Мой зверь безжалостный и нежный (СИ) - Шолохова Елена - Страница 30

— Марина! Марина!

Это был Тимур.

— Я тут! — что есть силы крикнула я, заметавшись возбужденно на месте.

— Марина! — голос его приближался.

— Я тут! В пещере! Вход завалило!

— Я сейчас! Подожди.

Он показался в просвете.

— Тимур, — выдохнула я, а у самой по щекам заструились слезы.

— Попробуй дотянуться до моей руки, — Он свесился наполовину и подал мне руку. Но и сам понял, что это невозможно, даже если я на полметра подпрыгну.

— Ладно, я сейчас спущусь к тебе, подсажу, ты выберешься. А я потом так вылезу.

Он протиснулся в щель целиком и очень ловко спустился вниз.

Боже, как я рада была его видеть! В порыве я обняла его и судорожно всхлипнула.

— Ну всё, всё, — он погладил меня по спине. — Не бойся. Сейчас выберемся. Это землетрясение было.

— Да я поняла.

— Ты вообще как? Цела? Не поранилась, не ушиблась? — спросил он, когда я отстранилась.

— Да, нормально всё, только колени разбиты, но это ерунда.

— Ползти вверх сможешь? Я подсажу.

Но ответить я не успела. Нас опять затрясло. И эти толчки, кажется, были ещё сильнее. Снова посыпались камни.

— Ложись, — выкрикнул Тимур, а сам лёг на меня сверху, прикрыв собой.

Я опять трусливо зажмурилась и не дышала, слушая сквозь подземный гул и грохот падающих камней, как быстро и оглушительно громко колотится его сердце.

Через несколько секунд всё успокоилось.

— Ты как? — шёпотом спросил Тимур, опалив висок горячим дыханием.

— Живая. Только ничего не вижу…

Мы поднялись, переводя дух. А потом поняли, что просвета больше нет, вход завалило полностью…

__________________________________________

* Речь о туристической группе Людмилы Коровиной, которая в августе 1993 года во время похода к Хамар-Дабану почти в полном составе погибла при загадочных обстоятельствах. Из девяти студентов осталась в живых только одна девушка.

Тимур

За три часа до землетрясения

Я вообще не ожидал, что она пойдет в этот поход. Не должна ведь была. За неделю до этого инструктор про неё ни слова не говорил, когда перечислял сопровождающих. Сюрприз, конечно, так себе.

И вообще, всё как будто назло происходит. Я пытаюсь выкинуть её из головы, но постоянно сталкиваюсь с ней то тут, то там. Её занятия не в счёт, туда я вообще хожу из-за Рудковского. Не верю я в его искренние раскаяния. Даже извиняться перед ней его мамаша заставила. И то он плёл, что ничего такого не хотел, просто шутил. Чую, он ещё себя проявит как-нибудь исподтишка с очередной шуткой. Но пусть он мне только повод даст.

А на неё я даже не смотрю и слушаю вполуха. Да и сажусь я там куда подальше.

А вот когда она рядом, а ещё когда никого больше нет поблизости, начинается дурдом. Меня не то прёт, не то штырит. И самое тупое, что я ничего не могу с этим поделать.

Особенно ночами пик идиотизма. К нагрузкам на тренировках я как-то быстро привык, перестал так уж уставать, и снова привет бессонница и всякие фантазии, безудержные и непристойные, от которых спасает только холодный душ. Но иногда и не спасает. И тогда хоть дрова коли, как Челентано. Но дров тут нет... А когда уж совсем клинит — спустишь пар, и самому от себя тошно.

Блин, как я всего этого не хочу. Как я всё это ненавижу. Когда это уже прекратится?

И теперь ещё этот идиотский поход, и она идёт с нами. В коротких шортах и в майке. Пацаны об её ноги глаза сломали. Да и майка у неё такая, что сразу легко вообразить, какая она там под ней.

Скорее бы уже искупаться. Вода в Байкале холодная — то, что нужно. И хорошо, что я в узких джинсах.

А потом я обратил внимание, что инструктор наш вовсю за ней увивается. Он и шёл с ней вместе, но затем между ними как будто стало что-то завязываться. Или, может, и раньше оно было, да я не замечал? Но он ей руку принялся подавать на каждом шагу, даже там, где и хромой спокойно проковыляет. И пальцы её в руке задерживал. Лил ей в уши без умолку свои тупые шутки, Мариночкой называл. Охренел!

Но фиг бы с ним. Хуже всего то, что она ему улыбалась. Не дежурно, а так, как надо. И руку не отнимала. И вообще явно не против была его подкатов. А он и рад стараться.

Я говорил себе, конечно, что она как бы имеет право. А я — как бы нет. Кто она мне? Никто. Так что смысл психовать? Но нихрена не помогало. Этого инструктора просто адски хотелось вырубить. На неё тоже злился. Бешено. Не ожидал я от неё такого. Мне больше нравилось, когда она всех отшивала. Но зато желание срочно занырнуть в холодную воду отпало само собой.

Потом все равно пошли купаться. Что ещё делать? Я вообще жалел, что потащился в этот поход. Кто его вообще назвал походом? Вот мы с отцом ходили на неделю в тайгу, с ружьями, спальниками, палатками. Или иногда сплавлялись, это тоже дня на три-четыре. А тут что? Пешая прогулка к берегу. Лучше бы я в лагере остался.

Купалась она в стороне от нас. Совсем недолго. Не больше получаса. Потом вышла из воды и направилась к костру, вся мокрая. И эта майка её не просто обтягивала тело, но ещё и просвечивала — будь здоров. Ну я залип, конечно. Она на нас посмотрела и усмехнулась. Это меня окончательно взбесило. Да пошло всё!

А она тем временем пристроилась рядом с инструктором, которого я уже почти ненавидел. Хотя ничего не почти — ненавидел. И её тоже. Вообще завтра утром из этого проклятого лагеря свалю.

Не хотел я на неё больше смотреть, а всё равно невольно косился. Видел, как он ей ещё плечики заботливо прикрыл полотенцем. Затем они встали и куда-то пошли вдвоём. Уединения захотелось?

Я решил, что всё, хватит изводиться и выбрел на берег, чтобы даже не видеть их, пока у меня совсем башню не снесло. Покурю — успокоюсь. И едва успел натянуть джинсы и футболку, как земля под ногами дрогнула. Я аж присел от неожиданности.

— Фигасе, — посмотрел я на Генку, — опять землетрясение, что ли?

Он кивнул.

— Да, похоже.

Землетрясения у нас не редкость, раз по десять за год потряхивает, а то и чаще, уже и привыкли все. Только в городе это отголоски, а вот в эпицентре я оказался впервые. И трясло тут несравнимо мощнее. Я даже привстать не мог, будто меня придавило к земле, которая реально ходуном ходила.

Озеро тоже пошло сначала рябью, а затем и волнами, но не такими, как когда их нагоняет ветер. Они, казалось, поднимались со дна, всё выше и выше, бурлили, хаотично закручивались. Как будто вода кипела. А потом на берегу, в стороне от нас, как раз там, куда пошли Марина и инструктор, раздался грохот. Пацаны выскочили на берег. Я тоже сорвался с места. И мы все помчались на шум.

Толчки уже прекратились, но камни всё ещё сыпались по склону горы. От них грохот и был. Потом мы заметили инструктора. Он лежал у подножья скалы в странной какой-то позе — запрокинув голову и свесившись назад. Потом я увидел, что ноги ему придавило валуном.

— Там кровь, — сказал кто-то.

Да, голова у него и правда была разбита. Что там у него с ногами — даже думать не хотелось. Сам он, похоже, лежал в отключке.

Генка подошёл к нему, наклонился, пощупал пульс.

— Жив. Что делать? Надо как-то этот камень убрать, да?

— Мы, что ли, должны? Пусть охрана тужится.

— А где они? Куда свалили?

— В посёлок пошли, — ответил Генка. — Сказали, что будут через полчаса самое большее.

— Ага, ждите, — хмыкнул Алик. — Там у них бабы в поселке, сами рассказывали. Они при каждом удобном случае к ним гоняют. Пока не натрахаются, не придут.

— И что делать-то?

— Камень всяко надо убрать. И к костру его, может, отнесем?

— А если он спину сломал? Нельзя его тогда кантовать.

— И чё, его теперь вниз головой оставить висеть? Пойдемте попробуем его вытащить. И кто-нибудь пусть метнется в лагерь за помощью. Врача нашего, наверное, надо сюда, да, пацаны?

Пацаны спорили, кричали, кроме меня и Рудковского. Тот просто молчал, равнодушно наблюдая за всеми. Ну а меня лично инструктор волновал в десятую очередь. Я до одури боялся за Марину. Пока пацаны там решали, что с ним делать, я поднялся выше, но нигде её не увидел. Вообще нигде. Кругом одни камни. А если она под ними? Если её засыпало и придавило? Если она упала и свернула шею? Или сломала позвоночник? От этих мыслей накатывала паника.