Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша - Страница 27

Кивнула и закрыла дверь. Спасибо, конечно же, не сказала.

Впрочем, мне и не требовалось.

Я вышел обратно в холл и понял, что все замолчали и смотрят на меня. Активисты прервали полет своей фантазии на тему, из чего бы такого изготовить космический скафандр, а Мамонов и его миньоны перестали делать... Не знаю, чем они там занимались. Кажется, играли в камень-ножницы-бумага.

Я приложил палец к губам, потом ткнул большим пальцем за плечо, в ту сторону, откуда я вышел, потом показал на пальцах человечка, шагающего наружу из корпуса. И пошел к выходу, собственно.

Прохоров, Мамонов и Марчуков с Мусатовым потянулись за мной.

— Это что за подхалимство такое было? — возмущенно зашептал Марчуков.

— Да, я хотел бы задать тот же вопрос, — Прохоров упер руки в бока и навис надо мной.

— Аннушка только что получила втык от директрисы, — вполголоса сказал я. — Понимаете, что это значит?

— Ну? — темные брови Прохорова сошлись на переносице.

— Да она же будет теперь еще больше придираться! — я постучал пальцем по лбу. — Никаких разговоров после отбоя, спать только с открытыми дверями, ходить строем... — я кашлянул. Ну да, мы и так ходим строем, в общем-то, и кажется, никого это не напрягает. — В общем, жизни никакой не даст. И власти у нее сильно больше, чем у тебя, Прохоров.

— А это... ну... да, ведь правда, — хмыкнул Мамонов. — Злая Аннушка и добрая Аннушка — это две разные Аннушки.

— Ну? — я вопросительно посмотрел на них всех по очереди. — Поняли теперь? Мы правы, она нет. Но если мы будем корчить морды оскорбленной невинности, то мы так до конца смены и будем по струнке ходить и чихнуть лишний раз бояться.

— А ты голова... — задумчивая складка между бровей Прохорова разгладилась. — Где-то у меня шоколадный батончик оставался, если в жару эту не расплавился...

— А я могу про нее стишок написать! — гордо сказал Марчуков и подбоченился.

— Главное ей потом не показывай, — хохотнул Мамонов.

— Эй, это почему еще? — рыжий скорчил обиженную гримасу. — Я и нормальный стихи тоже могу! Давайте график дежурств по цветам установим, вот! Если мы все сейчас ее этим сеном завалим, глупо смотреться будет. А если букетик утром, букетик вечером, то она такая — уоу! — и разомлеет!

Я стащил покрывало со своей кровати, свернул его в несколько раз и бросил на тумбочку. Улыбался. Неожиданно хороший день, хотя начинался плохо. И ребята хорошие.

— Кирюха, давай к нам! — Мамонов хлопнул ладонью по своей кровати. — Нам тут Олежа хочет историю очередную рассказать! Стррррашную, аж жуть! Правда, Олежа?

— А то! — Марчуков шмыгнул носом. — Я сам засыпать боюсь, когда ее вспоминаю!

Я отогнул край одеяла, чтобы в случае чего быстро нырнуть в кровать. Задел ногой рюкзак и внезапно вспомнил про пирожки, которые из холодильника три дня назад забрал. Пожалуй, доставать их сейчас — не лучшая идея... И завтра надо будет проверить, что там с ними.

Я сел рядом с Мамоновым, а Марчуков забрался на спинку кровати и набрал в грудь воздуха. Но начать не успел, потому что кто-то тихонько поскребся в окно.

— Мальчики, можно к вам? — за стеклом появилась белокурая голова Шарабариной. — Я знаю, вы тут истории рассказываете, я тоже хочу послушать!

А интересно было наблюдать, как моментально преобразились лица парней! Только что все были просто пацанами, страшную историю предвкушали, подушками даже по головам друг друга лупили. Не как в более юном возрасте — битва! Все в перьях! А так, просто совпало — у тебя подушка в руках, а тут как раз затылок товарища очень удобно маячит.

И вот в окно забирается Шарабарина. Та самая девушка, о которой недавно злословили. И эти же самые мальчишки мгновенно начинают суетиться, подавать руки, освобождать самые удобные места, лезть в рюкзаки за припрятанными конфетами.

— Дайте я вот сюда сяду, Мамонов, подвинься, — девушка втиснула свою изящную попу между мной и Мамоновым. Чинно положила руки на голые колени и мило улыбнулась. — Ну давай уже, Марчуков! Рассказывай!

— Ага! Счас! — он повозился, устраиваясь поудобнее на спинке кровати. — В общем, дом один у нас есть. Заброшенный. Там еще пустырь вокруг, сбоку от школы нашей.

— Это на Заречной который? — переила его Шарабарина.

— Нет, другой, — отмахнулся Марчуков. — Рядом с Мясокомбинатом.

— А, да, знаю, у меня там дядя работает!

— Ты будешь слушать или сама рассказывать начнешь? — возмутился Марчуков и чуть не навернулся со своего «насеста».

— Все, молчу, продолжай! — Шарабарина принялась накручивать на палец прядь своих платиновых волос.

— Короче, там раньше жил врач, еще до войны. Немец. Ну, наверное немец, фамилия была немецкая. А потом умер или исчез, и больше никто туда не вселился. И, короче, мы с пацанами задумали туда забраться. А там все окна и двери досками заколочены...

— Кирилл, а ты в какой школе учишься? — шепотом спросила меня Шарабарина.

— В двадцать третьей, — шепотом ответил я. — С сентября. Мы только переехали.

— А я в тринадцатой, — прошептала девушка. — С английским уклоном. Знаешь?

Я помотал головой.

— А в углу что-то такое — шурш-шурш-шурш! — Марчуков схватил за плечо сидевшего ближе всех парня. Тот от неожиданности взвизгнул, как девчонка. Все засмеялись.

— А тебе какая музыка нравится? — снова зашептала Шарабарина, прижавшись чуть теснее, чем раньше.

— Всякая, — уклончиво ответил я. И вдруг сообразил, что это же она ко мне клеится! Чуть не рассмеялся, честное слово. Она вне всяких сомнений очень красивая девчонка. И делает, в целом, все правильно. Но я не могу даже близко воспринять ее как взрослую! Да, чисто эстетически у нее все на положенных местах, она продуманно не надела под свою клетчатую рубашку лифчик и не застегнула ни одной пуговицы. Так что при желании я мог созерцать розовые бутончики ее юных сосков даже не не особенно выворачивая шею. При шепоте ее губы касались моего уха. Она то накручивала на палец волосы, то поглаживала ладонью свое бедро. В общем, умело пользовалась тем, чем наградила ее природа.

Интересно, зачем?

Вряд ли первая красотка и активистка второго отряда вдруг влюбилась с первого взгляда в новенького Кирилла Крамского, который прославился пока что только тем, что залил футболку кровью из носа.

— И что, это все что ли? — возмущенно спросил испугавшийся парень. — Ты же говорил, что спать не можешь, ужас какая страшная история!

— Крысы знаешь какие здоровенные были! — Марчуков раскинул руки, показывая приблизительный размер крыс. Если этому верить, то они были не меньше волкодавов. — И если не страшно, что же ты визжал тогда?

Все захохотали. Пальцы Шарабариной коснулись моего колена. Дурацкая ситуация. Я чувствовал себя вовсе не так, как должен бы, когда мне строит глазки девушка ослепительной красоты. А как будто на мне виснет накидавшаяся на корпоративе бухгалтерша в центнер весом и в платье в дурацких розочках. И вроде обижать не хочется, но если вдруг организм предательски отзовется, стыдно потом будет даже в зеркало смотреть.

— А вот представьте, что вы попали в прошлое, — сказал я, подавшись вперед. — Лет на двадцать...

— Как на машине времени Уэллса? — спросил Марчуков.

— Ага, — кивнул я. — Представьте, что у нас на чердаке герой Уэллса забыл машину времени, и мы можем на ней покататься.

— А почему на двадцать? — Марчуков почесал затылок. — У нее двигатель заклинило?

— Не знаю, просто почему-то подумалось, — пожал плечами я. — Можно и не на двадцать. Вот ты бы куда отправился?

— В будущее! — Марчуков взмахнул руками. — Чтобы можно было сгонять на Марс, и чтобы летающие машины, такие вжжжжиу!

— А я бы в войну! Фрицев стрелять, как дед! — сказал тот белобрысый парень, который визжал на моменте про крыс.

— А я бы в каменный век, на мамонтов охотиться!

— Фу, там все вшивые были! И спать на камнях!

— Зато интересно!