Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 50

Я аж поперхнулся гнилостным воздухом; так значит, это боги и богини, чьих лиц я не видел, а имен — не знал, открывали двери, лили воду из серебряных труб, освещали покои и выполняли другие прихоти обитателей дворца! И все это — не просыпаясь! Какими бы сладкими ни были их видения, такая судьба казалась жуткой.

— Не пугайся, Нуму. Все не так плохо, — они не страдают, и нам не стоит. Подумай сам. Старые дома часто стоят на костях; а те, что поновее, — на веревках, которыми измерили тени прохожих… Впрочем, Сиа не обрадуется, если я начну обсуждать с тобой тонкости колдовского ремесла.

— Сиа вообще говорит, что колдовства на самом деле нет. Что все чудеса происходят только в голове.

— Что ж, Сиа — хитрец, — Палден Лхамо одобрительно улыбнулась и надавила обеими ладонями на солнечное сплетение спящей — будто тесто месила. Готов поспорить, мои ребра бы от такого обращения треснули, как сухие веточки, — но безымянной женщине было все равно. — Но, положим, все обман. Если его никто не раскроет, чем он отличается от правды? И если спящий не проснется, чем сон отличается от яви?

В ответ я глухо заворчал; такие отговорки только раздражали еще больше — будто мозг чесали щеткой из жесткой щетины.

— Правда и есть правда; а явь есть явь! Должно быть что-то, что отличает ее ото сна.

— Может, и есть. Но ты замерз. Возвращайся наверх — сегодня ты достаточно помог.

И правда, зубы у меня стучали, как копыта бегущего оронго, а шерсть поднялась дыбом. Слегка пошатываясь от навалившейся слабости, я побрел прочь из холодных покоев. У самого выхода эхо донесло до меня голос Палден Лхамо. Правда, обращалась она не ко мне — и говорила на языке богов, как и второй голос, которого я прежде не слышал.

Тогда я не понял смысла их разговора; но теперь все же запишу его, хотя это и против моего обычая:

— Кекуит, спой мне песню, — сказала сияющая богиня.

— Хорошо, Нефермаат, — ответил дворец. — Этой песне меня научила Меретсегер, механик второго уровня, во время дежурства в секторе МОУ-восемь-восемь-три. Надеюсь, тебе понравится.

Спят под водой твой брат с сестрой;

Кораллами кость цветет;

В глазницы жемчуг насыпан горой;

Ни пяди не пропадет,

Но превратятся через дни

В сокровище они.

***

— Водители воинств! Про ваши дела теперь рассказать мне пристало,

Племя драконов перворожденных воды мутило и корни

Горние грызло во тьме. Вы же, придя, поразили

Врагов-великанов, Вритры детей, ваджрами громовыми,

Удары их мощью сравнимы с быком, сияние — с тысячей молний.

Пали драконы; воды теперь, чисты, над ними катятся,

Рыбы играют в разверстых пастях; враги ваши в тьме беспросветной.

***

Прошло уже несколько месяцев моей жизни в Когте. Во внешнем мире наступило лето: кустарники у подножия скал оперились сочной листвой, будто подросшие птенцы мухоловки; над каменистой землей поднялись подушки проломника и ступенчатые башни ревеня. Правда, из багровых окон дворца зелень казалась скорее черной, но я уже приноровился к этой странности… да и ко многим другим тоже.

Например, я подметил, что четыре вороноголовых демона со времени Цама ни разу не появлялись вместе. Если я вставал до рассвета, чтобы с чувством, толком и расстановкой перемыть горшки на кухне, — замечу, к слову, что Сиа и другие боги не больно-то охотно занимались этим делом, — то непременно сталкивался в кумбуме с Падмой, подъедавшей остатки вчерашнего супа или каши. Днем в саду мне частенько встречалась Камала; она любила растянуться на стволе припавшего к земле дерева, среди теплых пятен света; иногда женщина в сонном забытьи терла ладонью глаза — и тут же хваталась за зеркальце, привязанное у пояса, чтобы поправить размазавшуюся тушь. Под вечер мне обычно попадался Утпала. Он входил в кумбум, согнув шею, чтобы не задеть макушкой дверной проем, усаживался на жалобно скрипящий стул и принимался чесать голову первой попавшейся вилкой. Не удивительно, что короткая грива его всегда бывала растрепана, как вылезшая из-под снега трава. Утпала бывал настолько погружен в свои мысли, что, кажется, и не замечал, как я подаю ему тарелки с момо или жареными овощами. Но оно и к лучшему! Один вид его лап, подобных железным трезубцам, внушал опасения. А ну как он решит проверить мой череп на прочность и расколет его между пальцами, как какой-нибудь орех?.. А вот Пундарика, самый молчаливый из демонов, мне вообще почти не встречался, не знаю уж, почему.

— Разве я тебе еще не говорил? — удивленно хмыкнул Шаи, когда я поведал ему об этой загадке. — Эти лотосовы дети работают в разные часы, если это можно называть «работой»… Утпала взял себе ночь, от часа Свиньи до часа Быка, Камала — вечер, от Обезьяны до Снежного льва, Падма — день, а Пундарике досталось утро, от Тигра и до Дракона.

— Ааа, я понял! В это время демоны превращаются в воронов и летают по миру, пугая народ!

— Можно и так сказать… Только они сами никуда не летают. И наверняка обидятся, если ты продолжишь обзывать их демонами. Падма так уж точно, — Шаи задумался на мгновение, а потом махнул ладонью, будто решившись на что-то. — Знаешь, что? Пойдем, я покажу тебе. Только тихо.

Мы поднялись на верхний уровень Когтя и двинулись к острому, слегка вздернутому носу дворца; Шаи уже успел объяснить мне, что, упав с небес, Коготь вонзился в скалу наподобие стрелы, а затем просел, примяв оплавившийся от жара камень, — и все же северная часть дворца оказалась чуть ниже южной, висящей в воздухе.

Коридор, по которому мы шли, оканчивался дверью, раза в три превосходящей по размеру все прочие. На ее поверхности, будто на чистом белом воске, было отпечатано изображение шара с двумя крыльями: эти странные конечности имели перья, как у птиц, но были плоскими, как у жуков. По величине и особому украшению и по тому, что дверь не спешила расступаться перед нами, я сразу понял, что за нею скрывается что-то важное. Шаи пробормотал что-то на языке богов — видимо, уговаривал духов дворца впустить нас.

Послушавшись, дверь отворилась; за нею оказались просторные покои, очертаниями напоминающие устремленное вперед лезвие пурба. Пол под лапами был темен и шершав, как вывалившийся из пасти дре язык; высоко над головою восточная и западная стены-окна смыкались, образуя легкий прозрачный свод. Сквозь стеклянистую шкуру Когтя, поросшую лиловыми хрящами и черными прожилками, я увидел сначала дневное небо с растрепанными вихрами облаков, а затем и Бьяру — так ясно, будто город был всего в шаге от меня. Казалось, протяни ладонь — и коснешься золоченых макушек лакхангов, звездчатых кумбумов, курильниц, сочащихся ароматным дымом, или полощущихся на свежем ветру дарчо. А если бы я напряг зрение, то смог бы разглядеть, пожалуй, и оми в пестрых носилках, и шенов с чашами для подаяний, и уличных торговцев, обмахивающихся веером из нанизанных на палочки жареных воробьев, и вчерашних гуляк, которых сон свалил у самого порога дома; они храпят, прикрыв носы меховыми шапками, и не знают даже, что через их раскинутые лапы перепрыгивают на спор соседские дети. Вздумай я направить взгляд еще дальше, то увидел бы и поля, покрытые зеленой щетиной ячменя, и дороги, расстеленные по земле, как полотна некрашеного хлопка, и реку Ньяханг, греющую спину на летнем солнце.

Но больше наружного мира меня занимало место, куда Шаи привел меня. Прямо из стен здесь росли какие-то тонкие широкие диски, похожие не то на листья лотоса, не то на створки жемчужниц, не то на большие зеркала; по их поверхности пробегали иногда красные огоньки, живо напомнившие мне о нижнем уровне Когтя. И здесь — к моему ужасу! — тоже кто-то спал, вытянувшись на узком, неудобном ложе прямо посреди покоев. Присмотревшись, я узнал Падму; по счастью, ее сон совсем не походил на глубокое, мертвенное забытье богов, спрятанных в подполье. Маленькая демоница была одета не в липкие белые ленты, а в свой обычный наряд — выцветшую темную рубаху и просторные штаны; на ее щеках горел румянец; упавшие на лицо волосы намокли от прерывистого дыхания; а главное, она шевелилась — и весьма бодро! Верхние и нижние лапы дергались, загребая воздух, из губ вырывались то хрипы, то свист, то невнятное бормотание; похоже, ей снилась погоня — не знаю только, была она жертвой или преследователем. Мне очень захотелось подойти поближе, чтобы услышать, что Падма шепчет себе под нос.