Камни последней стены - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 49
- Предыдущая
- 49/67
- Следующая
Он поднялся и пошел в ванную комнату. Разделся, встал под горячий душ, закрыл глаза. Менарт был прав. Жизнь этих людей точно разделилась на две половины. Первая – в той Германии, вторая – в этой.
"Такие катаклизмы еще нужно пережить, – подумал Дронго. – Из социалистической страны нас всех сразу бросили в капиталистический рай. Да еще и отняли у нас нашу страну. У него – ГДР, у меня – СССР. Собственно, некоторые недалекие люди считали, что распад произошел сам по себе, он был закономерен. Но почему тогда волна распада коснулась только Восточной Европы? Почему начала дробиться Югославия, мучаясь в судорогах гражданских войн и все больше сокращаясь? Почему исчезла с политической карты мира ГДР? Почему разрушен СССР? Почему распалась даже благополучная Чехословакия?
Победитель получил все. Победителями стали западные страны. Несмотря на североирландский, корсиканский, баскский терроризм, ни Великобритания, ни Франция, ни Испания не позволяют своим автономным образованиям даже мечтать об отделении. Когда нужно было установить европейский порядок в понимании НАТО, самолеты разбомбили Югославию. Считалось, что это расплата за противостояние сербов и албанцев в Косове. Интересно, как бы реагировали западные державы, если бы страны Варшавского договора бомбили Лондон за кровавое противостояние католиков и протестантов в Северной Ирландии? «Победитель получает все, – снова подумал Дронго. – Нас только вырвали из привычной системы координат, мы потеряли свои страны, потеряли свое право на будущее». Он поднял голову, струи горячей воды стали бить по лицу. И он вспоминал гражданские войны в Таджикистане и Молдавии, кровавое противостояние в Чечне, Карабахе, Абхазии, Осетии. Тысячи убитых, миллионы беженцев. И как всегда, не было виновных. Победитель получил все. Восточный блок был разгромлен. Экономика стран, прежде входивших в него, лежала в развалинах, словно после длительных бомбежек, население было деморализовано, а деньги победителей стали единственной надежной валютой.
«Может быть, так и должно было случиться, – подумал Дронго. – Мы не ценили того, что имели. Мы не дрались за свою свободу и право на свое будущее. Какие грандиозные народные митинги проходили под флагом перестройки и гласности! Разве кто-нибудь мог предположить, что все это закончится таким крахом? Социализм, который существовал в их странах, не был идеалом совершенства, но та порочная система, которая пришла ему на смену, стала откровенным издевательством над людьми».
Он выключил воду, достал полотенце. Из ванной он вышел в белом халате. Лариса ждала его, сидя в кресле. Она уже вскипятила воду в белом электрическом чайнике. В веймарском «Хилтоне» каждый гость получал чайник с набором пакетиков кофе, чая, сахара и печенья.
– Ты будешь пить чай? – спросила она.
– Спасибо, – кивнул он, усаживаясь на диван. – У нас прямо как настоящая семья. Ты ждешь мужа всю ночь, а утром завариваешь ему чай.
– Не надо, – попросила она с внезапно изменившимся лицом.
– Что случилось? – не понял Дронго. – Что произошло?
– Ничего. – Она разлила горячую воду в две чашки, положила в них пакетики с чаем. Подвинула ему стакан.
– Я тебе уже говорил, что не люблю, когда отмалчиваются. Таким образом либо скрывают боль, либо свое нежелание общаться. Надеюсь, здесь вторая причина?
– Нет, первая, – сказала она, глядя ему в глаза. – Три года назад в автомобильной катастрофе погиб мой муж...
– Извини, – растерянно сказал он, – я не знал.
Она молчала. Потом вдруг начала говорить.
– Он был физиком. Готовился к защите докторской диссертации, работал ночами в лаборатории. Ты ведь знаешь, какие у них сейчас зарплаты и какие условия для работы. Он был настоящим фанатиком. Ночью, возвращаясь из лаборатории, заснул за рулем и врезался в стену. Врачи говорят, что ему не повезло. Удар в висок. Он умер мгновенно. А я с тех пор одна.
Дронго молчал, потрясенный услышанным. В таких случаях невозможно утешить. Смерть близких людей всегда потрясение, с которым не сравнится ничто на свете.
– У тебя есть дети? – спросил Дронго.
– Нет, – покачала она головой. – Мы решили немного подождать с этим. Нам было уже под тридцать, когда мы поженились. Он был очень интересным человеком – умница, добрый, порядочный. Всегда шутил, как ты. Поэтому, когда я впервые увидела тебя, мне стало больно. Ты мне слишком сильно его напомнил.
– Я ничего не знал, – признался Дронго.
– Конечно. Тебе же не станут рассказывать о нашей личной жизни. Но когда ты сегодня ночью не появился и даже не позвонил... После того как Андрей Константинович попал в больницу... Я очень переживала.
– Понимаю, – мрачно кивнул Дронго, – я все понимаю.
– Нет, – сказала она, глядя ему в глаза, – ты ничего не понимаешь. И не хочешь понимать.
Она взяла пульт и прибавила звук телевизора, чтобы заглушить их разговор.
– В каком смысле? – спросил Дронго.
– Андрей Константинович был ведущим сотрудником нашего аналитического отдела, – сказала Лариса, глядя ему в глаза.
– Я догадался.
– А я из другого управления.
– Об этом я тоже догадался.
– И ты знаешь, из какого?
– Что ты хочешь сказать?
– Если через три дня мы не найдем информатора Барлаха, будет принято решение о ликвидации всех сотрудников, знающих о существовании группы Хеелиха.
Ее зеленые глаза смотрели на него не мигая. Он понял, о чем именно она говорит.
– Всех, – повторил она, – без исключения.
В такие минуты он обычно восстанавливал равновесие, пытаясь пошутить, чтобы разрядить ситуацию.
– Приятная перспектива, – сказал Дронго. – Значит, меня попросили помочь только до того момента, пока я буду нужен.
– Не знаю, – ответила она, – но если мне поступит приказ... Если я получу задание, я должна буду... Ты меня понимаешь?
– Красивый ход, – спокойно кивнул он, – известный эксперт гибнет от рук прекрасного агента. Какая романтическая история. Только не перепутай, а то тебе поступит приказ меня охранять, а ты решишь, что пришло указание отрезать мне голову.
– Ты напрасно шутишь, – тихо сказала Лариса, – наша поездка – самая важная операция в новой истории российских спецслужб. Речь идет о всей европейской сети.
– Я его найду, – сказал Дронго, глядя ей в глаза. – Думаю, мне не придется подвергать тебя испытанию. Я его постараюсь найти.
– Ты странный человек, – произнесла Лариса, – у меня такое ощущение, что я знакома с тобой уже много лет. Ты всегда вешаешь таблички на дверях своих номеров, чтобы тебя не беспокоили?
Он понял, что она говорила об отеле в Эрфурте. Очевидно, ночью она выходила из своего номера и видела эту табличку. Дронго улыбнулся.
– Такая табличка обычно висит у меня на груди.
– Я вижу, – сказала она, – любой другой воспользовался бы ситуацией позавчера в Зуле, а ты храпел всю ночь. Даже Андрей Константинович был не ангелом, а ты...
– Это мой принцип, – твердо сказал Дронго, глядя ей в глаза. – Я не считаю, что порядочно лезть под юбку женщине, воспользовавшись обстоятельствами. С Габриэллой было по-другому, ей нужна была эта поддержка. Ей важно было почувствовать себя в этот момент понятой. А во всех остальных случаях я стараюсь вести себя как нормальный человек, а не скотина.
– Да, – кивнула она, – я вижу.
Лариса поднялась, взглянула на часы.
– До отхода поезда осталось около часа. Нам нужно собираться, если мы хотим успеть сегодня в Берлин. Следующий поезд через три часа.
Он смотрел на нее и думал, как сложно устроена жизнь. Эта молодая женщина с красивыми глазами уже успела получить такой страшный удар. Может, в этом и есть истинный смысл жизни. Уметь превозмогать боль, выдерживать удары судьбы и радоваться жизни наперекор всему. Даже смерти.
Через девять дней после начала событий.
Берлин.
30 октября 1999 года
Майкл Кардиган собирался вылететь сегодня вечером в Тель-Авив, когда Барлах сорвал все его планы. Он вызвал к себе одного из охранников, дежуривших у его палаты, и попросил срочно пригласить в палату кого-нибудь из сотрудников ЦРУ.
- Предыдущая
- 49/67
- Следующая
