Ох уж эти Шелли - Андреева Юлия Игоревна - Страница 20

Под этой надписью Мэри потом сделала свою: "Эта книга священна для меня, и так как ни одно живое существо не заглянет в нее, я могу писать здесь все с полной откровенностью. Но что я напишу? Что я невыразимо люблю автора и что судьба разлучает меня с ним? Любовь обручила нас, но я не могу принадлежать ему, как не могу принадлежать никому другому".

Теперь, когда Херриет не стало, Мэри не могла думать о ней иначе как о еще одном несчастном отвергнутом существе. Просто Херриет не хватило силы выдержать свалившихся на нее горестей. В своей жизни она не получила должного воспитания, не нашла правильных книг и наставников, с которыми могла посоветоваться. Очень рано Перси забрал ее из родительского дома, поманил невозможной любовью, а потом… Неужели когда-нибудь он бросит и ее, прельстившись очередным хорошеньким личиком? Как много боли…

Едва узнав о кончине жены, Шелли устремился в Лондон, где планировал сразу же после похорон забрать к себе детей — Ианту и Чарльза. Мэри полностью разделяла эту его идею, считая, что рождена стать матерью большого семейства, и уверяя мужа, что будет воспитывать его детей так, как будто бы родила их сама. "Я никогда так не желала принять в нашем доме твоих чудных деток, которых я люблю всем сердцем, и очень хотела бы, чтобы у моего Уильяма были и братец, и сестрица и чтобы он утратил положение старшего и за столом ему подавали бы третьим, и все было бы точно так, как в тех внушениях, которые так любит ему делать тетя Клэр".

В восемнадцать лет Мэри писала сложный роман, который, с одной стороны, начинался историей великого ученого Виктора Франкенштейна — история творца, с другой стороны — это была история отвергнутого этим отцом ребенка, с третьей — это рассказ морского офицера — покорителя севера, смелого капитана Роберта Уолтона, который пишет своей горячо любимой сестре, к которой он возвращается, не достигнув цели, но тем не менее радуясь предстоящей встрече.

Мэри готовилась принять в семью двух осиротевших детей и еще не рожденного ребенка Клэр.

В следующем письме Шелли сообщал, что детей ему не отдадут, все даже хуже. Семья Херриет вознамерилась подать в суд и лишить его родительских прав.

Мэри жалела Херриет, но, чего греха таить, смерть противницы позволила им с Перси наконец пожениться. Траура как такового не соблюдали ни Перси, ни тем более Мэри, венчание состоялось 30 декабря 1816 года в церкви святого Милдред на Бред-стрит. Шумного застолья не было, обилия гостей и веселья — тоже. Невеста была на сносях, да и соседи, знавшие о том, что Перси недавно овдовел, и так косились на них из-за этого венчания. Собственно, Мэри уже давно смирилась с тем, что является всего лишь сожительницей Перси, и не роптала на судьбу. Брак понадобился для того, чтобы у Перси появился козырь в суде. Потому как одно дело — просить отдать детей в семью к невенчанным супругам, и совсем другое — в семью двух людей союз которых освещен святой церковью. Что поделаешь, прогрессивные взгляды — вещь хорошая, но, когда ты живешь в обществе, скованном предрассудками, и желаешь преуспеть в нем, приходится наступать на горло собственным принципам. Что же: с волками жить — по-волчьи выть. Зато теперь их вторая дочь должна была родиться в законном браке. Молодые супруги заранее решили, что назовут малышку Клэр в честь сводной сестры Мэри.

Впервые вернувшись из церкви мужем и женой, они с благоговением открыли потертые от постоянных переездов "Права женщины" и "Политическую справедливость" и вместе в очередной раз зачитали оттуда любимые места, скрепив таким образом свой необычный союз.

Несмотря на то что Годвины сопровождали Мэри и Перси в церковь, свою священную клятву, сделанную на двух самых важных для них книгах, новоявленные супруги Шелли произнесли наедине друг с другом. Философ-атеист, время от времени беззастенчиво аскающий пособий по безденежью и многодетству от местного прихода, сиял, как медный таз, то и дело осеняя себя размашистыми крестами и благоговейно складывая руки в праведной молитве. После того как его любимая доченька сделалась госпожой Шелли, он снова открыл свой дом для нее и ее законного мужа и на радостях в очередной раз попросил выдать ему некоторую сумму, необходимую для прокорма его семейства. Но супруги уже разучились верить в доброжелательность атеиста, благосклонность которого столь тесно была связана со святым таинством законного брака. Тем не менее Перси уверил тестя, что снова займет для него денег и никогда в дальнейшем не откажет в помощи.

После того как роман был дописан, Мэри покинула свой новый уютный дом в Бате и отправилась в Лондон на поиск издателя. Она поселилась в семье отца и каждый день ждала положительных вестей. Но их не было. Первый же издатель, узнав, что к нему пришла не кто-нибудь, а сама леди Шелли, мог только понимающе улыбнуться: "ну да, видали мы таких писательниц — ясно же, произведение принадлежит ее мужу, глупая девчонка только поставила свое имя перед текстом". Другой, прежде чем дать согласие на публикацию, потребовал другие произведения автора, дабы он мог сличить их между собой и определить, могла ли девятнадцатилетняя женщина написать такой серьезный роман.

— Я могу рожать детей, но не в силах царапать пером по бумаге? — делано удивилась Мэри.

Развернувшись, она шла в следующее издательство, сидела в приемной, беседовала, соглашалась ждать, и снова тянулись серые, похожие один на другой дни, и снова ей отказывали.

Собственно, роман приняли бы с распростертыми объятиями и с радостью напечатали, согласись она поставить на нем имя мужа. Издательский мир не был готов к другому автору с фамилией Шелли. В качестве альтернативы предлагали взять мужской псевдоним.

В результате Перси, как более опытному в таких делах, самому пришлось нести книгу в издательство "Лакингтон, Хьюз, Хардинг, Мейвор и Джонс". Полученный результат ошарашил даже его. Книга выйдет, но без упоминания автора и с его, Шелли, предисловием или не выйдет вовсе.

Мэри устала бороться и была вынуждена согласиться на это условие. "Стало очень грустно. Передо мною проплывали озера и горы и лица тех, что были связаны с читаемыми сценами. Почему время не замирает в те блаженные минуты, когда теряешь счет часам и дням?" — писала она в своем дневнике.

В сентябре у Мэри и Перси родилась дочка, получившая при крещении имя Клэр, она появилась на свет на пару месяцев раньше, чем ее кузина Альба Байрон (позже девочку переименуют в Аллегру). Поначалу Перси и Мэри говорили всем, что Мэри родила двух дочерей, но Клэр сама опровергала их речи, крича на весь свет, что родила ребенка от Байрона и теперь требует, чтобы тот участвовал в воспитании малышки.

В это время Шелли все чаще ощущал недомогание, с ним и раньше случались приступы болезненной слабости или кашля, сопровождающегося болями в груди. В какой-то момент он даже вообразил, будто у него начальная стадия чахотки. Но врачи этого не подтверждали. Впрочем, сложно не заболеть с тем образом жизни, который вел Перси Шелли. Даже в сильные холода его можно было встретить на улицах Лондона без пальто и плаща, горло иногда было замотано шарфом, но чаще поэт обходился без него. Кроме того, он взял себе за правило и внушил Мэри необходимость в соблюдении длительных вегетарианских постов, после месячного воздержания он позволял себе ужин с бараниной, после чего несколько часов пребывал в мечтательном расположение духа и буквально через сутки снова заболевал.

Живя вместе с Перси, Мэри могла поставить ему собственный диагноз, ее мужа губило не вегетарианство и не легкомысленное отношение к одежде, а постоянная нервотрепка, связанная с необходимостью отдавать долги. Поэт боялся, что, если он не вернет взятых в долг денег вовремя, его посадят в тюрьму, и этот страх в буквальном смысле слова пожирал его душу и тело. Постоянные мысли о долгах и кредиторах развили в Шелли самую настоящую манию преследования. Добавьте к этому крайнюю мнительность, доходящую до полной нелепицы. Так однажды, проехав полмили в дилижансе рядом с женщиной со слоновой болезнью, он решил, что и сам заразился и скоро не сможет нормально передвигаться.