Душа снаружи (СИ) - "Nelli Hissant" - Страница 9

В комнате мы остались одни, очевидно, остальные разъехались, решив не дожидаться сноса. И мне бы сесть и поразмыслить, что нам теперь делать и куда податься, но я не мог.

Давно у меня не было того, кого я бы мог назвать другом. И потому мне было совершенно не по себе, ведь раздражение, витавшее в воздухе, было почти осязаемым.

− Сильно тебе досталось? Может, это, врача…

Шу раздраженно усмехнулся. И ничего не ответил.

«Врача!» − Я будто слышал его невысказанные мысли. − «Ну конечно, у нас же полно денег! Или сил, чтобы дотащиться до бесплатной клиники. И нас вот прямо ни разу не сочтут подозрительными».

Ему так хреново? Или же он расстроен, что нас вышвыривают на улицу? Что я был так бесполезен в потасовке? Может, он винит меня в этой драке? Что же, он в чем-то прав. Я точно притягиваю неприятности по жизни.

В опустевшей комнате было очень неуютно. Из коридора тоже сквозило отчаянием и обреченностью. Но эта обреченность не отталкивала меня, а точно манила к себе. Что же… Я последовал на зов.

Безысходность не собирала свои вещи в большую коробку, понурив голову, не плакала, словом, не делала ничего такого, что полагается делать людям, потерявшим работу. Она просто сидела, уставившись в монитор. Руки неподвижно лежали на столе, одна безотчетно сжимала мышку.

− Ты еще здесь. − Не вопрос, но констатация факта.

− Мне больше некуда идти.

Она безразлично пожала плечами.

− Может быть… Ты знаешь какой-то другой хостел? Может, у тебя есть знакомые?

Она медленно-медленно помотала головой. Движение было едва уловимым, будто она не желала тратить на меня слишком много усилий.

− А как же сочувствие и готовность помочь? Это же главные качества сотрудника сферы гостеприимства?

Слова из анкеты о приеме на работу в одном затрапезном отеле, в который меня, конечно же, не взяли.

Она раздраженно дернула плечом, будто отгоняя муху.

— Вот там и спроси. В сфере гостеприимства… Уверена, бродяге вроде тебя там очень обрадуются.

− Я не бродяга. Я − мальчик из очень хорошей семьи. Чертовски богатой… Родня отреклась от меня, но настанет день, когда я верну все, что мне причитается! И тогда я буду очень щедр к тем, кто был добр ко мне в годы невзгод и скитаний…

Она даже не улыбнулась.

— Вот тогда и приходи. Уже с наследством.

И я завелся. Такое происходило каждый раз, когда кто-то проявлял ко мне равнодушие. Я его не выношу. Гораздо лучше, когда на тебя орут. Когда ты раздражаешь кого-то, даже бесишь. Конечно, самое приятное, когда народ все-таки расположен и открыт. Но лучше негатив, чем спокойные, ничего не выражающие лица! Чем это едва заметное пожимание плечами!

Это все довольно нездорово. Мозгами-то я прекрасно понимал, в каких случаях лучше не привлекать к себе внимание. Я старался, правда, старался сливаться с толпой. Выбирал одежду блеклых невзрачных тонов, натягивал капюшон или шапку на глаза. Но рано или поздно мой язык принимался болтать. Нести атомную чушь.

Или взять вот музыку. Если уж я начну петь, то, будьте уверены, разойдусь, да как пойду голосить! Аплодируйте, ну, или вызывайте полицию, это уж как вам угодно. И пусть голос разума взывает ко мне, я прислушаюсь, чтобы уже в следующую секунду вскочить и завопить:

«Безумный злобный мир, вот он я! И что ты мне еще сделаешь, а?!»

Безысходность была крепким орешком. Спокойно выдержала мой долгий взгляд. Вновь уткнулась в компьютер.

− Что, смотришь вакансии? Если ты поешь, то можешь присоединиться к нам с Шу. Можешь и не петь, в принципе… Можешь просто отплясывать с бубном, задорненько так. А ты поможешь нам найти жилье. Люди должны помогать друг другу!

Она не реагировала, даже не послала меня куда подальше. Но я был не намерен сдаваться. К тому же… Недаром я почуял то отчаяние, что заставило меня выйти из комнаты. Как правило, именно его прячут под столь надежной броней из мнимой апатии. Уж я-то знаю.

Я всмотрелся в экран за ее плечом. Для этого мне пришлось обойти стойку, внаглую вторгнуться на запретную территорию. В приличных отелях у администраторов есть под рукой электрошокер как раз для таких, как я.

Но у нее был свой способ обороны. Абсолютная индифферентность. От такой любой похотливый неадекват бы сбежал. Пошел бы искать более отзывчивую жертву. Но то не я. Я − другой неадекват.

На экране были всего лишь старые городские фотографии. Наверное, пятидесятилетней давности − краски приглушенные, точно выгоревшие на солнце. Присмотревшись, я узнал и театр, и посольство. А вот аккуратное, только что отштукатуренное здание между ними не сразу. Впрочем, даже в те времена нельзя было сказать, что оно радовало глаз. Среди всей этой старинной классической архитектуры это белое пятно смотрелось совсем не в кассу. Но, очевидно, моя несговорчивая знакомая так не считала.

− Оу, − протянул я, пытаясь поддержать разговор. − И они сносят такую красоту! Историческое наследие! Куда катится мир…

Она впервые подняла на меня глаза. В них вполне отчетливо читалось «какой же ты идиот».

− Кстати, а что здесь было раньше?

− Морг.

Я хихикнул, но увидел, что она вовсе не шутила. До чего удивительный город! Так и вижу, как заезжие дипломаты и актрисы из окон своих номеров и гримерок наблюдают за поступлением свежих жмуров.

− Извини, конечно, но что тебя связывает с этим, хм, памятником архитектуры?

Она подперла кулаком щеку, устремила взгляд в пространство.

− Потом здесь был клуб. – Здесь она надолго замолчала, будто считая объяснение достаточным. Молчал и я, выдерживая паузу. Мне казалось, что я нащупал нерв и вот-вот подберусь к самой сути.

− Клуб, − повторила Безысходность. − Самый затраханный и грязный клуб в мире, но он сплотил этот город. У нас была такая тусовка…

Я сразу заметил то, что раньше скрывалось под маской флегматичной сони и неброской одеждой. Яркий завиток татуировки, выглядывающий из-под рукава. Полосу кожи, будто перечеркивающую бровь, заживший прокол на ней же. Да и вся ее закрытость, отчужденность и подчеркнутая прямолинейность, это же все было очевидно. Среди девушек рока было много подобных ей. Вот только она была какой-то… Поблекшей, что ли. Старательно спрятавшей глубоко-глубоко свой огонь, разжигаемый музыкой. Явно не по желанию избавившейся от «опознавательных знаков» вроде той же серьги в брови.

− Здесь наверху и раньше был отель. Для студентов, для групп, из приезжих. Понятно, по ночам начинался траходром. Вот и взялись за нас… Прикрыли клубешник, всех разогнали. Мы, конечно, протестовали. Тут же был наш дом! Перестарались, да, не без этого… Когда Ржавый швырнул в долбаного губернатора бахлаху недопитую, тут та-акое началось…

Она ненадолго умолкла, будто раздумывая, стоит ли ей продолжать. Или словно споткнувшись на неудобных воспоминаниях. А потом все же продолжила, но с другого конца.

Ее история звучала так, будто это было вчера, а не семь лет назад. Я не перебивал. До Вирр тоже долетали новости о том, как власти ополчились на молодежные субкультуры. И как же я хотел в это время быть с ними, с братьями и сестрами по музыке, горланить песни о свободе, вместе удирать от копов, устраивать подпольные концерты. Но лет мне тогда было совсем немного, и вся битва поколений сужалась до противостояния с отцом.

− В потасовке… В общем, копы убили нескольких наших. «Случайно», − как они говорили. Якобы их спровоцировали. Было какое-то там расследование, но никого это всерьез не волновало. Нам всем заткнули рты. А здесь открыли компьютерный клуб. За молодежь взялись. На работу, даже самую паршивую, не брали, если патлы у тебя крашенные или там прокол в ухе лишний… Из универа грозились выгнать… Жесть, короче. Ну, а потом выкупил клуб один хрыч за копейки, устроил ночлежку. Ну, а я что… Вот, работать приперлась. Только завтра все здесь сравняют с землей. Эй, ты чего?

− Пошли! − я потянул ее за руку. − Отпразднуем последний день этого гнезда разврата.

В холле с телевизором мы воздали должное всем достойным ушедшим и здравствующим рок-звездам, сидя у торжественно накрытого табурета. Она тоже неплохо пела, приятным голоском с хрипотцой. Я несколько раз сбегал в комнату то за гитарой, то за бутылкой, каждый раз надеясь, что Шу расшевелится и присоединится к нам. Но он настолько старательно изображал спящего, что я разозлился. Хлопнул дверью, чуть ли не снеся ее с петель. Старался шуметь как можно громче. Я напился и уже не смог бы нормально поговорить с ним. Я вообще не мастак во всех этих разговорах и выяснениях отношений. Зато я хорошо эти самые отношения рушу. Мне и хотелось поругаться с ним, или хоть с кем-нибудь.