Reflection (СИ) - "Pocket Astronaut" - Страница 6

Чонгук чувствует, что в глазах закипает снова. Да что ж это такое. Он несколько минут уже стоит под дверью Кима и не может в неё войти. Потому что дальше… дальше что-то обязательно изменится. Они больше не смогут быть, как раньше, не-друзьями с привилегиями. Если бы Тэхён хотел продолжить такое общение, он бы не признался. Дураку понятно, он хочет сейчас либо вывести всё это на принципиально новый уровень и попробовать наладить то, что ещё можно наладить. Либо закончить это всё, потому что Чонгук, наверное, его уже откровенно замучил.

Чон становится спиной к стене и упирается в неё затылком, крепко зажмурившись и задумавшись. Чего ему самому хочется?

Однозначно хочется разорвать уже старые рамки их общения и без стеснения поговорить о том, что ему нравится в Ким Тэхёне, и сделать с этим самым Ким Тэхёном самые разные вещи. Но что они могут делать вместе? Могут вообще что-то?

Чонгук задумывается ещё минут на пять, прокручивая в голове события последних трёх лет жизни. Прокручивает и первое, что приходит ему в голову — он конченный мудак. Настоящая скотина. Если Тэхён говорит правду, что любит его уже два года, то все поступки Кима, что Чон воспринимал как манипуляции и прочую ерунду, можно объяснить тем, что парень просто пытался показать свою симпатию, становясь уязвимее, а Чонгук нагло по этой самой уязвимости топтался, узколобо себе доказывая, что это его тут ущемляют и заставляют что-то делать. Тэхён ведь никогда не заставлял. Просил — да. Но а как иначе ему было проявлять заинтересованность? Чёрт, Чонгук такой дурак, он ведь давным-давно вырос, занимается сексом чаще, чем любой его одноклассник, имея постоянного партнёра, считает себя уже взрослым донельзя, а элементарных вещей тупо не видит и не понимает. Ну, дурак, блять.

И как это нечем будет заняться? Не хочет Ким под дождь — нужно вытащить под снег, как выздоровеет, он поймёт, что это такое, и там уже и до поцелуев под дождём недалеко. Не любит чипсы — и ладно, печеньки имбирные зато они любят вместе, а ещё они оба любят кислый скитллз и облизывать кое-чьи пальцы — тоже любят, просто кое-кто от крошек чипсов, а кое-кто просто потому что. Тэхёна можно просто попросить, и он со всем рвением поможет с английским, Чон ведь просил его года полтора назад, и парень был очень воодушевлён этим. Тогда казалось, что ему просто нравится быть лучше, чем Чонгук, в чём-то. Сейчас же закрадывается подозрение, что тот просто был рад помочь. И картины, Чонгук уверен, тот с радостью покажет, как изготавливать. Нужно просто поговорить. И извиниться. И ещё потом поговорить.

С таким, примерно около воинственным, настроем Чон открывает дверь в комнату и, пнув к кровати пуфик и установив на него поднос, тянет молча парня на себя, заставляя сесть. Потом долго и немного с угрозами, скорее, ласковыми «покусаю», на которые Тэхён только глаза удивлённо распахивал и краснел, заставлял того покушать суп, а после выпить таблетки. На моменте с какао и печеньками Ким заявил, что уже и так наелся, и Чонгуку пришлось его покусать, чтобы заставить выпить хотя бы половину кружки. Тот хрипло смеялся, когда Чонгук принялся кусать его за рёбра, и притих, когда тот, неожиданно уткнувшись лицом в живот и опоясав руками талию, остановился и прижался крепко, навалившись сверху.

Какао Тэхён выпил и даже печенек с Чонгуком на пару поел.

— Слушай, я очень перед тобой виноват. Я всегда понимал, что ты немного не как все, что ты открытый и говоришь то, что думаешь, но почему-то привык с детства надумывать на тебя, из-за того, как наше общение началось, и перестроиться тяжело было. Я обязательно буду перед тобой завтра и потом ещё много извиняться. Обязательно, я очень много раз тебя обижал и заставлял плакать. И я не гарантирую, что ещё не заставлю, я туповат в этом плане и не всегда думаю, что говорю и делаю, но я буду искренне пытаться, правда. Я никогда не думал, что ты можешь ко мне подобное чувствовать, ты же не пошутил, Тэхён? — смотрит исподлобья, аккуратно большими пальцами рук разминая в своих ладонях кимовы горячие ладошки.

— Я, к сожалению, не пошутил, — бормочет недовольно парень. — А ты действительно ужасный человек, Чонгук, ты меня так обижал всё время. Причём я видел, что ты тоже вроде бы чувствуешь что-то, а ты, блин…

— Ну, ты же сам сказал мне: «Мы можем иногда целоваться, мы же даже не друзья», я сильно залупился тогда из-за этого. Зачем ты это вообще сказал? Я почти предложил тебе тогда встречаться.

— Почти… Я вообще-то ждал признания. Всё это время. Хотя бы какого-нибудь. Сам же знаешь, я торчу дома, ни с кем, кроме тебя, особо не общаюсь, поэтому скучаю по тебе сильно, когда мы не видимся, я бы, блин… любое признание от тебя принял, даже самое паршивенькое.

— А признаться сам?

— Ага… «Ты манипулируешь!», «Ты опять не оставляешь мне выбора», «Ты, ты, ты», — передразнивает, коверкая голос и интонацию Чонгука, и тот опускает голову с повинной.

— Тебе придётся меня простить, потому что отпускать я тебя не планирую, — почему Чонгук целует сейчас его руки, мягко прижимаясь губами к влажным костяшкам, он себе объяснить пока и сам не в состоянии. Возможно, чтобы у них с Тэхёном получилось что-то, помимо взаимного самоуничтожения, нужно просто позволить себе делать то, что чувствуешь. Именно поэтому Чон не останавливается на ладонях и пальцах и перемещается с нежными поцелуями на запястья, а после — выше, рассыпая поцелуи по предплечьям.

— Не отпускай, — почему его голос дрожит — в целом вполне себе понятно.

Чонгук осторожно, стараясь не наваливаться на температурящего Тэ, добирается с поцелуями до его голой груди и шеи, заставляя тихонько поскуливать. И всё-таки он невозможно горячий, вот и в прямом, и в переносном смысле!

— Тэхён-а, прекращай болеть, ты очень горячий, — шепчет ему куда-то в шею.

— Спасибо за комплимент, — смеётся тихонько, сладко вздыхая, когда Чонгук прижимается к шее с очередным влажным поцелуем. Его поцелуи кажутся такими прохладными Тэхёну сейчас.

— Я серьёзно, никакого секса, пока температура не спадёт.

— Тогда зачем целовать продолжаешь? — бормочет тот и укладывает ладони на шею Чонгука, что перебирает губами кожу у ключиц.

— Не знаю, кстати, — отстраняется, бегает глазами по лицу любимому. Как же он его раздражал всё это время. Почему? Непонятно. Красивый ведь, нежный, сладкий.

— А как я… — кивает вниз, где вполне себе живописно кое-что оттягивает пижамные штаны.

Чонгук, опустив взгляд, выдаёт тихое «уф» и чешет затылок. Очень неловко, на самом-то деле, в такие моменты, хотя бы потому, что теперь приходится думать, прежде чем что-то сказать, ибо не хочется обижать, хочется и дальше выстраивать взаимодействие с аккуратностью и осторожностью.

— Ну, а как я… ты больной весь.

— Я не заражу.

— Да при чём тут это, — языком цокает, перекидывает ногу через его бёдра и нависает сверху, поудобнее устроившись. — Давай так хотя бы.

Чонгук находит его губы своими, Тэхён по-прежнему горячий, и температура, видимо, спадать не собирается, откуда у него силы — загадка. На то, чтобы распалить ослабленного болезнью парня, уходит совсем немного времени, и спустя несколько минут Тэхён, уже совсем расслабившись, тихонько постанывает в поцелуй. Чонгук всегда был с ним нежным, какие бы слова не вылетали из его рта, как бы напористо он не целовал, как бы он не задевал его поступками и как бы грубо не раздевал… Когда дело доходило до близости, его руки были самыми осторожными на свете. Для Тэхёна эти осторожность и нежность на грани с трепетом всегда оставались чем-то сродни тайне какой-то. Сейчас Чонгук так вообще — само воплощение нежности, он целует глубоко, руками порхает по горячей коже, стараясь грубо не давить, прикосновения — легче пёрышка, поцелуи — тягучее мёда, дыхание — быстрее скоростного поезда. Чонгук часто отрывается от его губ и поглядывает, в порядке ли парень.

— Нормально?

— Угу…

— Я не тяжёлый? Не давлю на тебя?

— Потрогай меня, пожалуйста…