Ох уж эти Шелли - Андреева Юлия Игоревна - Страница 19

Отец Мэри Шелли тоже был известной личностью, по крайней мере в полиции его давно знали в связи с его остро радикальными взглядами.

Уильям был сыном проповедника. Он то ли унаследовал ораторский талант своего отца, то ли отец вдолбил в него эти полезные навыки, подобно тому, как сапожник натаскивает своего сынишку тачать ботфорты или шить изящные туфельки. Уильям действительно поначалу пошел по стопам своего родителя, окончив колледж в Хокстоне близ Лондона, он был ординирован и сделался сельским священником. В 1784 году Годвин впервые опубликовал свои первые литературные опыты под названием "Исторические эскизы в шести проповедях".

Проповедь — жанр более чем уместный для священнослужителя, поприще, где он может развить свои литературный талант, но в результате, должно быть, учась у Руссо, Гольбаха и Гельвеция, Годвин предсказуемо отошел от церкви и религии, дабы серьезно заняться литературой.

Он сотрудничал с историческим журналом "Английское обозрение", писал для либерального "Нового ежегодника". В 1793 году вышла первая книга Годвина "Исследование о политической справедливости", с которой Нокс был более-менее знаком, а в 1794 году — роман "Вещи как они есть, или Калеб Вильямс".

После того как в мае 1794 года члены радикальнодемократического "Корреспондентского общества" были арестованы и обвинены в государственной измене, опубликованная в газете анонимно статья Годвина "Беглая критика обвинения, предъявленного лордом главным судьей Эйром большому жюри присяжных", а затем и его выступление в суде заставили присяжных уступить давлению и оправдать всех обвиняемых. После этого дела популярность Годвина взлетела на недосягаемую высоту.

Далее знакомство и женитьба на Мэри Уолстонкрафт, смерть первой жены, второй брак. И наконец, книжный магазин и при нем издательство "Юношеская библиотека".

Мужчинам кажется, что женщины только и делают, что сидят дома, занятые пустяками и думающие исключительно о развлечениях и нарядах. В жизни Мэри было уже столько личного горя, что она могла, превратив боль в драгоценные живые строки, поделиться ими с читателем, она отдавала бы щедрой рукой, но все равно на сердце оставалось еще так много невысказанного, наболевшего. Она писала своей готический роман "Франкенштейн, или Современный Прометей", который захватывал ее все больше и больше. И если уже само название говорило о том, что автор выбрал своим героем великого ученого Виктора Франкенштейна, которого она сравнивала с Прометеем — то есть с богом-бунтарем, подарившим людям огонь — свет, тепло, новые не доступные им ранее технологии высших существ — более продвинутой в техническом и духовном плане расы богов, ее человеческие симпатии были отнюдь не на стороне полубезумного ученого, гораздо больше Мэри сочувствовала безвинно изгнанному своим творцом уродливому и от того еще более несчастному существу.

Мэри до сих пор негодовала на отца, который не пустил ее на порог, после того как она отдалась Шелли, при этом Годвин даже не взял в расчет, что его любимая дочь поступила в точности с тем учением, которое он нёс людям. А может, как раз вник и был вынужден осознать, что все время ошибался и жизнь прошла зря?

Теперь о чудовище: для Мэри как для матери была очевидна изначальная невинность любого рожденного или сотворенного существа, будь то первый человек Адам — существо из глины, птенец, змея или акула.

Созданное Франкенштейном существо оскорбило своего творца единственно безобразием своих черт. Но разве не сам Виктор выбирал пригодные для работы части тела и потом при помощи скальпеля иголки и ниток собирал его, как швея собирает лоскутное одеяло, разве оживляя существо, он не видел, как тот выглядит? Отчего ему было не подумать о том, как его творение станет жить дальше, после того, как его сердце начнет биться, перекачивая по сосудам кровь, и наполнятся воздухом легкие? Разве та же швея, увидев, что ее работа не задалась, не начала бы заново? Нет, Виктор бездумно кромсал и шил, шил и кромсал. Ученого интересовал только результат, а вот что он будет делать с этим самым результатом, об этом он ни разу так и не задумывался.

Меж тем Мэри наделила существо острым умом и невероятной силой. Несмотря на то что оно буквально только что очнулось на операционном столе, существо как-то сумело подняться на ноги и без посторонней помощи сделать первые шаги, самостоятельно обнаружив своего творца, уснувшего бога, и также сумело понять, что перед ним его создатель, а следовательно, само оно создано!

И потом, когда Франкенштейн прогнал его из дома, голый человек во враждебном ему мире сумел сообразить, что от холода его может спасти одежда, а затем нашел ягоды и орехи, дабы утолить голод, хотя прежде никто и никогда не кормил его и не показывал, что можно и что нельзя есть. Он изучал почву, по которой передвигался, в первый раз знакомясь со светом и тьмой, тьма сделалась его защитником свет же мог изобличить его, выдав врагам, он изучал воду, льющуюся с неба и воду, в которой он учился плавать. А потом, найдя себе укромное место в сарае на маленькой ферме, слушая разговоры в доме, постепенно учился языку. "Затем я сделал ещё более важное открытие. Я понял, что эти люди умеют сообщать друг другу свои мысли, чувства с помощью членораздельных звуков… Это была наука богов, и я страстно захотел овладеть ею".

Однажды он увидел, как маленькая девочка упала в реку, бросился за ней, но, когда выволок малышку из воды, ее отец набросился на спасителя своей крохи и, возможно, убил бы его. За что? Только за то, что существо, спасшее его дитя, внешне показалось ему чудовищем.

Все время проживания в сарае на ферме этот несчастный старался хоть чем-то помочь своим новым друзьям, которые даже не подозревали о его существовании. Ночью он шел в лес, приносил связки хвороста и оставлял их во дворе их домика.

Однажды, когда молодые хозяева отсутствовали, он решился наконец посетить их слепого отца и попытаться рассказать тому о себе, надеясь, что тот сумеет понять и принять его. Но, когда он уже почти приблизился к тому, чтобы раскрыться, его застигли, и молодой хозяин, вообразив, что урод пытается навредить его родителю, больно исколотил даже не пытавшегося сопротивляться гиганта.

А потом эти люди в страхе покинули ферму, убравшись куда глаза глядят и, должно быть, полагая, что чудовище может заявиться снова.

В сентябре семью Шелли постиг новый удар, жена Перси, недавно родившая второго ребенка, привязала к своей шее камень и утопилась в реке Серпентайн в Гайд-парке. И сразу же их с Перси сочли виновными в ее преждевременной смерти. По словам Перси, Херриет, еще когда они были вместе, завела себе сердечного друга майора — Райена и теперь, родив от любовника и не придумав, как представить бастарда законным сыном Шелли, с которым они уже долгое время не жили под одной крышей, предпочла наложить на себя руки.

Но, даже если это дитя не было плоть от плоти сыном Шелли, по закону ребенок, рожденный в браке, считается ребенком обоих супругов. Так что доказывать ничего не требовалось. Разумеется, Перси не мог этого не знать, знала это и Мэри, более того, она не могла исключить и того, что ребенок вполне мог оказаться сыном Перси. По крайней мере, у него была возможность посещать Херриет и дочку. Перси всегда подчеркивал, что ни за что на свете не бросит своего ребенка.

Мэри прекрасно понимала, что, страдая из-за самоубийства жены, теперь он убеждал себя в том, что на самом деле не виноват в ее смерти и что Херриет покончила с собой не из-за его поведения, а потому, что чувствовала за собой вину перед мужем.

А ведь он, Перси, действительно когда-то любил Херриет, их совместная дочь носила имя героини поэмы "Королева Мэб", в то время как сама поэма была посвящена Херриет.

После того как Годвин узнал о том, что Перси женат, и запретил им встречаться, Перси все-таки вынудил один раз Мэри выйти к нему и вручил ей книжицу. Под посвящением Перси дописал: "Граф Слобендорф был готов жениться на женщине, которую привлекло его богатство, но она оказалась так эгоистична, что покинула его в тюрьме". В то время это было равносильно признанию, что Херриет не выдержала их бедности и скитаний и они расстались.