Романтические приключения Джона Кемпа - Конрад Джозеф - Страница 26

Я был как в бреду.

— Джек, — говорил я, — Джек, ты же знаешь…

— Не бойся, — шепнул мне на ухо Рэнгсли. — Молчи! Ничего не будет!

И, удаляясь от моего уха, голос прогремел: "Готово! Считаю до трех".

Я слышал стоны и проклятия, и сам стал звать на помощь. Только эхо безнадежно отзывалось в ответ. Вдруг меня потащили назад, и повязка спала с моих глаз.

— Идем, — сказал Рэнгсли и вежливо вывел меня на дорогу, оказавшуюся всего в пяти шагах позади. — Хороша шутка? — фыркнул он. — А тем двум ищейкам не больного весело! Слышь, как кряхтят, а до земли всего два фута!

— Вы… они… их не убьют? — спросил я.

— Нет, нет, — ответил Рэнгсли, — стоило бы, да только нам тогда самим устроят баню.

— Спасите… спасите… ради бога… — стонали жандармы.

Послышался крик и затем глухой звук падения; затем опять стон и опять падение.

— Это им наука! — свирепо процедил сквозь зубы Рэнгсли. Идем. Теперь они спокойно скатятся в овраг. Понюхают когда-нибудь и каменоломню!

Так понимали "шутку" контрабандисты.

Джек Рэнгсли был высокий, крепкого телосложения, худощавый человек; было что-то зловещее в складках его плаща, а в лязге его шпор звенела беззаветная удаль. Отец его — старый Рэнгсли — был коноводом последних "полуношников" — своего рода контрабандистской аристократии, занимающейся вывозом. Джеку пришлось опуститься до атаманства над "пограничниками" и заняться запретным ввозом. Все же надо было быть железным Рэнгсли, чтобы поддерживать жизнь "вольного промысла" в нашем краю в такое время, когда он по всей стране давно стал анахронизмом. Конечно, он кончил свои дни на виселице, но случилось это много позже.

— Охотно заплатил бы доллар, чтобы только знать, что творится сейчас в голове у жандармов, — заговорил Рэнгсли. — Верно, они вообразили, что падают прямо в ад.

— Тебе придется бежать, Джон, — прибавил он вдруг. — Они, как на грех, узнали твое имя. Я сделал все, что мог, чтобы снять с тебя подозрения (так вот зачем я подвергался пытке ожидания казни!), но их не проведешь! Завтра же они сюда явятся с приказом о твоем аресте, если только им не слишком растрясло мозги. И зачем тебе понадобилось совать свой нос в это дело? Ваши испанцы преспокойно лежали в папоротнике. Не подоспей Руксби — тебе пришлось бы очень несладко… Хэлло!.. сюда!

Из-за придорожных вязов вынырнули три всадника.

Меня посадили в седло. Ноги ныли у меня, точно я проехал тысячу миль. Я слышал только храп лошадей за спиной, да голос Ральфа, мучимого угрызениями совести и проклинающего собственную трусость, побудившую его послать меня на опасное дело, чтобы самому сидеть дома.

— Случись это в другое время! — повторял он. — Но теперь, когда я думаю только о Веронике! Ведь ты меня понимаешь, Джонни!

Опустился густой туман. Мы ехали деревней.

— Клянусь тебе, в другое время этого никогда не случилось бы! — твердил Ральф.

— Да пустяки! — весело ответил я.

— Пустяки, а все-таки тебе придется уехать на время. Я улажу. Ты можешь на меня положиться.

У Ральфа был вид смертельно раненого офицера, удаляющегося с поля битвы.

— Нельзя ли ему ехать с нами? — услышал я в тумане певучий голос Карлоса. — По крайней мере он увидит свет.

— Правильно! Пусть молодчик побродит года два по белу свету! — подхватил Рэнгсли.

И Ральф согласился. Он вспомнил — вернее, я напомнил ему, что у него есть земли на Ямайке, и он завернул в харчевню, чтобы написать письмо своему управляющему с просьбой приютить меня и дать мне должность на плантациях. Мы, чтоб его не скомпрометировать, ждали за деревьями, не сходя с лошадей. Ральф одолжил для меня денег у Рэнгсли, вручил мне письмо и снова принялся за свои самообвинения.

— Пустяки! — горячо воскликнул я. — Я очень рад. Сегодня утром я заплатил бы пятьдесят гиней за подобный случай. Веронике можешь рассказать, почему я уехал, но матери — ни гу-гу! Пусть думает, что я сбежал. Не порти своих отношений с нею.

Но Ральф так был подавлен, что не мог даже толком попрощаться со мной.

Наконец, простившись с ним, я натянул узду и поскакал под гору, догоняя своих спутников.

Всю дорогу Карлос мучительно кашлял, а Томас Кастро хранил угрюмое молчание. В окнах мигали огни, но на дороге не видно было ни души. На опущенной шторе харчевни бородатая тень мужчины подносила ко рту тень стакана.

— Это мой дядя, — заявил Рэнгсли. — Он вас устроит. Эй, Джо Пилчер, ступай, вытяни дядю Тома из "Белого Оленя" и тащи его ко мне — в "Гнездо".

У третьих ворот мы сошли с коней. Рэнгсли дважды стукнул в ставень кнутом и три раза просто кулаком. Щелкнула задвижка, брякнула цепочка и Рэнгсли впихнул меня в сени. Открылась боковая дверь, и я увидел светлую накуренную комнату. К нам подошел пузатый человечек в парике и синем мундире с виндзорскими пуговицами. В правой руке он держал длинную трубку, в левой оловянную кружку.

— Поздно являешься, капитан, — сказал он с упреком.

— Ваши часы спешат, господин мэр, — сердито отгрызнулся Рэнгсли.

— Ш-ш!.. Не будем ссориться, — успокоил тот. — Но когда ставишь ставку…

— Ставку! Я поставил на карту все свое достояние и в придачу свою шею! — нетерпеливо перебил Рэнгсли. — Где фонари?

Ему передали два потайных фонаря. Рэнгсли приоткрыл один из них и осветил крутую деревянную лесенку. Мы полезли на тесный чердак, откуда окно выходило на море.

— Сидите здесь, — распорядился Рэнгсли. — Вниз я вас не могу пустить. Завтра к мэру придут красные мундиры за новыми приказами об арестах.

Он распахнул ставни. По морю тянулись серебряные полосы света… Часы на колокольне пробили десять ударов.

Рэнгсли поставил фонарь на подоконник и направил на море желтый луч. Рука его дрожала от непреодолимого волнения. Ибо ставка его была велика, а выигрыш зависел от подмигивания фонарей людям на баркасах, прячущихся в черном просторе моря. Он отер лоб рукавом, и сердце мое забилось трепетно и напряженно — должно быть, из солидарности.

Вдруг в густом тумане над морем вспыхнул ответный желтый огонек и тотчас погас. Рэнгсли с глубоким вздохом тяжело ударил меня по плечу.

— Прекрасно, дружище. Теперь займемся вами. Вам на какой корабль?

Я растерялся. Но Карлос отозвался из темного угла:

— Нам на "Темзу". Мой друг сеньор Ортис сказал, что вам все будет известно.

— Знаю, знаю, — ответил Рэнгсли. И в самом деле он знал все, что требуется знать для вывоза из южных графств людей, которым нельзя долее оставаться там.

Его промысел был пережитком времен якобистских заговоров.

— По такому ветру, — продолжал он после паузы, — вам надо быть в бухте к четверти двенадцатого.

Снизу раздался крик:

— Сквайр Джек, пришел ваш дядя Том!

— Опять накачался, старый греховодник? — спросил Рэнгсли. — Слушай, этих трех молодцов надо в четверть двенадцатого усадить на борт "Темзы".

Сарик в ответ икнул.

Рэнгсли повторил:

— В четверть двенадцатого, понял?

— Этих… ик!.. этих трех молодцов усадить на "Темзу"? В четверть двенадцатого? Есть!

— Пьян, как царь, — пояснил нам Рэнгсли, — но если ему повторить три раза, он будет помнить.

Пьяный голос снизу продолжал долбить: "Трех человек… на "Темзу"… ик… в четверть двенад… дца… того".

Рэнгсли осветил лестницу. Карлос и Кастро спустились. Я собирался последовать за ними, когда Рэнгсли остановил меня за плечо.

— Не нравятся мне твои попутчики, — сказал он мне на ухо. — Я знаю, кто они такие. Нынче утром за ними приходили сюда красные мундиры. Я бы их укокошил и получил бы награду, да удержался ради тебя и Руксби. Они ловко владеют ножом. Смотри в оба. Тут что-то неладно.

Того, что казалось "неладным" Джеку Рэнгсли — темному человеку, живущему под тенью виселицы, — конечно, следовало опасаться. Джек представлялся мне почти столь же романтической личностью, как сам Карлос Риэго. Его слова запали мне в душу, пробуждая во мне страх перед будущим.