригодится.

— А вы? — напрягся Кабаневич, — Ваши люди вас ждут, барон.

— Барон изволит отдыхать после тяжкого боя и обмозговывать кое-какие вопросы, — ответил я, — Но можешь передать всем, что я в порядке. И тащи мне сюда всех висельников, кого мы спасли у Петропавловки. И моего брата, и мою сестрицу, если она в состоянии ходить. И еще моих жен… Точнее, одну жену — Машу. В принципе это всё. Но перед этим — мне нужен смартфон. Желательно чистый, по которому самозванец не сможет меня вычислить.

Кабаневич отвесил мне легкий поклон, потом сунул руку в карман мундира и протянул мне своё устройство, обитое фиолетовой противоударной резиной, под цвет бороды владельца.

— Он чистый, — заверил меня Кабаневич, — Я его купил три дня назад, почти не включал. Со мной его ассоциировать нельзя. И у меня есть второй смартфон. Мой контакт, если что, записан в этом.