Во все Имперские Том 6. Дриада (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 38

— Его Величество Павел Стальной в данный момент сильно болен, — ответила Жаросветова, собрав всю свою чопорность и надменность, которыми её богато одарила природа, — Но опасности для жизни Государя нет, я вас уверяю. И спасибо, что спросили, Ваше Величество.

— А что с Павлом? — обеспокоенно поинтересовался Император Голландии, грустный старичок, смотреший, как побитая псина, — Возможно нужна какая-нибудь помощь? Я готов прислать лучших целителей…

— Благодарю, Ваше Величество, — кивнула Жаросветова, — Целитель не требуется. Его Величеству уже лучше. Просто в данный момент он никак не может покинуть дворец. Но, насколько мне известно, он имел со всеми вами телефонный разговор…

— Ха! — дерзко перебил француз, — Телефонный разговор? Такие дела не решаются по телефону, моя дорогая. И не решаются на уровне канцлера! Ну а уж присылать на переговоры бабу — это уж совсем mauvaises manières, княжна…

Жаросветова глубоко вдохнула, потом выдохнула.

Её предупреждали, сам Император Павел говорил ей, что француз будет быковать. Это было связано и с Империей Инков, в которой все еще торчали сыновья Внутрянова, помогавшие Инке в борьбе против Франции, и с тайным телефонным разговором между Павлом и Франком.

Содержание этого разговора было Жаросветовой неизвестно, но она знала, что беседа была напряженной и долгой. Со всеми остальными Императорами Павел говорил в совокупности полчаса, а вот на разговор с французом ушел почти целый час. И после этого разговора Павел Стальной стал еще мрачнее обычного, а потом ему вообще поплохело…

— Вы можете покинуть эти переговоры прямо сейчас, если желаете, Ваше Величество, — парировала Жаросветова, — Я уверена, что мы сможем достигнуть договоренности и без вашего участия.

— Oh la la, сомневаюсь в этом, моя дорогая, сильно сомневаюсь… — замотал головой француз.

— Да что с тобой сегодня такое, дружище Франк? — поинтересовался турок, затягиваясь сигарой, — Ты сам не свой. Не с той ноги встал? Или тяжелый перелет?

— Перелета не было, меня сюда телепортировали, — ответил мрачневший прямо на глазах Франк, — А что касается вставания с ног… Я, по крайней мере, сегодня с них встал. В отличие от Императора России, который встать не может, и непонятно, жив ли вообще…

— Господи, Франк, — испуганно проговорил голландец, — Ты сейчас до мировой войны доболтаешься….

— Разве что до войны всего мира против России, — оскалился Франк.

Эфиоп постучал костяшками пальцев по столу, не слишком сильно, но внимание к себе он привлек.

— Дамы и господа, разве мы собрались здесь, чтобы оскорблять друг друга? — произнес густым басом Император Амаре, — Нет, у нас вроде бы есть конкретное дело. И люди мы все занятые, согласитесь. Меня, например, ждет моя Империя. Так что я предлагаю уже перейти к конструктиву.

Франк на это только махнул рукой. Жаросветова же воспользовалась моментом, извлекла из папки бумагу, украшенную десятком печатей с золотыми шнурами и передала её сидящему рядом голландцу.

— Вот наше предложение, — сообщила канцлер, — Подписано лично Павлом, припечатано его перстнем.

Голландец пробежал бумагу глазами, потом неопределенно ахнул и передал документ Франку. Франк, даже не читая, отослал бумагу турку, тот эфиопу, а потом документ вернулся к Жаросветовой.

— Господа Императоры? — Жаросветова оглядела собравшихся.

На несколько секунд повисло молчание, Франк демонстративно налил себе вина, а потом запихал себе в рот крупный персик, как будто он пришел сюда чисто пожрать.

— А я согласен, — заявил эфиоп, доставая золотую авторучку, — Это хорошее предложение. Это деньги. И это единство магократии. Неодаренные должны знать своё место.

Жаросветова торопливо сунула негусу документ, негр не спеша поставил на бумаге размашистую подпись. Ну всё. Теперь дело пошло…

— Да-да, Амаре прав, он, как и всегда, прав! — провозгласил турок и тоже подписал бумагу, — Мы не можем оставить Русского Императора в беде. Особенно, когда он еще и болен. Это было бы просто не по-братски.

Жаросветова уставилась на голландца, Гуго Первый посмотрел в ответ жалобно, потом вздохнул:

— Вообще я не сторонник войны и кровопролития… Но иногда насилие необходимо, чтобы предотвратить большее насилие, не так ли?

Голландец еще поохал для проформы и только потом изволил подписать.

— Ну теперь все состоится, дружище Франк, — хихикнул турок, — С вами или без вас.

— C’est la vie, — хмуро буркнул в ответ француз, — Ладно, давайте вашу бумажонку. Я подпишу…

Жаросветова мысленно выдохнула.

Она справилась. Павел Стальной будет доволен.

«…Также за минуту до начала казни ИЗМЕННИКОВ вы получите запечатанный пакет от Его Величества — с секретными указаниями.

Упомянутые указания внесут в ход казни некоторые коррективы. Будьте готовы к этому…»

Канцлер Российской Империи

ЖАРОСВЕТОВА

Мы с Машей наконец вошли в кладовку давно несуществующего школьного театра — здесь было все также пыльно, кладовка по-прежнему была завалена разными древними отходами театральной деятельности, в ней царил полумрак.

Освещалось помещение только расставленными на полу толстыми свечами, в свете этих свечей я и смог рассмотреть ритуальные инструменты, разложенные на полу, а еще портрет Михаила Багатур-Буланова и растение в кадке. Раньше Перводрево в нашей ложе изображала, насколько я помнил, сирень, но видимо она давно уже издохла, так что вместо сирени в центре кладовки теперь торчала какая-то не менее чахлая пальма.

Эта пальма, да и вообще вся атмосфера, делала нашу ложу похожей на сборище каких-то африканских колдунов вуду.

— Приветствую, братья и сестры! — провозгласил я, пытаясь рассмотреть соратников среди тусклого света свечей и потоков витавшей в воздухе пыли, — Надеюсь, мы собираемся здесь в последний раз, и скоро у нас будет настоящий масонский храм, выстроенный из карельского мрамора и гранита!

— А я надеюсь, что мы сегодня наконец получим наше бабло! — раздался их полутьмы голос Пушкина.

Пушкин сегодня выглядел лучше, чем обычно, потомок поэта справил себе новый мундир, так что нищеброда в нём теперь выдавали только стоптанные сапоги, да еще не слишком свежая сорочка.

Пушкин показался мне встревоженным, даже напуганным. Вот это мне не понравилось, так что я поспешил пожать ему руку и заверить парня:

— Бабло будет. И его будет столько, что твои карманы порвутся от тяжести золота, Пушкин!

Следом я пожал руку Шаманову. Этот выглядел но столько встревоженным, сколько уставшим.

— Ну как? — поинтересовался я.

— Всё сделано, в лучшем виде, — заверил меня Шаманов, — Я всё подготовил, так что если бы сегодня началась война с Османами — наша ложа бы и их разбила!

Я подозревал, что Османов разбить гораздо проще, чем Охранное Отделение, но сообщать Шаманову и корешам о своих опасениях, разумеется, не стал. Вместо этого я просто благодарно кивнул Шаманову, потом поцеловал ручку Чумновской.

Ручка у Чумновской была, как и всегда, в медицинской перчатке, а цветом лица баронесса напоминала эту самую перчатку. Это плохо. Не вижу у моих соратников воодушевления. Заметно, что даже Шаманов не особо верит в то, что говорит.

Ну да ладно. Воодушевить их всех — моя ближайшая задача. И если обещания денег и власти не вдохнут отвагу в сердца моих братьев и сестер — мне придется действовать по старинке и наполнить души моих соратников решимостью старыми добрыми угрозами и пиздюлями.

Я пожал руку Глубине, князь, как обычно, тонко улыбался, как будто знал нечто, чего не знают другие. Может и правда знал — леший его разберет.

Потом я пожал руку брату Пете, который был мрачнее тучи.

Но, по крайней мере, он не бросил меня и пришёл на собрание ложи, и то хорошо. Петя, само собой, притащил с собой своего свирепого слугу-перса, который вообще-то не был членом ложи или даже не был магом. Но я это проигнорил — сейчас не время делать брату замечания, кроме того, от перса проблем не будет — Пете он предан, по-русски не говорит, да и вообще не говорит, потому что ему отрезали язык.