Три Нити (СИ) - "natlalihuitl" - Страница 31

Палден Лхамо, заметив приближение супруга, приветственно подняла левую ладонь; Эрлик поднял правую в ответ. Боги соприкоснулись предплечьями, сотворив жест победы над тремя мирами, и несколько мгновений стояли так, позволяя народу рассмотреть себя. Затем Лхамо отступила назад, скрывшись за спиною мужа. Четверка вороноголовых, украдкой пробравшаяся наверх, переглянулась меж собою. Их зобы заходили вверх-вниз, раздулись, как кузнечные меха; затрепетали во рту языки — но демоны молчали. Зато возвысили голос почжуты.

— Смотрите, смотрите все! — крикнул один, тыча когтем в дрожащих линга. — Эти трое зовутся Дактри, Сибтри, Жалкар.

— Они — худшие из преступников, — подхватил второй. — Они забирали чужое добро и чужие жизни; они колдовали, не испросив разрешения богов.

— Сегодня их ждет справедливый суд, — продолжил третий. — Душе, отягощенной грехами, место в адских мирах.

— Там, приняв страдание, она очистится для нового рождения, — добавил четвертый. — И в этом — мудрость и милосердие Эрлика Чойгьяла.

— Убей! Уничтожь! — закричал кто-то в толпе. Дур-бдаг, до того стоявшие неподвижно, подняли полосатые палки и принялись колотить линга по спине, призывая к ответу. Одна из них, женщина с неровно остриженной бурой шерстью, подняла глаза на бога, горой нависавшего над нею. Ее челюсть беспомощно отвисла; с морды на подол падали капли — то ли слезы, то ли слюна. Железный господин поднял сначала левый кулак, с арканом, а потом — правый, с булавой, предлагая ей выбор. Линга всхлипнула и кивнула на аркан. В тот же миг ее тело обмякло и повалилось вниз, задев вторую женщину. Та дернулась так, будто в нее брызнуло кипящим маслом, и застонала — но не от страха, а от ярости; третий линга, молодой и крепкий мужчина, зарычал, оскалив желтые клыки.

— Справедливый суд! — крикнула женщина, уставившись прямо на макушку скелета-булавы. — Справедливый, ха! Мы грабили, да, мы убивали! Но чем вы, боги, лучше? Ваш холод отнял нашу землю! Ваша зима заморозила нашего сына, новорожденного, ни в чем не повинного щенка! Если мы будем страдать в адских мирах, то и вам там самое место!

Ее голос из визга превратился в утробный, жуткий рев — и вдруг оба линга принялись расти, раздуваясь изнутри! Толстые веревки с треском лопнули на запястьях; ободранная шерсть вздыбилась медными иглами. Линга вскочили на лапы и отпрыгнули назад, к самой границе внешнего круга. Никто не пытался остановить их: ни дур-бдаг, ни вороноголовые демоны, ни сам Железный господин. Впрочем, преступники и не собирались убегать. В их грудных клетках, которые стали уже шириною с сундук, что-то ворочалось и разгоралось, просвечивая сквозь кожу и шерсть, как сквозь промасленную бумагу. Вдруг линга припали к земле, опершись на все лапы, точно ящерицы, и широко распахнули пасти. Огонь хлынул из их глоток; шафраново-желтые клубы окутали тело бога, от рогов до пят, а линга все выплевывали и выплевывали потоки пламени. Я успел десять раз моргнуть и дважды облизать пересохшие губы — и только тогда их дыхание иссякло. Они упали на колени, обхватив лапами плечи и заходясь хриплым кашлем.

— Будьте вы все прокляты, — выдавила женщина, глядя исподлобья на притихший народ. Кожа на ее ноздрях и щеках полопалась и кровоточила; обгоревшая шерсть свернулась бурыми комьями, — вы и ваш господин…

— Убей! Уничтожь! — закричали в ответ.

Раскаленная докрасна булава упала на ее череп. Во все стороны брызнули кровь и мозг; та же участь постигла мужчину. Вспышка молнии озарила небо — и Железного господина, целого и невредимого. Снова заговорили почжуты:

— Суд совершен!

— Суд Закона!

— Возблагодарите Хозяина Закона!

— Возблагодарите того, кто держит весь мир!

И гром ударил следом.

От его грохота все мои потроха затряслись и сдвинулись с места, как лед по весне: желудок подскочил к горлу, сердце ушло в хвост, а печень уползла в череп. Стало так трудно дышать, будто чья-то невидимая лапа крала воздух прямо из-под носа. Легкие болезненно сжались, и рот наполнился горьким привкусом крови.

— Возьми! — просипел кто-то рядом. — Возьми мой дар!

— Возьми! Возьми! Прими эту жертву! — поддержали другие голоса. Вверх один за другим потянулись рукава, — синие, желтые, белые, зеленые, — как стебли, над которыми один за другим раскрывались бутоны ладоней. И все они протягивали что-то Железному господину — хотя все были пусты!

Еще одна лапа поднялась совсем рядом — это был Мардо. Я непонимающе уставился на дядю: он весь трясся, как от холода, глаза закатились, обнажив желтоватые белки, но губы раздвигала широкая улыбка. И тут я все понял. Совершившийся суд был не просто казнью трех преступников; это было явление Закона, поддерживающего ход всего мира; Закона, без которого все лишилось бы смысла и цели; Закона, который вершил Железный господин. Чувство великой благодарности захватило меня; нужно было отблагодарить лха хоть чем-нибудь! Но из пожитков у меня была только глиняная чашка для часуймы за пазухой. И тогда я вспомнил наставление Синей Гривы: если тебе нечего дать богам, ни масла, ни молока, ни даже горстки цапмы, представь, что подносишь им свою кровь и плоть, словно блюдо на пиру, — и это будет зачтено тебе в заслуги.

— Прими эту жертву! — сказал я, зажмурившись и изо всех сил пытаясь представить, как срезаю острым ножом кусок жира с живота. В ушах что-то хрустнуло, будто разломили сочный корень кхур-мона, и мне сразу стало очень легко. Морда и лапы онемели, и я весь стал — одни глаза, и уже не мог ни говорить, ни шевелиться, только смотреть. Мне чудилось, что висевший в воздухе туман превратился в чистый свет; его волны накатывались на площадь и город за нею, на тысячи горожан и паломников, собравшихся перед озером Бьяцо, — и все вокруг улыбались, хохотали и обнимали друг друга, забыв, кто оми, а кто слуга, кто богач, а кто нищий. Шелк терся о шерсть, золото — о грязь.

Но тут с сердитым шипением полил дождь, прибивая нашу радость, как пыль. И вот уже народ охлопывал себя по бокам и хватался за припрятанные кошельки — целы ли? Мардо пыхтел, выпучив глаза и ловя дрожащим языком солоноватые капли. От самых границ внешнего круга послышались истошные крики: кажется, на некоторых праведников случившееся чудо оказало куда большее действие, чем на меня или дядю! С десяток из них впали в неистовство, и теперь катались по земле, пуская пену из пастей и выдирая клочья шерсти из грив. Младшие шены старались усмирить их, но те царапались и кусались, как бешеные.

Я точно не знаю, что случилось дальше. Потом одни говорили, что праведнику, страстно желавшему испросить благословения богов, удалось проползти на брюхе мимо сотен стражей; другие винили воина, в суматохе неловко обошедшегося с копьем… Так или иначе, над площадью раздался разгневанный рев; кто-то больно задел вахану Железного господина — и огромный бык, порвав поводья, принялся топтать обидчиков.

Слуги и шены расступились перед ним, словно вода, — да и правда, кому охота трогать зверя, принадлежащего самому Эрлику? Бык ворвался в толпу, точно скатившийся с горы камень; только ребра и черепа захрустели под ногами. Собравшиеся на площади еще были одурманены недавними видениями и оттого медленны, как зимние мухи; они не разбегались, не пытались даже заслониться от ударов. От запаха крови бык пришел в еще большее бешенство; его ноздри раздувались, с губ капала пена, а с копыт — красная грязь. Чудище было все ближе; а мы с дядей только и могли, что осоловело смотреть, как оно летит на нас.

И когда между нами оставалась только дюжина шагов, бык страшно захрипел и замер, вскинувшись на дыбы! Казалось, будто на шею ему накинули невидимую петлю и теперь с силой тащили прочь. Зверь издал тоскливое мычание; в его глазах стояли слезы — и я вдруг понял, что, несмотря на громадные размеры, он был еще совсем теленком. Должно быть, он никогда прежде не видел толпы, не слышал криков, не испытывал боли сильнее укусов насекомых. Не злость гнала его вперед, а страх.

И тогда я сделал то, на что никогда не решился бы в здравом уме, — соскочил с дядиных колен и подошел к вахане Железного господина. Бык покосился на меня, фырча и клацая зубами. Копыто величиною с горшок пролетело в волоске от моего носа, но я все-таки коснулся забрызганной слюною и кровью морды.