Сын на отца (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 22

— Но я обязан оставлять след для царских шпионов…

— Так вы и будете его оставлять, генерал. Вот вам подорожная грамота, в которой я собственноручно именую вас посланником кронпринца Алекса, что был у меня на переговорах, и сейчас возвращается обратно к царевичу в известное только ему место, где он скрывается, и оное хранится в тайне. Поверьте мне — за вами выстроится целая вереница шпионов, которая вас не только не будет стремиться убить, но и не даст никому притронуться даже пальцем. И все они будут жаждать, что в конце своего путешествия вы приведете их к русскому кронпринцу.

— Так оно и будет, ваше величество, — Фрол судорожно кивнул головою, соглашаясь с королем, который безмятежно улыбался, как художник, который кистью нанес последний штрих на свою картину.

— Сейчас вы станете вершить судьбу Европы, генерал. Если возглавляемая вами конфедерация начнет рокош против короля Августа Сильного и добьется успеха, то тем самым вы прикуете к себе внимание со стороны царя Петра — тому возможность воцарения его мятежного сына в Варшаве сильно не понравится, тем более при браке с Марией Лещинской.

Дальше начнется интересный политик!

Курфюрсту Саксонии Августу, который будет лишен польской короны, поможет своими войсками прусский король Фридрих-Вильгельм, ведь ему сильная Польша под боком не нужна. И в войну сразу вмешается мой брат, шведский король Карл — а я ему мешать перевозить войска не стану. Более того, предложу заключить мир на существующих условиях, и даже признаю за ним весь Мекленбург.

Фрол живо сложил картинки — действительно, в такой ситуации датчанам нет смысла воевать. Шведы отдают им Шлезвиг-Гольштейн и не станут претендовать на Норвегию — все цели войны практически достигнуты. Главный противник и бывшие союзники сцепились в новой схватке, в которую могут вмешаться в любую минуту цезарцы и русский царь.

Все правильно — две собаки дерутся — третья не лезь!

— Как я вижу устройство земли русской, княжна?! Скажу одно — самовластного правления, что ныне насаждается всеми неправдами и карами, уже не станет. Повелю собрать Поместный и Земской Соборы, там будущее державы нашей определено людьми будет.

— Нужно будет подготовить свое «Уложение» заранее, царевич. И пусть в него вносят дополнения или изменения какие — иначе все передерутся, особенно бояре с дворянами.

— Несомненно, такие наброски у меня уже есть, — Алексей взял со стола листы бумаги, исчерканные вдоль и поперек.

— Мыслю, упорядочить налогообложение со всего податного населения в самый ближайший срок — черносошных и владельческих крестьян, посадского люда, включая лавочников и мелких торговцев, что разносом занимаются, а также мещан, всевозможных работников и прислуги. Введена будет подушная подать на всех мужиков, с момента, когда усы пробиваться начали, и до того, когда от старости работать прекратит. Брать станут рубль со всех — после ревизии, что будет проводиться раз в пять лет, делается начет суммы, определенной на каждую деревню или сельцо. И таковая уплачивается двумя, а не тремя долями ежегодно.

— Но ведь владельческие крестьяне, как у батюшки моего, платят еще и ему — и будут сильно недовольны.

— С ними проще — полтину в казну, полтину владельцу земли. Или платит за все помещик, а крестьяне ему на барщине отрабатывают определенный срок — пятнадцать две недели в месяц, не больше. И более того, те, кто в холопстве находятся — за них владелец подать должен уплачивать в размере той же полтины в казну. Ибо нечего бездельников всевозможных платить, которые от уплаты податей и сборов уклоняются.

— Дворянство будет сильно роптать, царевич…

— Зато новый Стенька Разин не появится, княжна. Да и отношения между помещиком и крестьянами упорядочены будут — плати установленное и более от тебя ничего требовать нельзя. А то стон идет со всей земли, как дворяне и бояре лиходейством занимаются, норовят три шкуры содрать. А еще желают, всех мужиков своих в закупы и холопы превратить на полной «крепости», чтобы ими как рабами торговать.

— Как можно православным единоверцами торговать?!

«Еще как можно, Катя — при Екатерине Второй начнут и оптом и в розницу, а еще тиранить и убивать — люди превратятся в категорию вещей, на них будут смотреть как на скот. Вот этого мне допустить никак нельзя — на корню такое мотыгой загасить нужно».

— А истязать можно по барскому усмотрению?! Не дам налогоплательщиков истязать по собственному хотению. Поставлю в уездах исправников, и церковь смотреть будет за такими злыднями — и чуть что таковых суду предавать, а поместье на казну отписывать. И также делать сие, если помещик тяготы лишние вводит, которые не указаны будут. Если ревизия покажет, что это так, начет составлять и от поместья таковых отрешать.

— Ох, государь, ноша сия тяжелая — дворянство служилое и мелкопоместное сильно недовольно будет, оно и так из последних сил тянется. Хотя сама понимаю, что с ободранного мужика шкуру не спустишь, а некормленая корова молока не даст.

— «Табель о рангах» введу, где вся служба дворянская прописана будет. Все чины по линейке сделаю, и оклады достойные впишем, вдвое большие чем сейчас. А также пенсионные выплаты введем для всех, кто государству двадцать лет отслужил, или калекой на службе стал, а поместья не имеет, или худо оно, разорено. А также деткам пенсии нужно выплачивать, если кормилец их на службе царской погиб.

— А где деньги на все это взять, царевич?! В войске полков больше сотни, и в каждом полторы тысячи солдат с офицерами. «Охочим» по рублю в месяц платят, офицерам по пять и более, это же огромные деньги выйдут, если всем платить, да еще пенсии достойные назначать. Счет ведь на несколько миллионов рублей пойдет, а мне батюшка говорил, что в казну сейчас едва четыре приходит, и то всеми податями и сборами.

— Открою тебе великую тайну, Екатерина Ивановна — но о ней молчок. На Камне и в Сибири места золотых россыпей нашли богатых, и серебра также. Царь Петр людишек туда отправил. Через четыре года золото пойдет в большом количестве, княжна — вначале десятки, через десять лет сотни, а через тридцать лет тысяча пудов, а то и две выходить будет чистого золота в год, и серебра весом поболее.

— Ох-ти, — княжна прикрыла рот ладошкой, и быстро произвела подсчеты. — С пуда ведь можно отчеканить почти пять тысяч червонцев, они с дукаты золотые, что в иноземных странах ходят. А это два рубля и три гривенника каждый, а то и два с полтиной. Двенадцать тысяч рублей с пуда выходит, а с двух тысяч… Господи — двадцать пять миллионов!

«Ни хрена себе считает — я полчаса потратил, а она в уме. А еще говорят, что девичий ум короток, а волос долог — соображает и считает на диво быстро, как калькулятор».

— Половина как минимум на возмещение добычи уйдет, по большому счету, да затраты на чеканку монет из этих средств окупаться будут, да вывоз с охраной, а еще заводы плавильные поставить нужно. Но золотое обращение лет через двадцать начнет серебро вытеснять, да и казна пустой быть перестанет. Так что деньги на реформы появятся, и не нужно будет собственный народ истязать податями безмерными.

Алексей тяжело вздохнул — перед глазами промелькнула длинная вереница убогих деревенек, злые глаза в обноски одетых жителей, с полнейшей безысходностью, «безнадегой», короче.

— Нищий народ только выживает княжна, голодует и умирает. И к знаниям не стремится. А ведь обычная грамотность с людьми чудеса делает, образование нужно, школы при каждой церкви поставить. И налог на гривну меньше с каждого грамотея брать, дабы мужики своих детей сами в школы повели и надзор за ними учиняли — и учить как вьношей, так и девиц.

Княжна смотрела на него широко открытыми глазами — в них плескалось такое море обожания и восторга, что Алексей смутился и потупил взор. Негромко заговорил:

— Вот потому и нужно вводить только подушную подать, а все остальные подати и поборы начисто отринуть и запретить. А то их сонмище целое сейчас обрушилось — с печного дыма, с каждого двора, за колодец, с бороды, с забора и плетня, и от всего прочего, что пытливые умы «прибыльщиков» и подьячих удумали. И злоупотребления от того неимоверные идут — а народ токмо страдает, ища полушку.