Противоестественно (СИ) - "Shamal" - Страница 37

Слышу, как он идет к шкафу, выбирает девайс, попутно объясняя Максу:

— Если вздумаешь покупать, никогда не жалей денег на хорошие материалы. Дешевый китайский ширпотреб может серьезно навредить. А еще помни, что нельзя пользоваться чужими необработанными, да и свои тоже стоит держать в чистоте. Как-никак, а тут идет прямое взаимодействие с кожей. Иногда с кровью… Вот, возьми, почувствуй вес.

Стою как дурак, посреди комнаты, пока они там ведут светские беседы, и, пусть я прекрасно понимаю, что все это всего лишь часть игры, все равно становится пусто и обидно. Напоминает ситуацию, которая повторялась из года в год, изо дня в день.

Владлен с семьей. И я, никому не всравшийся родственник…

Алек бьет сильно и без предупреждения, и я невольно вскрикиваю, дергаюсь, пытаясь встать, но надежно зафиксированные руки не позволяют двинуться.

— Не расслабляйся! — смеется он, ударяя второй раз практически по тому же месту.

Второй раз крик не удается сдержать из-за колючей боли. Слишком быстро. Еще не прошла волна после предыдущего, и уже накатывает следующая…

Третий раз я только сдавленно мычу, упираясь лбом в мягкий стол и выгибая спину. Переступаю с ноги на ногу, когда четвертый удар ложится на плечи.

Хочу уже сказать «оранжевый», потому что жжение становится невыносимым, но Алек вдруг проводит холодной ладонью по горящей коже и произносит:

— Давай, Макс, теперь ты.

Замираю, стараясь даже дышать тише. Слышу шорох передаваемой из рук в руки плетки, пробный взмах…

— Контролируй все, особенно место нанесения. Иначе могут быть не самые радужные последствия. Видишь шрамы…

Он проводит пальцем под моей лопаткой, прямо по краю татуировки.

— Я стоял у истоков клуба. Можно сказать, я один из инициаторов, поэтому и себя виню за эту ошибку. Мы допустили к сессии по-настоящему жесткого дома. Жестокого и неопытного.

Я помню тот день, помню, как кнут резал кожу, но сил вырываться и кричать уже не было. Я мог все это остановить, но не мог отыскать в памяти нужное слово. Все заглушал треск и гудение воображаемой больничной лампы. Мне казалось, что я нахожусь не в клубе, а снова там, в больнице, в ожоговом центре, мучаюсь от боли и одиночества и каждую секунду хочу умереть, но не могу.

— Кайя… — прохладная ладонь касается моего лица, и я поднимаю влажные от слез глаза на Макса. Он смотрит на меня испуганно. В руках — многохвостая плетка. Я вижу, с какой силой сжимаются его пальцы, и хочу попросить отвезти меня домой, но шепчу:

— Продолжай.

Он непонимающе вскидывает бровь, смотрит долго и пронзительно, а потом вдруг в глубине зеленых глаз ужом проскальзывает что-то наподобие злости.

Я снова не ожидаю того, что он схватит меня за волосы, оттягивая назад, заставляет поднять голову.

— Ты врешь мне, Кайя.

Я не знаю, вру или говорю правду, не знаю, хочу ли, чтобы он продолжил, но Макс уже отходит назад, а я облегченно выдыхаю, прикрывая глаза, когда мои волосы освобождаются от хватки.

Замах, удар…

Вскрикиваю, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.

Меня начинает мутить от пульсирующей боли, но он не дает прийти в себя и бьет второй раз.

Он молод и неопытен, потому не может правильно рассчитать силу и направление удара, и я знаю, что буду жалеть о своем решении, но все равно молчу. Молчу, даже когда сознание затапливает одно единственное желание — спрятаться, а в ушах набатом стучит невысказанное «красный».

Немой крик застревает в глотке, обида плещется через край, но я заставляю себя кусать губы и молчать. Молчать-молчать-молчать.

— Хватит с тебя, — с улыбкой в голосе произносит Алек. Он проводит ладонью по исполосованной коже, и я невольно скулю от такой простой ласки.

Отцепляет мои руки от стола, помогает выпрямиться.

— Ревешь? — иронично вскидывает бровь он и приподнимает мое лицо за подбородок. — Это было слишком, да?

Не могу поднять глаза на Макса, не хочу даже думать о том, откуда в нем столько жестокости…

Да, я хотел этого сам, да, я знал, на что иду, но мне казалось, что он чувствует меня, знает, когда надо остановиться. Как выяснилось, нет.

Алек накидывает мне на плечи рубашку и подводит к дивану. Усаживает на него, а потом приносит мой стакан с колой и уже порядком подтаявшим льдом.

Жадно пью, проливая половину на грудь, но не обращаю на это никакого внимания.

— Макс, метнись-ка на второй этаж. Там комната с красным крестиком — наша медсестричка даст тебе мазь.

Он мнется, нерешительно поглядывая на меня, а я просто хочу, чтобы он ушел.

Как только дверь за ним закрывается, плотину слез рвет в клочья, и я, роняя стакан, сгибаюсь от невыносимой боли, упираюсь локтями в колени…

Меня трясет от не пролитых слез и глухих рыданий, и все, что я чувствую — ледяную ладонь, поглаживающую в незамысловатой ласке разгоряченную кожу.

========== 7. Навечно ==========

За каждым знаком «СТОП»

Срывает тормоза

И лишь глаза навечно

Одни глаза.

Люмен — С небес на землю

Вся глубина морального падения не в пиздостраданиях, не в алкоголизме, наркомании и блядстве, не в бесконечной жалости к себе и не в глупости. Нет, вовсе нет. Она в потере ориентиров. Когда то, что казалось святой правдой, вдруг оказывается гнилой ложью.

Макс ждет в машине. Я не сумел закончить истерику до его прихода, а потому Алеку приходится выпроводить его из клуба с вежливой просьбой дать мне время.

Время, да. Оно мне нужно.

Немного времени.

Я успокаиваюсь через полчаса. Полчаса, за которые успеваю пересказать Алеку все, что происходило, происходит и еще произойдет. Уверен, половину он не расслышал, а половину даже не слушал, но мне становится легче. Я будто наконец-то распечатываю картонную коробку со спящим внутри бомжом, выпуская эту уродливую бабочку в свободный полет.

Алек включается в разговор только когда я перестаю нервно всхлипывать, и мои слова становятся разборчивыми. Он произносит, проникновенно заглядывая в глаза:

— Сейчас тебе больно и непонятно, но это хорошо. Ты меняешься. Можно даже сказать, исцеляешься. Тебе уже не нужны жесткие сессии. После первых ты выползал едва живой, а теперь боишься какой-то плетки. Тебе нужен дом, несомненно, бесспорно, это даже не обсуждается. Дом, который будет не держать тебя в ежовых рукавицах, а тот, что обеспечит тебе защиту. В первую очередь защиту от тебя самого.

Кусаю и без того кровоточащие губы и снова пытаюсь спрятать лицо в ладонях, но Алек не сильно бьет по руке, заставляя посмотреть себе в глаза.

— Макс не дом, — отвечаю достаточно тихо, будто боюсь, что племянник услышит.

— Он дом, — убежденно отвечает Алек. — Прекрасный дом. Просто дай ему время раскрыться.

— Он не сможет… контролировать, — я не знаю как правильно преподнести все, не знаю как объяснить даже себе самому. — Я люблю его. Как племянника, как милого мальчишку, который доверял мне свои секреты, как друга и даже как любовника. Я хочу быть с ним, хочу поверить в то, что у нас может что-то получиться, но…

Жесткая рука сжимает мое запястье, и я поднимаю на Алека покрасневшие от слез глаза.

— Ты, кажется, забываешь порой, что ты саб. А что должен делать саб? Доверять своему верхнему. Если ты выбрал дома, которому не доверяешь, то ты нарушаешь одно из трех правил — правило безопасности.

— Я…

— Макс будет чудесным домом, доверься моему опыту. У него есть огромное преимущество — у него в душе нет злобы, как у тебя или у меня.

Меня буквально выкручивает от этих слов.

— Нет злобы? — ядовито выдыхаю, обнимая себя руками за плечи. — Я почувствовал!

Алек удивленно вскидывает бровь, ожидая объяснений.

— Он разозлился на меня и отхреначил, как последнюю суку!

Удивление на лице сменяется задумчивостью, и он, аккуратно подбирая слова, уточняет:

— Ты думаешь, что он тебя бил?

Молча смотрю на него в ответ, наконец-то сумев высушить слезы. Нервно всхлипываю, шмыгаю носом, как девчонка подросток после часовой истерики, и мне становится самому от себя противно.