Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 79

— Да, проклятье Лу не давало мне покоя. Я снова и снова вызывала в памяти те секунды, когда оно достало меня: невыносимый жар внутри доспехов; треск раскаляющегося хопеша; искры, падающие на забрало; шипение змеиной глотки; блеск расколотых рогов на лбу чудовища… В них будто отражалось что-то, как в луне отражается солнце. Вот только это были не солнце и не луна; светила, которое испускало бы такое сияние, я не видела ни в дневном небе Нун, ни в ночном небе Наунет. И тогда я подумала — а нет ли изнанки у изнанки?..

— Не понимаю, о чем ты, — пробормотала я, не представляя, какое отношение все это имеет к горящим озерам и лакомствам из сырых Лу.

— Объясню иначе. Одна колдунья с севера, у которой я училась целый год, сравнивала мир мертвых с лесом, полным зверья. Душа в нем — охотник; если она слаба, то вернется скоро и с пустыми руками. Чем сильнее душа, тем глубже она может зайти в лес — и тем богаче будет ее добыча. Иными словами, хекау не в том, чтобы правильно сосчитать шаги во время жертвоприношения или добыть волос из подмышки рыжего ракшаса для зелья, а в том, как далеко ты продвинулась на пути, — Нефермаат очертила в воздухе знак вроде переплетающейся веревки, а затем — разведенных рук. — Хе кау. Само слово, которым мы зовем колдовство, значит «усиление души». Впрочем, у нас не принято говорить о душе; назовем ее волей. Сделать свою волю законом — вот в чем его суть.

Так она сказала и сжала правый кулак; а потом взяла мою руку и высыпала на нее мелкий песок — все, что осталось от камня.

Я чуть не подпрыгнул на месте — так живо слова Камалы напомнили мне о Зово. Вороноголовая заметила мое волнение, но не поняла его причину:

— Да, я тоже испугалась — и даже не знала, верить ей или нет. Но, поскольку я все еще не понимала, при чем тут змеи и зачем их есть, то так и спросила. Конечно, и на это у Нефермаат был ответ:

— Сражение с Лу было испытанием для меня. Да и вепвавет заодно убедились, что я могу предложить им нечто новое, чему они не научатся у замшелых стариков… А поскольку змеи по своей природе очень близки миру духов, съев их сердце, ты получаешь часть этой силы.

— Но почему я стала совой?!!

Нефермаат уставилась на меня так, будто это я, а не она только что несла всякую околесицу про колдовство и души. Пришлось объяснять:

— Я стала совой во сне. И поняла язык мыши.

— А, — кивнула она. — Я слышала про такое от рогпа. Дар змея проявляется по-разному. Может, ты подселилась в голову совы потому, что раньше управляла ирет?.. Не знаю; в работе души для меня еще много непонятного. Со временем разберусь.

— Но мне-то что с этим делать?!

Она только пожала плечами, но я не отступалась:

— А тебе это зачем?! Не спорю, поджигание воды и измельчение камней выглядит впечатляюще, но колдовство для этого не нужно: хватило бы бочки нефти и молотка покрепче.

— Ты ведь тоже родилась в Старом Доме. Помнишь его хоть немного? Помнишь, чем мы всегда отличались от Нового Дома? Они хорошо придумывали машины: но даже если дать ремет самый совершенный из механизмов, он все равно будет ограничен своей природой. В Новом Доме полагались на машины так же, как вепвавет полагаются на заклинанья и амулеты. И то, и то — подпорки, не больше. В Старом Доме пытались изменить саму природу ремет. Вот и хекау меняет не только мир — оно меняет нас.

— Надеюсь, в лучшую сторону?

Нефермаат улыбнулась — совсем как днем, у озера. Ее глаза блестели, будто два зеркала. Наверное, это было из-за костра, но мне стало жутко и захотелось убежать — и все же меня тянуло к ней… Ох, забудь о том, что я сказала! — вдруг вскрикнула Камала, замахав лапами. — Я пьяна и не знаю, что несу. Пожалуйста, забудь!

К чему я все это веду: с той ночи я стала видеть души живых существ — сначала неотчетливо, потом все лучше и лучше. Они похожи на ленты, нитки и узлы; хотя Падма говорит, что скорее на пучки соломы и репейника. Так или иначе, к их петлям можно прицепиться, и тогда получается смотреть чужими глазами и слышать чужие мысли. А еще можно передавать свои — у Утпалы это хорошо получается. Поэтому его назначали вестником богов.

— А как выглядит моя душа? А можешь прочитать мои мысли?!

— Твоя душа такая же пушистая, как твоя шерсть, — рассмеялась она, потрепав меня за щеку. — И перевязана красной нитью; наверное, кто-то сильно любит тебя, Нуму. Но мысли твои я читать не буду — такие штуки для меня под запретом. Полагаю, я зря потратила дар змея, раз из меня не вышла вторая Палден Лхамо… Что ж! Тем лучше для Нефермаат — пусть сияет одна.

Кстати, раз уж ты обещал! Возьми эти две накидки: белую отнеси Селкет, а черную — Уно. Я не хочу с ними встречаться.

С этими словами она перевернулась на живот и уткнулась носом в покрывало, показывая, что разговор окончен. Я же, проклиная свое любопытство и сговорчивость, подхватил драгоценные наряды и отправился наверх.

***

Пусть и шел уже второй год мой жизни во дворце, я до сих пор избегал встреч с Эрликом и Палден Лхамо. Причиной тому были и рассказы об их грозном нраве, усвоенные с малолетства, и то, как другие лха относились к ним — кто с явным недоверием, как Шаи, кто с тайной опаской, как Камала. Даже болтливая, острая на язык Падма, столкнувшись с ними в саду, умолкала и старалась быстрее убраться восвояси. Только Сиа ничего не замечал; но что с него взять! Для старого лекаря все обитатели дворца были как малые дети, которых нужно напоить, накормить и отправить спать вовремя.

Потому-то, хоть Железный господин и его жена (или сестра?) всегда были приветливы и даже добры ко мне, рядом с ними сердце вечно екало в груди и колени подгибались, как когда смотришь с большой высоты. Но раз уж я обещал Камале разнести одежду, то решил сначала наведаться к Палден Лхамо — с расчетом на то, что не застану ее в Когте. Этой весной она много времени проводила внизу: то в Перстне, то в кузницах Бьяру, а то и вовсе за пределами города, там, где среди талой грязи копошились работники с лопатами и кирками и вороны скакали по кочкам перевернутой земли, выискивая личинок и червей; короче, там, где началось строительство Стены. Я даже и вспомнить не мог, когда последний раз видел богиню во дворце, хотя чуял иногда в коридорах терпкий запах дыма — след ее присутствия.

И все же лапы предательски обмякли и волочились с таким трудом, будто к туфлям не подошвы пришили, а намазанные медом блохоловки! Прошло не меньше четверти часа, прежде чем я доплелся до покоев богини. Поскольку бить в закрытую дверь Лхамо туфлею было святотатственно, а отложить накидки, которые я благоговейно нес перед собою, — страшно (вдруг я помну их, а за это помнут меня?), я выбрал наилучшее, как мне казалось, решение: отступил на шаг, согнулся пополам и изготовился стукнуться в сомкнутые створки лбом. Но как только я подался вперед, дверь с неизмеримым коварством распахнулась — и я влетел внутрь аки баран, бросающийся на собственное отражение в пруду! Разумеется, не успев сделать и пару шагов, я потерял равновесие и растянулся плашмя на гладком полу.

— С тобой все в порядке? — раздался голос Палден Лхамо, полный неподдельного изумления. — Зачем ты бодал дверь?

— Потому что… — выдохнул я, не подымаясь с пола, но при том пытаясь воздеть над головой накидки. Надо полагать, со стороны я походил на нелепо извивающуюся мохнатую гусеницу; Шаи не преминул бы позубоскалить на этот счет, но богиня только сказала:

— А, тебя прислала Камала. Положи одежду на стол, будь добр.

Тут уж, конечно, пришлось встать и оглядеться. Вот что странно: хотя я прежде и бывал в покоях Лхамо, все вокруг казалось незнакомым. Стекло окон, зимой почти прозрачное, теперь помутнело и окрасилось багрянцем; полуденное солнце глядело сквозь его толщу, как налитый кровью глаз. Личины на стенах, кровать, стол и прочие предметы плыли в горячем сумраке, как пузыри воздуха в чаше с шецу. На секунду мне даже почудилось, будто маски Палден Лхамо оторвались от удерживавших их гвоздей и парят, вяло всплескивая шелковыми кистями: не то птицы, не то диковинные медузы и моллюски, которых я видел в книгах Сиа.