Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната - Страница 51

– Не пара? – переспросила я, облизнув вмиг пересохшие губы.

Она посмотрела на меня задумчиво, будто видела что-то, чего я сама о себе не знала. И самое противное, что она была права – я много не знала о себе. О себе! Это смешно просто, когда ты в собственной душе бродишь, как по дремучему лесу.

– Вы с Кошем – исключительные, уникальные. Но как показывает жизнь, два самоцвета рядом не горят. Их блеск приглушает друг друга. Тебе надо найти кого-то попроще. И ему… тоже.

Мы помолчали, думая каждая о своем.

Два самоцвета рядом не горят… По мне, так наоборот. Две блестяшки дадут больше света, чем одна.

– А пока ты и вовсе не горишь, – продолжала Барбара Збыславовна. – С твоими данными можно было стать первой студенткой института.

– Я и так первая!..

– Ну да, когда надо выехать на таланте, – Ягушевская смягчила свои слова улыбкой. – А вот трудолюбия у тебя – птичка наплакала.

– Да знаю я, что надо учиться.

– Вот и хорошо, что знаешь. Поэтому иди на ленту и примени знания на практике.

Мне ничего не оставалось, как отправиться, куда послали.

Я брела по коридору, шаркая подошвами, а совсем не постукивая каблучками, и размышляла. Правда ли, что ректор ей не нравится? Врёт, наверное. Но ведь хранит она фотографию Баюнова? Как ректор – фотку Марины Морелли. Вот зачем Ягушевской фото врага? Может, она ведёт переговоры с «приматами»? В прошлом году я была убеждена в предательстве Ягушевской, но Кош Невмертич сказал, что сам во всём разберётся, и что Ягушевская – не предатель. Ага, выгораживает, как Вольпину. Сказал, что сам найдёт предателя, но что-то весь персонал остался в институте!

Нет, с фоткой Баюнова нечисто. Мне с трудом представлялось, что может нравиться кто-то кроме него. Царёв – симпатичный, но гадёныш. Анчуткин тоже симпатичный, но влюбиться в него?! Ой, не смешите! Быков?.. Я вздохнула. Да, Быков – крутой. С ним интересно и весело. Но разве он сравнится с Кошем Невмертичем? Это всё равно, что сравнивать… быка и гепарда. Один такой привычный, даже обыденный, а второй…

Эх… Оставалось только повздыхать. Конечно, такому никто не пара. Ну как – не пара? Пока – не пара. Я остановилась в пустом коридоре, глядя в пол. Морелли училась в «Иве», а потом у них с ректором был роман. Я тоже учусь. Вот стану лучшей ученицей, закончу институт – и тогда посмотрим, как ректор ко мне отнесётся.

Закончу… Четыре года!.. Я едва не застонала от отчаяния. Будто он будет ждать меня четыре года. Я-то точно буду. Хоть четыре года, хоть десять лет.

В коридор завернул Быков и присвистнул, увидев меня.

– Краснова! – загудел он, уперев кулаки в бока. – Ты почему не на занятиях?! А ну, марш на ленту! И бегом! Бегом!

Я закинула сумку на плечо и побежала, застучав каблуками.

Мне казалось, время до новогоднего бала в «ПриМе» тянулось очень медленно. Я всё также бегала на бесконечные допзанятия – преподаватели словно сговорились, нагружая меня выше головы (и можно было догадаться, кто за этим стоял), три раза в неделю у меня были индивидуалки с Быковым, но я была этому даже рада. Это помогало хоть немного отвлечься от мыслей о Коше Невмертиче. Но как можно было не думать о нём, когда на любое занятие я теперь обязана была надевать кокошник, подаренный ректором.

Ведь не просто так он сделал мне такой дорогой подарок?

Не знаю, помогал ли кокошник, или просто Вольпина затаилась (а может, и верно, что она были ни при чём), но больше никаких уток-поганок я не видела, и никто не пытался меня придушить, зарезать или извести каким-то другим образом.

Но надо сказать, что Вольпину теперь я старалась не замечать совсем, и когда она (вот нахалка!) заговаривала со мной, встретив в столовой или коридоре, я просто отворачивалась и ускоряла шаг.

Старшаки заискивали, пытаясь подружиться и вызнать о боевых заклинаниях, но Быков предупредил, чтобы я молчала – и я молчала намертво. Царев постоянно вился рядом (спасибо, хоть целоваться больше не лез), но зато вздрагивал, стоило мне сделать резкое движение, и это бесило – не могло не бесить. Но больше всего бесило, что Анчуткин продолжал делать вид, что мы незнакомы, и всюду ходил с Вольпиной.

А Кош Невмертич словно прятался от меня. Я видела ректора мельком раза два – и то издали, когда он садился в свой серый «Лексус» поздно вечером. Мне оставалось лишь гадать – вспоминает ли он обо мне. Или предпочёл отвлечься – только не на учёбу, как я.

В начале декабря студенток залихорадило – только и было разговоров, что про наряды для новогоднего бала. Нескольким страдалицам вроде меня – которые были приговорены к интернат-обучению, принесли каталоги, чтобы заказать платье, если будет такое желание.

Теперь я получала стипендию (повышенную, между прочим, как особь класса «супер»), и вполне могла потратить её на какое-нибудь шикарное платье, чтобы ректор увидел – и ахнул.

Да, что бы там ни говорила Ягушевская, я решила, что вполне могу стать парой Кошу Невмертичу. Надо только маленько постараться. И убедить его, что мы – вполне себе пара. Можем ею быть.

Каталоги я просматривала тайком, стесняясь, хотя ничего позорного в этом не было. Мне хотелось выбрать что-то сексуальное, вызывающее, чтобы Кош Невмертич понял, что я уже не ребёнок.

Однажды Быков застал меня вместе с журналами, когда я перед индивидуальным занятием сидела на матах и рассматривала платья.

Он подошёл неслышно, и я заметила его, только когда он кашлянул, встав позади.

– Что выбрала? – спросил он добродушно, пока я собирала журналы, которые рассыпала, подскочив от неожиданности.

– Пока ещё ничего, – ответила я небрежно. – Да это так, не выбираю. Просто просматриваю.

– Ну конечно, – согласился он. Поднял один из журналов и раскрыл наугад, с любопытством перелистав несколько страниц. – Вот это тебе пойдет.

Он показал мне фотографию, на которой моделька с наивным взглядом показывала легкое белое платье – воздушное, как облако, с кружевными вставками на пышных рукавах и по подолу, с пуговками и пышной юбочкой-колокольчиком. Что-то в фольклорном стиле, невинное, совсем детское!

– Нет, – наотрез отказалась я. – Это для малолеток. Я такое не надену.

– Для малолеток? – Быков ещё раз посмотрел на фотографию и почесал затылок. – По-моему, как раз для тебя. Ты в нём будешь, как снежинка…

– Ага, на утреннике в детском саду.

– Зря, тебе бы пошло. Смотришь на девушку в таком платье – и сразу все силы молодецкие играть. Но как знаешь, – он отдал мне журнал и начал разминаться. – Давай заканчивай – и на татами. Разогрелась?

Перед сном я выудила из стопки тот самый каталог и долго смотрела на платье, которое понравилось Быкову. Может, это то, что надо? Посмотрит ректор – и силы заиграют… эм… молодецкие.

Платье я всё-таки заказала, а красные сапожки у меня были –прошлогодний подарок Елены. Но за неделю перед праздником случился ещё один подарок – вернулась из больницы Колокольчикова. Её физиономия снова была беленькой, и сама Машка выглядела очень даже хорошо.

Мы окружили её, когда она вошла в аудиторию перед началом ленты, а Машка рассказывала взахлёб, счастливо улыбаясь:

– Всё прошло! – она приподнимала ладонью белобрысую челку, вертясь перед нами вправо и влево. – Ужас, что было! Но мне ещё повезло! Со мной лежала девчонка из «ПриМы» – так ту так заколдовали, что она до лета проваляется! Приехала к нам, чтобы учиться – и вот, устроили… – она заметила меня и отвела глаза.

Это лучше всего показало, кого она считает виновной. Я отошла от одногруппников тихонько, чтобы не привлекать внимания. Царёв заметил и увязался следом.

– С кем пойдёшь на новогодний бал? – спросил он, помогая мне собрать учебники со стола и запихнуть в сумку коробку с кокошником.

– Одна, – ответила я, пристроив сумку на плечо.

– Пойдём вместе? – предложил Царёв.

– Не боишься опрыщаветь? – я пошла из аудитории, и он потянулся за мной хвостиком.