Между строк - Раевская Полина "Lina Swon" - Страница 8

Оправдание себе Маша не искала, но выбор свой считала именно жертвой, а не предательством, поэтому чувствовала себя не менее пострадавшей стороной. Но доказывать и что-то объяснять Гладышеву она, конечно же, не собиралась.

Стояла, потупив взор, и молчала, пока он обливал её помоями. Про себя, правда, дико ненавидя.

– Поняла меня? – меж тем, заканчивает он свою речь, которую Машка благополучно пропускает мимо ушей, погруженная в свои мысли.

– Нет, – качает она головой и тут же испуганно добавляет, заметив, как меняется выражение его лица. – Я не услышала.

– Так ты не щёлкай ртом, дура, – встревает Антропов, потирая замерзшие руки. Видно, что ему уже осточертело торчать на морозе.

– А ты вообще на хер иди, дебил! – огрызается она.

– За базаром следи, – цедит Мишка сквозь зубы и достает пачку сигарет.

Маша собирается ответить, но Гладышев не позволяет.

– Значит, слушай сюда, я повторять больше не стану. Вякнешь Борьке про своего хахаля, я тебя интернатовским скормлю живьем, поняла? Они отмороженные, Скопичевская, лучше не нарывайся. Хач твой, если рыпаться начнёт, останется без забегаловки, её подожгут только так. Мне пофиг, что там у тебя и кто, Шувалову будешь два года писать, как миленькая.

– Думаешь, он потом тебе за это «спасибо» скажет? – усмехается Маша сквозь слёзы.

– А мне никакое «спасибо» и не нужно, мне надо, чтобы мой друг не натворил глупостей из-за какой-то шалавы! – жестко припечатывает Олег, отчего Машка бледнеет. – И он их не натворит, иначе ты у меня взвоешь.

– Ты – псих, Гладышев, тебе лечиться надо!

– Ну, вот не забывай об этом, пиши Шувалову, и будет тебе счастье, – ухмыльнувшись, холодно резюмирует он. – Давай, дуй, письмо строчить. Чтоб прям сегодня села и написала, что болела или что там… придумай, короче. Поняла меня?

– Поняла, – цедит Скопичевская и, не говоря больше ни слова, спешит домой, глотая слезы. Гладышев с шумом выдыхает, поражаясь собственной выдержке. Желание убить идиотку было нестерпимым.

– Зря ты это затеял, – бубнит Миха, чиркая зажигалкой, пытаясь подкурить очередную сигарету.

– В смысле? – хмурится Олег, хотя у самого на душе неспокойно. Понимает, что неправильно это, но и придумать что-то получше пока не получается.

– Да шла бы она лесом, – скривившись, делает Антропов затяжку. – Стопудова херню какую-нибудь намутит. Пусть бы просто не вякала, а там уж сами без неё как-нибудь разрулили бы. На крайняк левую девку можно попросить писать, всё спокойней.

– Слушай, а это идея, – задумчиво тянет Гладышев.

В самом деле, зачем нужна эта падлюка? С таким же успехом любая другая может писать, только при этом не шляться с кем ни попадя. Конечно, правильнее рассказать правду и позволить Борьке решать самому, но Олег боится рисковать благополучием друга, а оно для него важнее всяких понятий. Поэтому он готов на любую авантюру, чтобы уберечь Шувалова от необдуманных поступков.

– Тогда я пойду, заберу у неё письма да скажу, чтобы сидела на жопе ровно, – предлагает Миха.

– А письма зачем?

– Ну, чтобы если что почерк скопировать, да и вообще понять, о чем они там трындели.

– Охренеть, ты у нас, оказывается, интриган еще тот, – усмехается Олег.

– Поживешь в интернате, не только интриганом станешь, – скривившись, парирует Мишка. – Ладно, я пошел до этой курицы, стуканёмся завтра. Я сегодня к Рыжей с ночёвкой, у неё родаки куда-то свалили.

– Давай, Викусе мой пламенный, – с понимающей ухмылкой махнув рукой, направляется Гладышев к тёте Любе, чтобы забрать подарок.

В голове же назойливой мухой крутиться мысль: где бы найти такую девчонку, которая согласилась бы писать в армию незнакомому парню, прикидываясь его девушкой? Задачка-то не из легких, но, тем не менее, разрешимая. И Гладышев собирается решить её, чего бы ему это ни стоило.

– Алёнка, иди кушай, – с нажимом повторяет Ольга Андреевна.

– Сейчас, – на автомате уже в который раз отзывается Алёна, продолжая сосредоточенно смётывать платье. Длинные пальчики, словно разноцветные крылья бабочки задорно порхают над бархатной тканью, сверкая яркой радугой на ногтях: от небесно-голубого до неоново-розового.

У Ольги Андреевны от скорости, с которой дочь сшивает выкроенные части, рябит в глазах, а на душе становиться тоскливо. Где это видано, чтобы её Алёнка сидела дома в такое время и головы не поднимала от работы?!

Дочь, конечно же, обожала своё хобби, с детства шила куклам платья, рисовала да придумывала разные образы. В четырнадцать записалась на курсы и уже с пятнадцати лет начала подрабатывать, обшивая подружек и знакомых, но никогда это не выходило на первый план, и не попахивало фанатизмом.

У Алёнки было множество занятий, интересов, друзей. Она никогда не сидела на месте, всегда была в гуще событий и людей. Её жизнь кипела, подобно пробудившемуся вулкану: школа, дизайнерские курсы, волейбол, соревнования, различные конкурсы, праздники и вечеринки, на которых она неизменно была душой компании.

В доме Глазковых не переводились Алёнкины друзья. То они с девчонками готовились к контрольной, то репетировали какие-то номера на школьные выступления, то приглашали друзей брата поиграть в мафию или просто побалдеть. Шум, гам, взрывы смеха и громкая музыка были привычным делом в их доме, и ни у кого из семьи не вызывали раздражения или непонимания. Ольга Андреевна любила гостей, атмосферу праздника и сияющие глаза своих детей, а потому нынешняя тишина и витающая легким флёром подавленность очень удручала.

С переездом в Бийск жизнь круто изменилась, но если поначалу в суете и хлопотах это было не слишком заметно, то теперь, когда с ремонтом и обустройством быта было покончено, глядя на поникших детей и измотанного новой должностью мужа, Ольга Андреевна все чаще испытывала разочарование и сожаление. Не так она это всё себе представляла. Совершенно не так.

Конечно, она понимала, что период адаптации неизбежен, но не думала, что он настолько затянется. Особенно, у её энергичной, неунывающей Алёнки. Вот уж кто-кто, а дочь должна была с лёту влиться в новый коллектив и уже вовсю устанавливать в нём свои порядки, как всегда, делала раньше. Но, как ни странно, на сей раз этого не случилось.

Новый класс принял Алёну прохладно. «Королевы» школы были, мягко говоря, не в восторге от её заграничных, модных вещей, привезённых отцом из командировок. Хотя завидовать в общем-то было нечему. Брендами Евгений Дмитриевич отоваривался исключительно в стоках и секонд-хендах, а уж умелые ручки Алёнки превращали потрепанные вещички в лакомую конфету. Денег -то, как и у всех в стране, особо не было, вот и выкручивались, как могли. Но подросткам это, конечно же, было невдомек, да и гордая Алёнка никому ничего объяснять, и в друзья набиваться не собиралась, а вот использовать зависть для своей выгоды была очень даже «за».

Её предприимчивая и деятельная натура не позволила долго киснуть и переживать из-за не самого радушного приёма в новой школе. Справедливо рассудив, Алёна решила, что раз уж с друзьями она в пролёте, то почему бы не обзавестись клиентурой, а если уж Глазкова приняла какое-то решение, то подходила к делу основательно, и этот раз исключением не стал, несмотря на все возникшие трудности.

Пожалуй, они даже подстегнули Алёнку, бросая вызов, который она без колебаний приняла, и со всем присущим ей энтузиазмом решила доказать, прежде всего, самой себе, что способна достичь поставленных целей не на фарте, харизме и врожденных талантах, а трудом, терпением и упорством, чему теперь посвящала всё своё свободное время, и что в общем-то уже дало положительные результаты.

У Алёнки появились постоянные клиентки, не много пока, но за пару месяцев иначе и быть не могло, зато некоторые из них рискнули даже заказать новогодние наряды, что было для Алёны очень лестно, ибо такого доверия и признания она не ожидала, во всяком случае, так скоро, а потому очень боялась не оправдать ожиданий и с головой ушла в работу, посвящая ей всю себя.