Без Веры... (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 51

Внешность у мальчика совершенно обычная среднерусская, но обаяния — море! Не удивлюсь, если он станет когда-нибудь знаменитым артистом, политиком или мошенником на доверии, что одно и тоже.

У Софии же, напротив, довольно милая внешность, но абсолютно блёклое поведение, делающее её совершенно неинтересной. Впрочем, с учётом её психологических проблем, сложно было ожидать от неё чего-то яркого и жизнерадостного. Благо, хотя бы в истерики не срывается…

— Простите, Алексей Юрьевич, опоздал! — заранее паникуя, летит последний член квартета, упитанный колобок Миша Охрименко. Добрейший мальчишка, но большой паникёр и перфекционист, любит бабушку и поесть, а папу он боготворит, считая лучшим на свете.

Последнее, пожалуй, имеет все основания, ибо капитан по Адмиралтейству, выслужившийся из нижних чинов, это уже внушает! При этом у него репутация отменного специалиста и порядочного человека.

— Всё хорошо, Михаил Остапович, — успокаиваю ребёнка, — вы не опоздали, а вышли на несколько минут раньше условленного срока!

— Итак… — напоказ разминаю кисти рук, потом кручу шеей и наконец тру уши, а мальчишки обезьянничают за мной, весело хохоча, — раз уж мы размяли наши мозги снаружи…

Делаю паузу «на похохотать» детям, для них этот незатейливый юморок вполне смешон и бодрящ, но не сбавляю шага, направляясь к «бабкиному» дворику, где на нашу компанию смотрят вполне благосклонно и только радуются за Софочку. Надуваю щёки и пальцами стучу себя по ним, выдувая воздух.

— Бум! Первый вопрос знатокам! — достав блокнот, провожу пальцем по страницам наугад и открываю, зачитывая вопрос, — А отвечать будет…

— Я! — подскакивает Лёвочка и начинает прыгать по всему тротуару, едва не сбивая дворника, отпрыгнувшего в последний момент, — Я отвечу! Ой… извините, дяденька Степан!

— Иди, иди… — улыбаясь в усы бурчит тот и провожает нашу компанию взглядом, — Надо же, как учиться торопиться!

В таком ритме проходит около получаса, после чего мы направляемся в гостиную Сабуровых и принимаемся уже за уроки всерьёз. Мозги у детей проветрены и расшевелены, гимназические задания украшаются интересными кучерявостями, и занятия проходят вполне живо и бодро.

Сёстры в это время находятся с нами, но если Нина то и дело корчит моську, то вот Люба имеет вид стукнутой мешком по голове. Так… не всерьёз, обычная лёгкая контузия!

… но в последние дни это привычное для неё состояние.

Севастополь очень красивый, чистенький, нарядный и благополучный город, построенный как база Черноморского Флота в живописнейшем месте с такими видами, от которых голова кружится и сбивается от восторга дыхание. В моей голове он ассоциируется почему-то с блестящим морским офицером, затянутым в парадный мундир. Исторические вехи для меня — как боевые ордена, а отметины, оставшиеся после Крымской — шрамы на теле заслуженного ветерана.

Вскоре после начала войны и «Севастопольской побудки[40]» Крым и Севастополь объявили прифронтовой полосой. Нужно сказать, чувствуется это далеко не везде и почти всегда контрастно. Есть улицы аристократические, где из всех примет войны можно встретить разве что раненого офицера с кипенно белой повязкой на голове, с тросточкой или с рукой на перевязи.

Матросы если и встречаются, то за редким исключением это вестовые и денщики, неизменно подтянутые, в меру бравые и наученные сливаться с пейзажем, не оскорбляя своим видом взоров трепетных барышень. Попадаются здесь дворники, прислуга, приказчики в магазинах и весь тот люд, для которого сырые полуподвалы, дворницкие и комнатки для прислуги являются естественной средой обитания.

Отлаженная экосистема, в которой у каждого своё место, и если кому-то суждено обитать на верхних ярусах леса, а другому копошиться в гнилой листве, то не стоит злиться на Судьбу или Бога, а нужно безропотно принять естественный порядок вещей. Так устроено Богом! Ну или Адамом Смитом[41] и Дарвином, кому что ближе.

С началом войны в Севастополь начала стекаться вся та публика, что ранее предпочитала проводить время в Ницце, Биаррице, Баден-Бадене и тому подобных курортных местах, желательно подальше от Богом спасаемого Отечества. В большинстве, по крайней мере в своём кругу, это милые, приятные и воспитанные люди.

Всего-то, что источники дохода у них в Российской Империи, а жить и тратить средства они предпочитают в Европе! Мелочи, право слово… Да и кому какая разница?! Что вы заглядываете в чужие карманы?!

После начала войны эти милые и приятные люди прониклись вынужденным или (значительно реже) искренним патриотизмом и поступили на службу. Редко на военную, чаще — в какие-нибудь военизированные организации, мундиры которых очень похожи на настоящие, но не требуют от их носителей отправки на фронт.

Другие милые и приятные люди решили обойтись без мундиров, но и они прониклись духом патриотизма и вступили в комитеты, по принципу «Чем больше, тем лучше». После этого они принялись заседать, совещаться и всячески помогать фронту, преимущественно в ресторанах и на светских приёмах. Всё очень мило, благородно и часто — искренне.

Прифронтовой Севастополь, в котором единственным фронтовым происшествием была та злосчастная побудка да редкие дымы вражеских судов где-то далеко на горизонте, многим показался вполне интересной альтернативой. Город нельзя назвать в полной мере курортным, но всё ж таки есть здесь комфортабельные гостиницы, оборудованные купальни и вполне курортный сервис.

А ко всему, это ещё и патриотично! Вроде как не просто отдыхают люди, а работают в прифронтовой полосе! Герои практически, устраивающие приёмы и заседающие в ресторанах, невзирая на опасность.

Ранее от тяжких трудов они отдыхали преимущественно в Европе, а ныне сделать это проблематично. Даже если окольными путями приехать в Ниццу, французы (неблагодарные!) не поймут этого. Они почему-то считают, что если мужчина призывного возраста не на фронте, и если у него нет на это весомых причин, то он трус, подлец и уклонист.

У них, у французов, действительно воюет цвет нации[42], отстаивая свои права и свободы, в том числе права на Эльзас, Лотарингию и послевоенное устройство мира с господством Прекрасной Франции в нём. Ну и своё, личное место в этом мире. По крайней мере, это следует из статей во французской прессе, и из рассуждений наших деятелей о событиях в Европе.

У британцев тоже всё понятно, они воюют за привычный порядок вещей, за Империю и за Колонии, выгода от которых очевидная всякому, кто даст себе труд подумать. Патриотизм не наигранный, подкреплённый вполне конкретными выгодами, понятными даже условному Джону из лондонских трущоб.

В Российской Империи, воюют всё больше представители низших сословий, которые плохо понимают, что такое «Союзнический долг», «Экономические интересы страны», и за что, собственно воюют лично они. Поэтому в пропаганде идёт упор на шельмование Кайзера, Проливы (после захвата которых всё преобразится как по волшебству) и почему-то на православие.

Дескать, страдают в Галиции православные Русины, братушки-сербы на Балканах и прочие братья-славяне, ай-люли! Спят и видят себя подданными Русского Царя!

Высокие эмпиреи и отвлечённые умствования плохо понятны селянам и городской бедноте, которые и составляют большую часть Армии и Флота Императорской России. Чуть лучше проскакивают идеи панславизма и Вселенского православия под сенью Русского Царя, но и эти сомнительные ингредиенты пропагандистского корма глотаются чем дальше, тем хуже.

С некоторым скрипом работает только простое и понятное всякому нормальному человеку — «Германцы первые напали!» Только это, пожалуй, и удерживает значительную часть мобилизованных от повального дезертирства.