Сладость или гадость! (СИ) - "Grafonorojdennuy" - Страница 10

А теперь угадайте, кто из них представители церкви, а кто — заложники влияния СМИ?

========== 7. Ответная реакция ==========

Изначально я намеревался больше не вмешиваться. Мой долг был исполнен — у Томаса появилась защита, да такая, что любой, кому довелось участвовать в судебном процессе, позавидует. Это больше не мое дело. Однако что-то меня грызло.

Здесь я хочу вставить эпизод, который на первый взгляд не имеет никакого отношения ко всему происходящему, но в дальнейшем его роль станет ясна.

В воскресенье, сразу после объявления о выпуске Томаса «под залог», меня уговорили сходить в церковь. Мать всю жизнь была убежденной христианкой, отчим просто верил во все подряд. Кевин относился к религии ровно, но в тот день оказался на их стороне. «Что такого страшного ты сделаешь, согласившись всего денёк посидеть на скамейке?» — спросил он устало. Впустую потрачу время, вот что, буркнул я, но все же согласился. Обстановка в церквушке была далеко не богатой — даже витраж искусственный. С одной стороны, это перекликалось с протестантской идеологией, с другой — если уж собрались следовать ей в полной мере, сносите церковь до основания. Истинному протестанту не нужно некое «особенное» помещение и некий «особенный» человек, чтобы говорить с Богом.

Пожалуй, здесь я все же черкану пару слов о моем собственном отношении к вере, если это все ещё не очевидно. Я — атеист «шестой степени» по шкале Докинза. Живу в стойком убеждении, что Бога нет, но все же не исключаю его существования до конца. Тот, кто абсолютно верит во что-то, часто слеп. Сомнения необходимы. Я ровно отношусь ко всем людям в мире, даже если вы уже ненавидите меня. Счастья и всех благ вашему дому.

Впрочем, некоторые вещи в религиозном служении воистину прекрасны. С точки зрения эстетики. В тот день мне довелось узреть одну такую вещь воочию.

Моя мама пела в церковном хоре. У нее был глубокий сильный голос с легкой хрипотцой. Когда наставала ее партия, все слушатели пребывали в трепете. И я не был исключением. В этот раз она спела гимн, сочиненный специально для нее. На словах «о вечном блаженстве невинных Гарри и Джуди на Небесах Райских» она заплакала, не прерывая пения. Многие прослезились вместе с ней. Теодор запрокинул голову в тщетной надежде это скрыть, Лилли уткнулась личиком ему в пиджак, Кевин неотрывно смотрел в пол. У меня к горлу подкатил ком, но глаза остались сухими.

Уже на выходе из церкви к нам неожиданно подошел мистер Неб. Хоть убейте, понятие не имею, откуда он там взялся. Встретили его, конечно, холодно. Отчим заявил, что не хочет иметь дело с человеком, «пытающимся оправдать чудовище». Кевин поинтересовался, как много ему заплатили. Мать молча укрыла плечи Лилли своим плащом. Свободной рукой она крепко держала меня за локоть.

Мистер Неб совершенно не смутился. Он выразил сожаления относительно нашей потери и заявил, что прекрасно понимает, как тяжело нам приходится.

«Уверяю, мой клиент также глубоко сочувствует вашей трагедии», — мягко произнес Неб, и отчим взорвался.

«Передай своему клиенту, — выплюнул Теодор, — что он — трусливое ничтожество, не знающее, что такое милосердие!»

«О, несомненно, некоторый элемент трусости в поступке моего нанимателя имеется, — заявил мистер Неб. — Я уверен, что его неискренность и скрытность ещё сыграют с ним злую шутку».

Он не смотрел на меня. Даже жестом не выдал, что мы знакомы. Я стоял столбом и очень надеялся, что никто не увидит мои красные уши и крупные капли пота на лбу.

«Однако, — тут же добавил адвокат, — нельзя не признать, что он порядочный, сильный человек, отстаивающий законы чести и справедливости. И совершенно не чуждый милосердию, как вам кажется, мистер Райс. Даже наоборот. Я убежден, едва ли во всем городе найдется такое чувствующее и чувствительное сердце, какое бьётся в его груди».

Отчим и брат ответили на это проклятьями. Я же опустил голову. К глазам запоздало подошли слезы. Казалось бы, что тут такого? Странный эпизод, странный человек, говорящий странные слова. Однако я многое из этого вынес. Многое понял.

На следующий день я незаметно выскользнул из своего дома и отправился к дому Томаса. Пешком — пропажа машины могла меня выдать. Пришел на полчаса раньше и первым делом решил осмотреться. Дом заметно обветшал за десять лет. Входная дверь рассохлась, оконные рамы потрескались, сад был не убран, высокий забор весь зарос колючими растениями. Я тяжело сглотнул и сел на ступеньки рядом с дверью. Решил, что с меня достаточно ностальгии.

Машина прибыла точно к сроку. Томаса сопровождали его новые охранники и мистер Неб. Лицо у него было отстраненное и бледное — но как будто озарилось изнутри светом, когда он увидел меня.

«Я знал, что это ты, — прохрипел Том, сразу как я подошел. — Я знал, знал! Джим…»

«Ключи у тебя? — хмуро спросил я и передернул плечами. — Холодно».

Ключи были у Нормана. Плечистый здоровый блондин с трудом справился с наполовину проржавевшим замком и с некоторым усилием приоткрыл дверь. Над нашими головами внезапно раздался громкий хлопок, и я вскинулся, выпалив:

«Че за херня?»

«Перекладина крыши, — ответил Томас. — Она слишком широкая, а дверь не так давно покосилась. Один ее угол теперь постоянно об нее бьется».

А ещё крышка двери из-за этого застревала на полпути. Пришлось приложить ещё немного усилий, чтобы открыть дверь настежь. Скрип давно несмазанных петель заставил мой левый глаз задергаться. Обстановка была знакома до боли, и плевать на то, что в доме царил бардак, и повсюду тонким слоем лежала пыль. Томаса это очень смутило, меня — ничуть.

«Что дальше?» — спросил я адвоката.

«Необходимо представить те самые «неопровержимые» доказательства, что мы наобещали капитану центрального управления, — ответил Неб с легкой улыбкой. — И чем скорее, тем лучше».

Основой нашей защиты были два момента — цианид и диагноз. В нашем городе достать цианистый калий так, чтобы об этом никто не узнал, трудно. Мало магазинов с такой специфичной продукцией, все знают всех, а потому, скорее всего, яд был куплен где-то в другом месте. Нужно было узнать где, когда и кем. «Дадим все нити в руки полиции, а там уже пусть сами разбираются, — говорил Неб каждый раз, когда мы касались этой темы. — Главное, доказать, что они не ведут к мистеру Ньюлборту». Диагноз врача, как и в принципе все медицинские документы, могли стать хорошей основной для алиби. Проблемы была в том, что с лечащим врачом Томаса было очень сложно связаться. Причина проста — слава.

У Томаса были серьезные проблемы со спиной, с годами лишь усиливающиеся. Его беспокоили бесконечные мучительные боли, ноги быстро уставали и ныли. Он тратил почти все свои деньги на лечение, не раз переходил «из рук в руки» — от одного доктора к другому. И вот однажды ему попался очень толковый врач, который сразу определил точный диагноз и назначил подходящий курс лекарственных препаратов. Как раз за неделю до злосчастного 31 октября врач в очередной раз посетил Томаса, осмотрел и сделал несколько уколов. После них, как говорил Том, уходила боль, но нарушалась координация движений. Зная это, он заранее оставлял у кровати все необходимое — от лекарств до продуктов питания, которые долго не портились. Наблюдения врач тщательно фиксировал. Проблема была в том, что все документальные свидетельства он забрал с собой, когда уезжал. Куда? «На какой-то медицинский съезд, честно, не помню какой», — говорил Томас.

Довольно сомнительное заявление, не так ли? Полицейские лишь посмеялись, но мистер Неб принялся искать. И нашел — и врача, и «съезд». Причем одновременно — доктор, как это говорится, стал его «лицом».

«Блестящий подход к работе и прорывные методы лечения» вознесли врача на вершину медицинского Олимпа. Несколько ценных наград, множество лестных отзывов, имя, напечатанное крупными буквами, на обложке научного журнала — все это явно вскружило голову относительно молодому специалисту.

«Проще дозвониться в Вашингтон, — прорычал я, уже в который раз прослушав стандартную отговорку автоответчика. — Что с ним, черт его дери, не так?»