Обретение ада - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 44
- Предыдущая
- 44/66
- Следующая
– Мне кажется, – осторожно заметил маршал, – нам нужно переговорить еще раз с Михаилом Сергеевичем. Мы как-то очень туманно обозначили участие будущей Германии в НАТО. Если их войска придвинутся к границам Польши и Чехословакии, то вполне может получиться, что они захотят постепенно принимать в военные структуры НАТО и другие восточноевропейские страны. НАТО может оказаться у самых наших границ. Мне кажется, нам нужно как-то этому противодействовать. Хотя бы закрепить это более четко в наших договорах с немцами.
– Да, конечно, – согласился Крючков. Он уважал маршала, зная его прямой и справедливый характер. Ахромеев был одним из тех, кто наиболее болезненно воспринимал все процессы, проходившие в стране в последние несколько лет, – я с вами согласен.
– Спасибо, – поблагодарил маршал, – если разрешите, я сошлюсь и на ваше мнение.
– Мы могли бы подготовить подробную справку, – заметил пунктуальный Крючков, – указать там все возможные последствия наших поспешных решений по Германии.
Маршал попрощался и положил трубку. Крючков посмотрел на Леонова.
– Нужно будет подготовить справку и по Германии. Просчитать возможные последствия продвижения НАТО к нашим границам, – глухо сказал он, – Дроздов, кажется, сейчас в Германии. Вы должны были вместе с ним продумать операцию по возвращению Юджина домой.
– Там все в порядке. В Берлин вылетел и полковник Сапин. Он подтверждает, что убийство Валентинова совершено с целью сокрытия документов, имеющихся у нашего резидента. Там большие хищения в Западной группе войск, – ответил Леонов.
– Да, – помрачнел Крючков, – везде одинаково плохо. Лучше продолжим наш разговор. На чем мы остановились?
Леонов достал из кармана лист бумаги.
– Вот данные наших аналитиков, – серьезно сказал он, посмотрев на Крючкова, – в случае, если введение чрезвычайного положения не будет санкционировано самим Горбачевым, подобная попытка имеет довольно большую степень риска. Она может не получить одобрения у людей, особенно в двух центральных городах России. Даже в случае болезни Президента.
Он кончил говорить и, подняв голову, уловил быстрый взгляд Крючкова.
– Только в случае болезни Президента, – хрипло подтвердил председатель КГБ.
– Мы взяли именно этот вариант, – ответил Леонов, уже понимая, почему его так расспрашивают.
Он собрал документы в папку и сделал движение, словно собирался встать и уйти.
– Может, нам продумать еще один вариант, – вдруг задумчиво, словно для себя, сказал Крючков.
Леонов замер. Повернулся и посмотрел на генерала, которого знал уже не первый год.
– Мы продумаем разные варианты, – сказал он, глядя в глаза Крючкову.
– У меня есть точные данные. Американцы разрабатывают планы ликвидации СССР и КГБ [9] , – впервые в жизни нарушив собственные принципы и правила, сказал Крючков. И хотя он знал генерала Леонова много лет, он не сказал, откуда и от кого получил эти точные данные. Он и без того сказал слишком много.
Леонов все понял. Он работал в Первом главном управлении и вместе с Крючковым получал сведения о вербовке Циклопа. Это был один из самых больших секретов советской разведки. Но даже здесь, в кабинете Председателя КГБ, они не стали называть имени агента и его клички. Это было строжайшее табу, и оба генерала знали правила игры.
Леонов знал, что Крючков несколько раз направлял докладные записки в Политбюро, выступал на закрытом заседании Верховного Совета СССР. Но ему не верили. Запущенная антипропагандистская кампания, питаемая к тому же многолетней подспудной ненавистью к КГБ, не позволяла многим депутатам трезво прислушаться к мнению Крючкова. Для многих само имя Крючкова было синонимом мощного карательного аппарата, так долго и безжалостно подавлявшего все возможные попытки свободомыслия. И ему просто не верили, считая, что он, проведя столько лет в КГБ, болен обыкновенной болезнью «шпиономании».
– На всякий случай, – Крючков говорил словно для себя, – сделайте несколько вариантов введения чрезвычайного положения.
Леонов все понял. Поднявшись, он пошел к дверям. Выходя, обернулся. Крючков, сидевший за столом, казался каким-то особенно постаревшим и осунувшимся, словно впервые в жизни совершил акт предательства.
Волков поднял с постели двух своих сотрудников, приказав им быть у него в пять часов утра. Он проверил личное оружие. Срочный запрос позволил определить, что Софи Хабер жила одна. Она развелась с мужем четыре года назад, а единственная дочь жила в Лейпциге у бабушки. Фрау Хабер было тридцать девять лет, она была программистом и работала на КГБ уже с тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.
Для себя полковник Волков твердо решил, что не остановится ни перед чем, но найдет документы погибшего Валентинова. Именно поэтому он приказал своим сотрудникам взять оружие и быть готовым к любым неожиданностям. Оба офицера военной контрразведки, подчинявшиеся Волкову, конечно, не знали, зачем и куда они едут в такую рань. Но в организациях подобного рода вопросов начальству не задают. Там просто исполняют приказы. Любые приказы.
Они выехали ровно в пять десять. А уже через пятнадцать минут были на месте. Фрау Хабер жила в многоэтажном доме на окраине города, на четвертом этаже, в двадцать шестой квартире. Когда они подъехали к дому, Волков приказал одному из офицеров оставаться внизу, а сам со вторым поднялся наверх. Его сотрудники всегда ходили в штатском и умели говорить по-немецки. Поднявшись наверх по лестнице, Волков осторожно огляделся и позвонил. Никто не ответил. Тогда он позвонил еще раз, настойчивее прежнего. Наконец за дверью послышались осторожные шаги.
– Кто там? – спросил женский голос.
– Здесь живет фрау Хабер? – спросил вместо ответа Волков.
– Да, это я, – женщина открыла дверь. На пороге стояла среднего роста белокурая женщина в розовом халате. Волосы коротко подстрижены. Голубые глаза глядели тревожно, но без особого испуга.
– Мы из советской военной части, – достаточно тихо сказал Волков, чтобы его услышала только хозяйка, – вы разрешите войти?
– Да, конечно, – посторонилась женщина.
Полковник шагнул в квартиру и попридержал идущего за ним сотрудника.
– Подожди меня здесь.
И, войдя в квартиру, запер дверь. Женщина прошла в гостиную, села на диван, приглашая незваного гостя сесть в кресло, стоявшее напротив. Волков осторожно прошел и опустился в кресло.
Женщина взяла сигареты с тумбочки, закурила.
– Что случилось? – спросила она.
– Вы работали на КГБ? – спросил Волков.
Женщина ничего не сказала. Только удивленно взглянула на своего гостя:
– Кто вы такой?
– Я из военной контрразведки, – сказал Волков, – расследую причины смерти вашего бывшего резидента, убитого в Праге.
Женщина взглянула на него.
– У вас есть документы?
– Конечно, – недовольным голосом ответил Волков. Он все-таки надеялся, что до этого не дойдет.
– Покажите, – предложила женщина, – я не могу разговаривать на подобные темы с незнакомыми людьми.
«Дура», – подумал Волков, но удостоверение из кармана достал и передал его хозяйке.
Та внимательно посмотрела. Кивнула, возвращая.
– Что вам нужно, полковник?
– Документы, – улыбнулся Волков. – «Лучше бы она не смотрела документы, – снова подумал он, – теперь ее участь решена».
– Какие документы? – спросила женщина.
– Которые вам оставил резидент Валентинов. Вы ведь должны были лететь к нему в Прагу, но затем вернули свой билет, узнав о его смерти.
Женщина по-прежнему молча курила. Затем решительно раздавила окурок в пепельнице.
– Для этого не стоило врываться ко мне так рано, – сказала она наконец, – конечно, у меня оставались некоторые бумаги вашего резидента. Но я должна была передать их только сотруднику, который скажет пароль. А вы знаете пароль, полковник?
9
Крючков не имел права говорить в Верховном Совете, даже намекать на получаемую информацию от Эймса. Строгие правила игры не позволяли ему раскрывать самого ценного агента КГБ в ЦРУ. И вся его риторика, не подкрепленная убедительными доказательствами, была потрачена впустую. Крючков так и не сумел никого убедить, что ЦРУ действительно разрабатывало планы расчленения СССР и дискредитации КГБ. Лишь спустя несколько лет после развала Советского Союза, разгрома КГБ, собственного ареста и амнистии, Крючков узнал, что самый ценный агент КГБ Олдридж Эймс был арестован, выданный предателем из Москвы. И только тогда весь мир с удивлением, а многие бывшие граждане СССР с ужасом узнали, что нудный, бесцветный, черствый Крючков был прав, когда говорил об угрозе стране. Но было уже слишком поздно. И все забыли, что несколько лет назад именно председатель КГБ говорил о подобной страшной перспективе.
- Предыдущая
- 44/66
- Следующая