Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей - Страница 21

— Да ну? Эти козлы приехали с визирем. Думаешь, их не станут искать? Весь город перевернут! Это были важные люди…

Игги плюхнулся на стул, обхватив голову руками. Меньше получаса назад они с парнями делили командование — а теперь, похоже, соображать способен он один. Пока юноша пытался что-то придумать, Карл вытащил из-под стола брыкающуюся дочку Абдульхади. Девчонка от ужаса совсем обезумела.

— Эй, а с девкой-то что?

— В расход.

— Кеннет, не пошёл бы ты нахер?! — в сердцах выкрикнул Игги.

Если в произошедшем и можно найти какой-то смысл, то с убийством девушки он точно пропадёт: проще было бы вообще не вмешиваться.

— Карл, успокой ты её, что ли…

Карл сменил несколько способов успокоить — сначала какие-то слова на мураддинском, потом смачная пощёчина, а затем новые слова, уже более мягкие. В конце концов — подействовало. Девушку усадили в кресло, спиной ко всей кровавой картине. Игги сидел перед ней.

Похоже, теперь наёмники ждали его распоряжений. Стихийно, по воле случая, однако именно он был сейчас командиром. Или кем-то вроде него. Нужно решать… Голова невыносимо разболелась, но юноша пытался заставить её выдать нечто разумное.

— Нужно не пускать никого к дому. И послать к Бенедикту, немедленно. Мы сами не разберёмся с этим говнищем. Дело очень серьёзное, так лейтенанту и скажите.

— Дык… а чавось с девкой-то? — не унимался Карл.

Остатки платья и так промокли от крови Мансура с пола, а руки солдата добавили ещё красных разводов с пятнами. Выглядела девушка не лучше трупов, валявшихся вокруг.

— Отпускать нельзя. Не хватало, чтобы мураддины её допрашивали! Придержим при себе, а там… как старшие решат. Карл! Объясни, что её никто не тронет.

— Да что ей объяснишь, ты посмотри…

— Мать твою, Карл!.. Ладно. Переводи хоть, что я буду говорить!

Игги пришлось наклониться, чтобы встретиться взглядами с дочкой вельможи: два чёрных глаза, и один голубой. Странно, но даже сейчас она смотрела на юношу с надеждой. Не только сам в себе Игги видел какое-то различие с другими солдатами. Хотя бы иногда. Нужно собраться. Никто, кроме Игги, порядка сейчас не наведёт.

Он заставил себя улыбнуться, хотя вышло это очень натянуто.

— Меня зовут Игги. А тебя?

Карлу пришлось повторить вопрос на мураддинском дважды.

— Ффф… Фархана.

— Фархана. Славно. Вот и познакомились.

Вершину красоты Фадла являл, конечно, главный зал дворца Камаля. Всё здесь было в мраморе, яшме, малахите и золоте. Мозаику на стенах прикрывали полупрозрачные занавесы из органзы и широкие листья декоративных растений. Днём свет заливал бы чертог сквозь огромные окна под потолком — а сейчас можно был любоваться звёздами.

Славно всё-таки, что дворец не пришлось штурмовать! Больно красивый: даже не слывшего эстетом Ангуса пробирало.

Теперь в чертоге Камаля пировали победители.

Широкие столы, внесённые и накрытые не успевшей разбежаться прислугой, протянулись от входа к возвышению в другом конце зала. Здесь располагались три самых почётных места — подобное трону в центре и два чуть менее помпезных. Видимо, прежде рядом с беем восседали его старшие сыновья.

Сейчас справа от трона сидел Ангус. Кресло слева пустовало — остальные лейтенанты не стали его делить, рассевшись за главным столом чуть дальше.

Зал был роскошным, но не слишком уж большим — так что далеко не каждому нынче полагалось тут пировать. Собрались офицеры и самые заслуженные ветераны — из шагавших под «ржавым» знаменем лет двадцать. Обозных жён было немного: хватало работы в городе и лазарете.

Регендорф, одетый здесь изящнее всех, с безупречным достоинством потягивал вино. Правда, когда Гайя уселась ему на колени, картина немного утратила куртуазность — и сам лейтенант смутился, но не возразил.

Рамон Люлья оставался мрачен. Он был из тех людей, которые вечно чем-то недовольны и ни у кого не вызывают большой симпатии — зато уважение ещё как вызывают. Рамон сосредоточенно орудовал столовыми приборами, словно оружием, и ни с кем не говорил. Ангус знал Люлью даже дольше, чем Шеймуса: немногим меньше, чем сам себя помнил. Этот балеарец и в отрочестве на всех волком глядел. Ангус тогда ещё не знал кое-чего, превосходно объяснявшего, почему многие Люльи сторонятся… Однако Рамон храбро сражался в юности, а после сделался очень толковым командиром — это ценили прежде всего.

Шанго, предводитель чернокожих аззинийцев, пил за троих. Ещё почти не потрепавшийся плащ на его плечах смотрелся подобно звериной шкуре. Как и все аззинийцы, столь усилившие отряд, Шанго был настоящим бычарой. Голова сидела прямо на мощных плечах, а вытянуться «стрункой» он при всём желании не мог: слишком широкая спина и огромные руки. Аззинийцы с трудом изучали язык, не всегда хорошо понимали командиров — зато были надёжны, как кувалда.

Подносящие вино и угощения служанки старались лишний раз не смотреть наёмникам в глаза, но многие из них хихикали в ответ на скабрезности. Обнажённый по пояс мальчишка с кадилом уверенно орудовал длинными шипцами, меняя угли на чашах кальянов. Местные музыканты выглядели не особо весёлыми, но играли старательно.

Шеймус развалился на троне Камаль-бея. Трон был велик и помпезен, но всё равно маловат для капитана: Шеймус на нём напоминал огромного паука с длинными, тонкими лапками. Он устало подпирал голову рукой. О чём думает — по почти неподвижному рябому лицу, как обычно, не угадаешь.

Бенедикт как раз подошёл к трону, еле протиснувшись меж пировавших и обслуживавших. Этот лютый старикан был не очень проворен — но только потому, что большую часть жизни своему Творцу Небесному служил, а не лордам да полководцам. С Бенедиктом пришли два солдата. Один — Игги, а второго гвендл уверенно помнил только в лицо. Как его… Беннет, что ли?

— Ну, рассказывайте… — вяло произнёс капитан.

Ангус уже порядком напился, так что многие подробности увлекательной истории прослушал. Но душок от неё почувствовал: дерьмом пахнет, дерьмом… Бенедикт правильно поступил, донеся вопрос до капитана.

В отличие от лейтенанта, Шеймус выслушал солдат очень внимательно.

— Мансур ар-Наджиб? Выходит, вы убили самого Мансура и его головорезов?

Солдаты синхронно кивнули. Вид у них был весьма растерянный, даже напуганный.

— Однако… — Шеймус покачал головой и приложился к кубку. — Ангус! Это ведь он собирался со мной драться в Рачтонге?

— Уву. Он, фучий фын. — Ангус как раз набрал полный рот сочного винограда.

— Однако… Родственник того душного святоши, если верно помню. Что один — мудак, что другой. Но про Мансура ар-Наджиба говорили, будто у него семь жизней. Вы что, убили его семь раз, парни?

Ангус рассмеялся, чудом не подавившись. Бенедикт сохранил серьёзность, а солдаты не нашлись, что ответить.

— Выходит, врали. Как всегда… Столько красивых легенд и так мало правды. Дерьмовую историю вы заварили, парни. Порицаю за глупость: она может обойтись отряду дорого. Полжизни на вас положил, а вы… едва командиры не смотрят — сразу устроите какую-то пакость. Однако хвалю за храбрость и выучку. Вы сразились с очень опасными людьми — и перебили их без потерь. Да, это хорошо. Скоро мы во всём разберёмся. Бенедикт, ты об их девке уже позаботился?..

— Отдал обозным жёнам. Пусть побудет при них.

— Правильно. А остальное?

— К дому никто не подойдёт: я выставил охрану. Велел отвечать, что у нас там передовой лазарет. Мансуровских лошадей с улицы убрали. Но один Творец Небесный ведает, кто всё это видел или слышал.

— Правильно… всё правильно.

Капитан говорил вроде бы благодушно, но чувствовалось: задумался глубоко, и думы те вовсе не из весёлых.

— Завтра, разберёмся завтра. И с вами тоже. — Шеймус пригрозил солдатам пальцем. — Пока что отложим и наказания за глупость, и поощрения за отвагу. Я решу, кто чего достоин. Сейчас нам тут одно осталось… десятник ваш мёртв, светлая память. Из того, что вы с Бенедиктом рассказываете, ясно: командир у десятины всё это время был. Плохой или хороший, но был.