Тот самый сантехник 4 (СИ) - Мазур Степан Александрович - Страница 5

— Не, ну а я чё? Надо, так надо. Самоката у меня всё равно нету. Да и какой самокат, если в деревне дорога асфальтированная только от дома председателя до его бани, — говорил Стасян неторопливо и обстоятельно. Вдумчиво даже. — А это всё равно на его участке вокруг теннисного корта выходит. Туда не пустит даже на экскурсию. Я же не передовик на селе. Да и заграничного не знаю. Куда мне за рубеж? Мне же только госуслуги намекают, что неплохо бы загранник сделать, но не объясняют — зачем. Да и что я за той границей не видел? Вод подвинут границу — посмотрю. А пока — пусть терпят.

— Стасян? — буркнул Глобальный, с трудом поднимаясь и наливая водички в стаканчик из чайника. — Ты чего? В сомнения пошёл что ли? Ты это брось. Ты ж мужик! Надо — сделал. Потом спросил, что надо было точно сделать и переделал уже как надо.

Мужик с настолько колючей щетиной, что могла резать бумагу, повернулся на голос и вдруг спросил тихо:

— Борь, а что если, я там обделаюсь? Ну, за лентой. Всякое бывает. Жизнь даёт кренделей.

— В смысле обделаешься? Диарея не прошла? — уточнил Боря, трогая и свою щетину.

Под кожу словно ежа засунули. Жопа так точно на уровне лица была — пахло соответствующе.

— Да не, с этим — порядок, — заявил кореш. — Подлечило зелье. Теперь неделю только толстеть буду. Вообще, права была бабка Авдотья. Всё, что горит и течёт — целебное… Земля ей пухом.

— Так в чём вопрос, Стасян?

Крановщик перехватил взгляд и спросил в лоб:

— А что, если глядя в прицел, я не смогу курок спустить?

— Это почему ещё? — прикинул Боря, в холодильник заглядывая.

На столе почти не осталось провизии. Возможно, часть даже убрали в холод. Но в холодильнике из холодного только банка солений оказалась. А в ней огурчики меньше пальца плавали. Привлекательные на вид.

Одни скажут — не выросли. Другие добавят — корнишоны-переростки. Разность мнений. Независимость взглядом. А как для Бориса, так доставай и ешь. Чем он тут же и занялся.

— Потому что — жалко, — объяснил крановщик. — Я ведь жалостливый, Борь. Я привык, что меня бьют, а сам бить не умею совсем. Мама говорила, что нельзя драться. А я маму слушался. Ну и кому я такой послушный сдался?

— Ты что, не дрался никогда? — с аппетитом захрустел огурцом Боря, отпив немало рассола и выловив первый парой пальцев.

— Ну как не дрался… повода не было, — вздохнул Стасян, поддавшись на откровения.

Боря открыл окно, зачерпнул снега, омывая пальцы от рассола, затем приложил снежок ко лбу. Блаженный холод пригодился. Комок сначала поддтаял, защипал кожу, а затем растаял как на раскалённой сковородке.

Полегчало.

Тогда Глобальный перехватил взгляд. И крановщик пояснил:

— Я вот как физрука в седьмом классе отпиздил, дальше ни-ни. Заладил тоже со своим самбо. Я ему сразу по-человечески сказал, что мне твои даны-хуяны? Нет у меня формы и не будет, пока из корабельных парусов не начнут куртки спортивные шить. А маме штору жалко было. Понимаешь?

— Понимаю. А что… общество? — напомнил Боря, припомнив свои драки во дворе и школе.

Там в игровой форме через многое проходили: пытки, выносливость, спор не на жизнь, а на смерть. Одна крапива чего стоит. А кто дальше нырнёт на озере — классика. Одного победителя течением унесло. Выиграл посмертно.

Но то — счастливое детство с арматуриной в ноге и сломанной гвоздём коленкой. А сейчас — суровая взрослая жизнь.

— Не, в деревне ребята вообще добрые все были, — отмахнулся крановщик. — Ну там, идём с младших классов домой, штакетину сломают о моё плечо на спор, поржём вместе и дальше идём от быка убегать. А после пятого класса вообще не лезли как-то.

— Серьёзно? — удивился Боря.

Сам он в пятом классе больше в «бутылочку» играл. Но он городской. А у деревенских свои градации развития. И бег от быка в красном там только первый уровень.

— Я вообще случайно тот турник сломал, — вдруг продолжил откровенничать Стасян на голубом глазу. — Честно. Он же ржавый был. А я на выход силы пошёл. Но… не дошёл. Даже как-то и в армии обошлось без насилия. Ну, табуретку один раз разбили о меня за знакомство, и всё. Но я же не бил в ответ! Просто ободок кровати погнул обидчику, а самого его — ни-ни. Честно, Борь.

Боря кивнул. А Стасян выдохнул и добавил:

— Его и так бледного увезли. Потом комиссовали чего-то. Энурез спонтанный или типа того. Простыл, может? Сквозняки на службе, сам понимаешь.

В голове сантехника стреляло, в ушах немного фонило, но общий смысл — понятен. Привстал рядом Боря, приобнял за плечи кореша и ответил:

— Стасян, это дамы не пукают. А нам, мужикам, можно хоть с головы до ног наперегонки на спор. Страшно ведь не обосраться… страшно не помыться! Поэтому… — тут Боря показал большой палец. — …не ссы, вместе служить пойдём! Без сантехники я тебя не оставлю! Сауну в окопе ебанём. Опыт есть. Без горячей воды не останемся.

— Как это, вместе? — удивился Стасян, не помня разговора о повестке и другу.

Умолчал может?

— Да мне что возле мотострелков работать, что подле ракетчиков, один хрен, — присел рядом Боря. — Сантехники везде нужны, раз стройбата нету.

— А почему нету? — уточнил Стасян.

— А хер его знает, — отмахнулся уже Боря. — Но раз не хочу быть официальным частным сантехником, буду общественно-государственным. Может даже — казённым. А там видно будет. Может и стройбаты появятся. Пионерию же почти возродили. Правда, пока только костюмы на пионеров видел. Но зато — КАКИЕ!

Стасян отпустил бутыль повернулся к корешу, моргнул впервые за ночь. Кивнул, улыбнулся, словно оттаял от дум грустных. После чего поднялся, сбив головой вторую лампочку и сказал, пока с мысли ударом тока не сбило:

— А Глори-Холл как же? Я может её всю жизнь искал. А как нашёл… терять не хочу.

— А, ну да, — вздохнул Боря, отпив залпом стаканчик с водой (нет ничего вкуснее воды!), и продолжил мысль. — Тогда ты иди сразу, а я документы заберу, в засаде твоей посижу с Хромовым и к выходным подтянусь. Ты только это… койку у окна мне придержи. Я без света не могу. Ну и соседские не мни. Пригодятся.

Крановщик кивнул, достал из волос стёклышко и пошёл умываться, довольный тем, что всё разрешилось. Вдвоём то уже не так страшно в неизвестность нырять. Второходкам даже проще форму вновь одевать. Говорят даже, удобнее стала. А каски так легче.

Решив один вопрос, Боря вдруг понял, что за столом кого-то не хватает.

«Нет, ну что женщины ресурс истёк, это объяснимо», — добавил внутренний голос, пояснив почему-то хрипло: «Но где Арсен? На работу отчалил?».

За ответом Боря пошёл в комнату. А там картина маслом: Кишинидзе лежит на кровати односпальной, халатом женским прикрытый под пузом объёмным. Под одной его мохнатой рукой женщина возлежит, как под одеялом с обогревом, а на другой как на подушке устроилась. Мягко щеке. Комфортно даже. Только соском бледным в потолок светит.

Боря хмыкнул. А что? Зато тылы — прикрыты. Упёрлась булками нежными и посапывает себе, довольная. Всех всё устраивает.

«Всё-таки покорил Кавказ Германию, пала немка под натиском», — между делом добавил внутренний голос.

Тут Боря про международной скандал вспомнил. Всё-таки не любят полицейских за решёткой. Даже участковых и постовых. А если обидится немка и заявление подаст, то Кишинидзе потом не отмазать. ДНК какой сдаст или отпечатки где-нибудь покажет и всё, песенка спета.

А жалко Арсена. Он всё-таки тосты правильные говорит.

«Направляющий человек, таких рядом держать надо», — подтвердил внутренний голос: «А не передачки носить!».

— Кишка! — буркнул Боря, за палец толстый его дёргая. Так как другой поверхности касаться не хотелось. — Ты чё это? Против коллектива пошёл? А?

Кишинидзе замычал, но без особых движений.

— Мы тут рукопашника будущего провожаем, он кирпичи может взглядом ломать научиться. А ты? Как не стыдно-о-о? Стасяну может кроме лома ничего не дадут, а ты в блуд свалил. А посидеть за компанию? Мы, можно сказать, и сами, морально готовимся, а ты решил слабостью женской воспользоваться?