Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей - Страница 22

По лицу Игги не прочиталось, воспринял солдат эти слова добрым или дурным знаком. Было заметно лишь крайнее волнение, и Ангус парню даже посочувствовал. Лет двадцать назад он сам влипал во всякие истории… Держать за них ответ перед командирами неприятно.

Слова капитана лились протяжно.

— Значит, так и быть. Жалую тебе чин десятника, Игги. Только не обольщайся: эта история ещё не закончилась. Ни для тебя, ни для остальных. Да это и не поощрение. Ты втравил людей в скверную передрягу: тебе и нести за них ответственность. Всё по-честному.

Игги нравился Ангусу, а лишний раз возражать капитану при солдатах — плохо, но сейчас гвендл не мог промолчать:

— Десятником у Бенедикта — без плаща?

— С плащами разберёмся потом. Когда будем покидать город. Плащами, знаешь ли, нынче много трупов накрыто… Ладно. Давайте, с глаз долой! А ты, Бенедикт, выпей с нами. Ты отвратительно трезв.

Убраться с глаз капитана солдаты были счастливы — след простыл тут же. Бенедикт более приятное распоряжение командира тоже исполнил немедленно. Офицеры подняли кубки — а после Шеймус поднял важную тему.

— И где же визирь? Так громогласно объявили о его приезде… и пропадает до сих пор. Я всё жду скандала насчёт… ситуации, сложившейся вокруг семьи Камаля, а скандала нет. Даже обидно. Где он, Ангус?

Несмотря на то, как старательно лейтенант предавался увеселениям, о своих обязанностях он помнил и ситуацией владел. Вытерев рукавом квадратный подбородок, Ангус ответил:

— Сиськи мнёт.

— Чьи?

— Да нет… я это… ты знаешь, как называется… фигурально, вот. Визирь увлёкся похвалами своему дерьмовому войску. Да какими-то их делам-просьбами. И в храм его понесла нелёгкая: грехи замаливать, что ли? Чудак. Вообще-то, мне кажется, он нам это… ну… даёт время. Вот. Думает, что мы всё-таки разберёмся сами.

— Ну и очень напрасно он так думает. Выгребную яму-то вычистили, но подтирать ему зад — уже перебор.

— Так вроде мы и обещали подтереть?

— Не-а, Ангус. Не обещали. Перед штурмом я специально задал ему вопрос насчёт семьи Камаля. И что ты думаешь? Ничего конкретного он из себя не выдавил. Промямлил насчёт «ожиданий», но его ожидания — его проблемы. Я обещал Джамалутдину только одно: моя рука не дрогнет. Но что этой рукой делать? Нужен приказ, а визирь не решился отдать его напрямую. Смотри: вот я держу кубок, и рука ничуть не дрожит. Получается, я не лжец.

— Ох и недоволен он будет…

Шеймус только отмахнулся.

Отношения «ржавых» с нанимателями портились уже давно. С самого похода на Рачтонг — когда наёмников сначала торопили насчёт результата, а потом осудили методы, которые позволили его достичь. И та история с несостоявшимся поединком, и поведение Валида в штабе… Претензии накопились, конечно, с обеих сторон. Ангус понимал — тут у каждого своя правда. Но собственная ему была ближе.

Откровенно говоря, наёмники и мураддины за четыре года устали друг от друга. Пора уезжать. Получить плату, подлатать раненых, чуточку перевести дух — и уезжать.

Капитанский кубок опустел, и мураддинская служанка хотела его наполнить — но Шеймус накрыл чашу своей огромной ладонью.

— Нет-нет-нет, милая. Не из твоих рук. Ирма!

Ирма хлопотала неподалёку: услышав капитана, встрепенулась и тотчас оказалась возле трона с кувшином в руках.

— Да-да, давай… Наливай, чтоб весело жилось.

Мендоса в своё время говорил: больше кондотьеров погибло от яда, чем от стали и свинца. Быть может, он преувеличивал — но Шеймус редко доверял пищу и вино кому попало. Это виделось Ангусу вполне разумным. Обозных женщин в зале было немного, но работали они с энтузиазмом: куда приятнее, чем возиться с трупами.

— Славно, славно… — вино тут подавали отличное. — Ты присядь, отдохни: всё бегаешь да бегаешь. Вот сюда.

Капитан вальяжно указал на то самое пустующее кресло. Ирма немного смутилась: потянулась было к креслу, но отпрянула. При множестве глаз она вечно скромничала через меру. Ангус находил это милым, но капитан раздражался.

— Присядь, говорю тебе. Вот. Сюда.

Ирма подчинилась, но даже кувшина из рук не выпустила.

— Вот так-то. Выпей. Ну выпей, Ирма, я тебя прошу. Расслабься. Молодец! Ангус, а мы ведь давно закончили разговор по делу. Зачем же я до сих пор не вижу здесь бывшей хозяйки? Пусть госпожа Исхила-Камаль вернётся.

Вдову Камаль-бея капитан велел увести, когда явился Бенедикт с непростым докладом. Теперь она вернулась за стол с явной неохотой.

Госпожа произвела на Ангуса огромное впечатление — и вовсе не красотой. Нет, Исхила-Камаль до сих пор не увяла, а уж лет десять назад — небось, с ума сойти можно было. Но это не главное. Впечатляло в ней иное: благородство. Ангус видал всяких графинь и герцогинь, но вдова Камаля была породистее любой дамы, какую довелось встречать. Осанка, взгляд, малейшее движение — кажется, она даже моргала с особой утончённостью.

На творящееся в чертоге, где она больше не была хозяйкой, Исхила-Камаль взирала бесстрастно, с отрешённостью и лишь малой ноткой презрения. Невесомой, но при этом очень заметной: чудное сочетание.

Эта женщина внутренне, по своему достоинству была выше всего вокруг — примерно как Шеймус был выше ростом.

Капитан весь вечер держал Исхилу-Камаль поближе, и обращались с ней крайне почтительно. Настолько, что благородную женщину это даже раздражало.

— Ну вот, госпожа: как и обещал, вас вернули на прежнее место. Надеюсь, скоро явится визирь: тогда у вас будет более приятная компания, чем пьяные наёмники. Ирма, налей вина госпоже.

Вдова бея сидела абсолютно прямо, сложив руки под грудью: к наполненному Ирмой кубку даже не притронулась. Только выразительно повела густой, красиво изогнутой бровью.

— Я совсем не рада находиться здесь. К тому же — это не моё прежнее место. На моё прежнее место вы посадили шлюху.

Чтобы сомнений уж точно не осталось, взглядом и лёгким движением подбородка Исхила-Камаль указала на Ирму. Слово «шлюха» прозвучало странно: почти не грубо. Наверное, в устах дамы такого достоинства любые площадные выражения приобретают изысканность.

Ангус родился в лесу. Хотя давно был и при деньгах, и при уважении — но нечто, отделяющее простолюдина от знати, чувствовать продолжал. Забавные они, эти все благородные… небось, и срут пастилой.

Интересно: женщина действительно видела в Ирме на своём месте нечто особо оскорбительное? Или специально вела себя вызывающе? Второе очень вероятно. Известно, чего Исхила-Камаль добивается…

Шеймус отреагировал вяло.

— Вы напрасно рассчитываете меня спровоцировать, госпожа. Понимаю: вам хочется увидеть меня таким, каков мой образ среди халифатской знати. Но что поделаешь? Я действительно не варвар. Ваш сын просил о хорошем обращении с родными: такую просьбу приятно исполнить. И между прочим! При себе я держу вас для вашей же пущей безопасности.

— Какая трогательная забота. Как благородно по отношению к убитому вами Хуссейну.

Капитан пожал плечами.

— Хуссейн сам выбрал свою судьбу. Ничто не помешало бы мальчику оказаться за этим столом, спокойно дождаться визиря. Я предлагал: он не захотел. И кстати… Ирма знает мураддинский. Вы совершенно напрасно обидели её. Она вовсе не шлюха.

— Ах, что же: я оскорбила вашу жену? Вот нелепая случайность!

— Ну нет. Я разве похож на женатого человека?

Ирма смутилась пуще прежнего, заёрзав и закусив губу. Ангус не отличался великой чуткостью к людям, но видел: обозной жене этот разговор ещё неприятнее, чем употреблённое вдовой слово. Между тем Шеймус решил пояснить Исхиле-Камаль свою мысль.

— Тут есть разница: шлюх-то покупают за деньги. Прямо как меня с моими солдатами. Но Ирма… она немного похожа на вас. Речь о том, что оплачено не золотом — а железом, порохом и кровью. Удивительно война способна уравнять крестьянку с женой бея, не правда ли?

— Чудеса. Жизнь прекрасна и удивительна.

— Смотря для кого. Но насчёт «уравнять»… Боюсь, неудачно выбрал слово. Несправедливо это по отношению к Ирме. Ведь от неё гораздо больше толку, чем от вас.