Настоящая фантастика – 2011 - Громов Александр Николаевич - Страница 78

Иной, электрический, принцип тяги предложил Владимир Одоевский в эпистолярной повести «4338-й год» (1835). «…дорожний гальваностат [Воздушный шар, приводимый в действие гальванизмом. – Прим. В. Ф. Одоевского] быстро спустился к платформе высокой башни, находившейся над Гостиницей для прилетающих; почтальон проворно закинул несколько крюков к кольцам платформы, выдернул задвижную лестницу, и человек в широкой одежде из эластического стекла выскочил из гальваностата, проворно взбежал на платформу, дернул за шнурок, и платформа тихо опустилась в общую залу…»

Помимо научно-технических диковинок в повестях описаны утопические нравы жителей будущего, в чем заметно влияние романа-утопии французского писателя Луи Себастьена Мерсье «2440-й год» (1770).

Но первым (и, пожалуй, единственным) русским НФ-очеркистом, оказавшим заметное влияние не столько даже на литературу, сколько на общество в целом, был К.Э. Циолковский. Действительно, трудно переоценить Значение его идей для развития отечественной космонавтики, а ведь многие из этих идей изложены именно в художественной форме в уже упоминавшемся сборнике «Грезы о Земле и небе». Здесь и полет в космос на многоступенчатой ракете, и космические оранжереи, и искусственные обитаемые кольца вокруг планет, и заселение астероидов, и путешествие к звездам целых поколений переселенцев, сменяющих друг друга!

«Мы отправляемся к Меркурию… этой ближайшей к Солнцу планете, которая к нему в 2 раза ближе Земли и освещается им в 7 раз сильнее. Когда я удалился от лунной поверхности на сотню-другую верст и взглянул вниз, то увидел вместо нее золотую чашу, занимавшую ровно половину неба; она была испещрена кружками и зазубрена. Другая половина неба была черна, усыпана звездами и украшена царственным Солнцем…» («Изменение относительной тяжести на Земле»).

Автором двигало желание популяризовать науку, поделиться своими размышлениями о будущем человечества. И не только абстрактными размышлениями, но и математическими выкладками, слишком смелыми для своего времени, чтобы быть опубликованными в «серьезных» научных журналах! Разумеется, автор был далек от того, чтобы пытаться выдать свой рассказ за правду. Напротив, он явно иронизирует над самим собой: «Жители, т. е. марситы, очень милы, но очень осторожно обходились со мною, боясь обжечься. Если на Меркурии и Венере меня употребляли в качестве холодильника, то здесь мною пользовались как хорошо истопленною печью…»

Постепенно первый энтузиазм, вызванный успехами науки и техники, поутих. Нотки разочарования слышны уже в очерке-рассказе «Филмер» (1902) Г. Дж Уэллса о малодушном горе-изобретателе, испугавшемся собственного изобретения. Позднее энтузиазм и разочарование будут сменять друг друга с периодичностью дня и ночи. Да, великие открытия и изобретения несут научно-технический прогресс, но не обязательно – прогресс социальный и духовный. С равной возможностью они могут использоваться как во благо, так и во зло человечеству. Отсюда – кризис веры в Науку. И если мистификации Эдгара По и Ричарда Локка, очерки Циолковского, канувшие в Лету научно-фантастические «репортажи» эпохи первых полетов в космос полны веры в неограниченные человеческие возможности, то известный польский «пессимист» Станислав Лем в «Сумме технологий» (1964) и особенно в «Мегабитовой бомбе» (1999) задумывается больше о последствиях. Разочарование в светлом будущем, вызванное в нашей стране в послеперестроечное время развенчанием социальных иллюзий, заставило новых НФ-очеркистов смотреть не в будущее, а… в прошлое. Отсюда тяготение к альтернативной и криптоистории, наиболее ярко воплотившееся в больших научно-фантастических исследованиях Антона Первушина, таких, как «Астронавты Гитлера» (2004), «Космонавты Сталина» (2005) и др.

Современный НФ-очерк, как и вся научная фантастика, демонстрирует удивительное жанровое разнообразие. Он больше не требует безоговорочной веры; у него другие цели. Будоражить воображение – и предостерегать, заострять интерес к проблемам истории и науки, не давать закоснеть в догмах и прописных истинах. Но, как и раньше, в основе жанра – «достоверность и правдоподобие», вплоть до неразличимости с реальностью, и это главное!

Ко всем читателям:

Десять лет я писал этот сценарий. Писал в свободное время. Между концертами, фестивалями, в поездах, самолетах, гостиницах и палатках. Меня никто не подгонял, никто не мешал. Не зудело в подкорке писательское… «ни дня без строчки». Было время чувствовать, наблюдать, думать и не думать.

Я просто создал свой мир и населил его героями. Некоторые из них оказались очень похожими на друзей и знакомых. Забрасывая персонажей в разные непростые ситуации, я наблюдал за ними, принимал решения, переживал и наслаждался. Срастаясь с ними, постепенно менялся и сам.

Так мы и жили десять лет в этом мире, пока неожиданно, как из-за угла, не нарисовался финал истории. Мне пора выныривать.

И…

…Удивительное дело!.. Задумывался киносценарий, а получилась самостоятельная литературная форма. Вполне доступная для чтения.

К режиссеру:

Друг, если ты любишь природу. Но не так, абстрактно, дескать: «Природу, мол, люблю». Абстрактно ее любят все: пикники, шашлыки…

Не, Дорогой, не так!!!

Если ты чувствуешь ее, если связан с ней невидимыми нервными нитями, если наше глупое несчастное человечество для тебя, да и ты сам – тоже природа, то этот сценарий твой.

Поехали!

Утро. Спальня в богатом доме. Кровать. На кровати спит Ной Лямехов – преуспевающий бизнесмен. Ему снится что-то приятное. Он улыбается во сне, обнимает и слегка поглаживает подушку.

Звонит телефон. Ной, не открывая глаз, пытается взять трубку. Со второго раза это ему удается.

Ной. Да, база подводных катеров слушает. (Слушает, не открывая глаз.) Мойшечка, какой, нафиг, экскаватор?.. (Слушает.) Он что, пьян? (Слушает.) Разберись сам. Увольте его. (Слушает.) Мойша, дорогой, рушат – пусть рушат. Выясни, кто они такие… Позвони крыше… Пожалуйся маме… Я сплю. Выходной… м-м-м! (Роняет трубку. Телефон снова звонит.)

Ной (нервно хватает трубку, слушает). Мойша, ты покойник!.. Ты че, пыхнул? (Слушает, поднимается с кровати, на его лице появляется озадаченность.) Какая организация? Эмблемы есть? (Слушает.) В полицию звонили? Как, вообще не отвечают? (Слушает.) Ничего, ничего не делать! Уходите с фабрики. Наблюдай со стороны и, пожалуйста, никуда не суйся. И… без героизма. Сейчас нарисуюсь.

Жмет какую-то кнопку на переговорном устройстве, смотрит в окно. За окном вид города. В центре панорамы старинное высотное здание с флюгером.

Ной. Захар!

Из прибора. Да, господин!

Ной. Машину, срочно!

Из прибора. Слушаю, господин!

Двор. Автомобиль Ноя. В кабине Захар – водитель. Он чем-то озадачен.