Вечная философия - Хаксли Олдос - Страница 5

Второе поколение квакеров еще четче сформулировало доктрину внутреннего света. «Существует нечто, – писал Уильям Пенн, – что ближе нам, чем Писания, что ближе к нашему разуму – Слово в сердце, из которого рождаются Писания». А немногим позже Роберт Барклай предпринял попытку объяснить непосредственное переживание tat tvam asi в понятиях августинской теологии, которую, разумеется, пришлось порядком подправить и видоизменить, чтобы она соответствовала фактам. В своих знаменитых сочинениях Барклай писал, что человек – это падшее существо, способное на добро лишь в том случае, если сольется воедино с Божественным светом. Этот Божественный свет есть Христос в душе человека, и он столь же вездесущ, как семена греха. Все люди, и варвары наравне с христианами, наделены Внутренним светом, даже если они ничего не знают о земной жизни Христа. Отпущение грехов уготовано тем, кто не отторгает внутреннего света и тем самым позволяет новой святости родиться внутри их.

Как раз потому, что мы не знаем, Кто мы такие, оттого, что не сознаем Царство Небесное внутри нас самих, мы и ведем себя в целом глупо, зачастую безумно, порой преступно – то есть по-человечески. Чтобы достичь спасения, избавления и просветления, мы должны постичь добро, которое еще не осознаем, но которое уже внутри нас, вернуться к нашей вечной Основе и остаться там, где мы, сами того не зная, были все это время. Платон говорит о том же, когда пишет в «Государстве», что «способность понимания, как видно, гораздо более божественного происхождения; она никогда не теряет своей силы». А в «Театете» он отмечает (и на этой же мысли настаивают те, кто практикует духовную религию), что только став подобным Богу, можно познать Бога, а стать подобным Богу – значит, отождествить себя с божественным началом, которое на самом деле составляет нашу истинную природу, но о котором мы, обычно по собственному нежеланию, предпочитаем не знать.

Филон был представителем эллинистического мистицизма и вырос, согласно исследованиям профессора Гудинафа, среди евреев времен рассеяния, между 200 г. до н.э. и 100 г. Давая Пятикнижию новое толкование через призму метафизической системы, происходящей из платонизма, неопифагоризма и стоицизма, Филон превратил полностью трансцендентного и почти антропоморфного, индивидуального старозаветного Бога в имманентно-трансцендентный Абсолютный Разум Вечной философии. Но даже ортодоксальные писцы и фарисеи этого судьбоносного века, который принес человечеству, помимо распространения доктрин Филона, первые ростки христианства и разрушение Иерусалимского Храма, даже законники делали весьма мистические заявления. Хиллел, великий раввин, чье учение о смирении и любви Господней и человеческой можно считать ранней, более примитивной версией евангельских проповедей, произнес, как показывают свидетельства, следующие слова, обращаясь к собравшимся во дворе Храма: «Если я здесь (говорит Иегова устами пророка), то все здесь. Если меня нет, то никого нет».

Упрощенные доктрины Вечной философии можно найти в системах мышления нецивилизованных, так называемых примитивных народов. Маори, например, считают, что каждое человеческое существо состоит из четырех элементов: божественного вечного начала, которое называют «тойора», личности, которая исчезает после смерти, призрака-тени или души, которая существует и после смерти, и, наконец, тела. Индейцы Оглала называют божественную составляющую «сикан», и она считается единой с «тон», божественной природы мира. Другие составляющие «я» – это «наги», то есть личность, и «нийя», живая душа. После смерти сикан воссоединяется с божественной Основой всех вещей, наги продолжает жить в призрачном мире физических явлений, а нийя растворяется в материальной вселенной.

Говоря о «примитивных» обществах двадцатого века, мы не можем полностью исключить возможность влияния некой высшей культуры или заимствования из нее. Следовательно, мы не имеем права из настоящего спорить с прошлым. Так как многие современные дикари придерживаются эзотерической монотеистической философии, причем этот монотеизм зачастую строится на принципе «То есть ты», мы не имеем права с ходу приписывать подобные взгляды людям палеолита или неолита.

Более закономерно и правильно делать заключения, которые можно вывести из наших познаний о нашей собственной физиологии и психологии. Нам по опыту известно, что человеческий разум способен на все – от слабоумия до квантовой теории, от «Майн Кампф» и садизма до святости Филипа Нери, от метафизики до кроссвордов, силовой политики и «Торжественной мессы». Мы также знаем, что человеческое сознание каким-то образом связано с мозгом человека, и у нас есть веские основания предполагать, что уже много тысяч лет в размере и составе человеческого мозга не происходило существенных изменений. Следовательно, представляется разумным предположить, что в далеком прошлом деятельность человеческого разума по разнообразию и качеству не уступала современной.

Неоспоримо, однако, что многие действия, которые сейчас производят некоторые человеческие сознания, в прошлом никакими сознаниями не производились. На то есть несколько очевидных причин. Определенные мысли практически невозможны без подходящего языка, порождающего соответствующую систему классификации. Там, где нет необходимых инструментов, соответствующие мысли не выражаются и вовсе не формируются. И это еще не все. Не всегда есть стимул к развитию определенных инструментов. В истории – и в доисторические времена – были периоды, когда люди, несмотря на наличие возможности, подолгу не желали обращать внимание на какой-нибудь вопрос, который их потомки впоследствии находили захватывающим. Например, у нас нет оснований предполагать, что в период с двенадцатого по тринадцатый век человеческий разум эволюционировал в той же степени, как, скажем, эволюционировала физическая структура лошадиного копыта за гораздо более долгое геологическое время. А произошло вот что: люди перевели внимание с одних аспектов реальности на другие. Результатом в числе прочего стало развитие естественных наук. Наше восприятие и понимание в значительной мере управляется нашей волей. Мы осознаем и осмысляем те вещи, которые по тем или иным причинам хотим видеть и понимать. Там, где есть воля, всегда может действовать интеллект. Возможности человеческого разума практически безграничны. Что бы мы ни пожелали сделать – будь то единое восприятие Бога или создание самодвижущегося огнемета, – нам это под силу при условии, что желание достаточно сильно и не пропадает. Очевидно, что многое из того, на что обращают внимание современные люди, не представляло интереса для их предшественников. Следовательно, сами инструменты четкого и плодотворного осмысления этих вещей еще не были изобретены – не только в доисторические времена, но и на заре современности.