Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната - Страница 50

– Из-за этой Вольпной все с ума сошли, – сказала я мрачно. За окном поднялся ветер, и ели уныло размахивали мохнатыми лапами – будто дирижировали в унисон невидимым музыкантам. – Почему её не изолируют, если она так влияет на всех?

Ну-ну, Васечка. Как будто тебя интересовали все. Тебя интересует кое-кто определённый. Который не хотел избавляться от любовных чар.

– Понимаю твоё волнение за студентов, – Ягушевская поднесла руку к лицу, и я подозрительно уставилась на неё – смеётся она, что ли?

По стеклу защелкали первые капли начинающегося дождя. Наверное, будет гроза. И наверное, Анчуткин будет испытывать свой петерсит… Только вот меня уже не позовёт… И ладно. Пусть топает со своей Кариночкой. Пусть ей молния в макушку ударит. Чтобы забыла, как чары любовные наводить…

– Понимаю твоё волнение, – повторила Барбара Збыславовна, – но ты причинили институту больше вреда, чем Вольпина. Причём, умышленно. А Вольпина ни на кого конкретно свою силу не направляет. И если не изолировали тебя за умышленные проступки, то почему должны наказывать Карину за невольное проявление её дара?

– Да она и яйца ни разу не чистила, – огрызнулась я. – А меня… ни за что…

– Думаешь, Кош Невмертич наказывает тебя за Вольпину?

– А за кого ещё? У меня уже язык отвалится скоро объяснять, что это не я навела приговор на Машку, и что Анчуткина с Царёвым не я ударила, и к вашей разлюбимой Кариночке даже пальцем не прикасалась! Но никто мне не верит!..

– Он верит тебе, – в голосе Ягушевской прозвучали какие-то новые нотки – так и зазвенели колокольчиком. Но не серебряным, а стальным. – Я не видела ни одного человека, которому Кош Невмертич бы настолько доверял, – специально или нет, но она посмотрела на мою правую руку, где серебрилось колечко.

Я сразу спрятала руки за спину и, понятное дело, спалилась. Хотя могла бы не дёргаться – мало ли откуда у меня кольцо. Серебряные кольца – не только у ректора. Ведь и браслет с розовыми бусинами не только Вольпина носит.

– Ты – исключение, Василиса. Не сомневайся, он верит тебе. И ждёт, что будешь верить и ты.

– Ага, верит! – вспылила я. – Знаток женских душ! Если верит, то почему постоянно наказывает? Я уже замучилась полироль на его яйца наводить! Что-то Вольпину никто не заставляет…

– Василиса! – сказала с упрёком Барбара Збыславовна, а потом расхохоталась. – Ох уж эти яйца, – пояснила она свой смех, когда заметила, что я смотрю на неё удивлённо. – Ты не понимаешь, что это наказание – не из-за того, что тебя считают виновной?

Вот так новость. Наказывают не из-за этого? Тогда почему?.. Или просто дурацкая шуточка, чтобы меня позлить?

– Чистка яиц – не наказание за проступок, – пояснила Барбара Збыславовна. – Всё это для того, чтобы ты успокоилась, отвлеклась монотонной работой и не тратила зря эмоции.

Я ждала услышать какое-то разумное объяснение, а услышала опять бесконечную песенку «будь спокойна, и к тебе потянутся».

– Что вы все про эмоции! – чуть не крикнула я. – При чем тут эмоции!

– Остынь! – Ягушевская сказала это негромко, но как припечатала. – И запомни, что я тебе сейчас скажу. Надо беречь свои чувства. Надо расходовать их с умом, смаковать их, наслаждаться ими. Что толку сожрать всё сразу, получив изжогу? Не верь тем, кто говорит, что гореть надо быстро и ярко. Быстро и ярко – это когда жить осталось пару часов. А если впереди – долгие годы, ты не имеешь права жрать полной ложкой. Только голод подарит радость вкуса. Пресыщение – лютый враг для всех нас. Пресытиться чувствами тоже можно. И это страшно. На самом деле страшно, Василиса.

Я сморгнула, потому что говорила она что-то странное. И совсем не тем мягким, уговаривающим тоном, как обычно. Впервые я увидела Ягушевскую совсем в ином обличии – мне как-то и позабылось, что у неё тоже есть волшебные силы. А сейчас вся она словно излучала лучи колдовства – черты заострились, глаза стали темными, и пряди волос всколыхнулись, хотя сквозняка не было.

– Ерунда какая… – сказала я упрямо, но не очень уверенно.

– Совсем не ерунда, – жёстко возразила она. – Нет ничего ужаснее, чем жизнь существа, пресыщенного всем – комфортом, любовью… Но есть и другая сторона.

– Какая?..

– Слишком щедро распорядишься жизненной силой – и погибнешь. Наша душа – кладезь волшебной энергии. Ты черпаешь из неё, черпаешь, и кажется, что этому не будет конца. Но можно вычерпаться до самого дна. Кош Невмертич понимает это и бережет свои силы. И старается не поддаваться эмоциям. Если что-то выбивает из равновесия – это опасно.

Не поддаваться эмоциям… Это о человеке, который чуть не занялся со мной любовью в спортзале?

– Да, ты правильно думаешь, – сказала Барбара Збыславовна, и я вздрогнула. – Нет, я не читаю твои мысли, – она скупо улыбнулась. – Но ты еще очень наивна, Василиса. И… очень честна. Волшебнику опасно быть таким. Тем более, волшебнику с уникальными свойствами. Как ты, и как… Кош.

– Чем опасно? – спросила я, подавшись вперёд. – Чем опасно – вы можете объяснить?

Она откинулась на спинку кресла, глядя на меня испытующе. Взяла карандаш, задумчиво постучала по столешнице, а потом сказала:

– Опасны сильные чувства. Любовь не настолько безобидна, как можно подумать. Любовь требует не меньше жизненных сил, а подчас и больше, чем волшебство. Потратишь себя на обманную любовь – и не сможешь восстановиться. Пустота в душе – это страшно. Недаром самое страшное проклятье – чтобы тебе пусто было. Мой тебе совет, Василиса, не влюбляйся. Чтобы тебе потом не было пусто.

Дождь стучался в окно, и ели махали лапами, а я смотрела на них, впервые завидуя деревьям. Как у них всё просто. Ни тебе заумных размышлений, ни душевных тревог. Растёшь себе и растёшь, радуясь дождю, солнцу.

– Признайтесь, с вами было нечто подобное? – спросила я, не особенно надеясь на ответ.

Но в этот раз Ягушевская не стала крутить словами.

– Было, – сказала она и со стуком положила карандаш на стол. – И я не хочу повторения такого ни для кого. Тем более, для тебя.

Не хочет… Я облизнула пересохшие губы. И в кого это она была влюблена до душевной пустоты?

– Это… это Кош Невмертич? – задала я вопрос, который мучил меня уже давно. – Вы в него влюблены?

Мой вопрос, казалось, позабавил Ягушевскую.

– Нет, Краснова. Что вы себе выдумали? – сказала она почти весело. – Мы с ним всего лишь коллеги, когда-то были хорошими друзьями, учились вместе. Как и с отцом Бори Анчуткина…

Я так и впилась в неё взглядом. Значит, ей уже всё известно. И про мои ночные похождения, и про то, что отец Борьки скрывает от него, что жив.

– Вам ведь интересно, что произошло? – Ягушевская заговорила совсем по-другому – уже не весело, а серьезно, с грустинкой. Я промолчала, но от меня и не ждали ответа. – Однажды случилось несчастье, и он спас сына, потратив почти все свои жизненные силы. Хотел спасти и жену, но уже не смог. Теперь он – не человек и не труп. Незавидная судьба.

Мне понадобилось время, чтобы осмыслить это. Вот чего они все боятся, когда говорят, что надо беречь эмоции. Но разве эмоции связаны вот с этим?.. Я вздрогнула, вспомнив живого скелета с горящими глазами. Но ведь он спасал Борьку… Это не одно и то же, что попсиховать. Или полюбить.

– Борька должен знать, – сказала я тихо и упрямо.

– Его отец решил по-другому, – ответила Ягушевская. – Он не хочет, чтобы сын видел его таким. И не хочет, чтобы сын считал себя ему обязанным. Поэтому я рассчитываю на твоё молчание. Ты должна молчать.

– Почему это – должна? Почему в вашем мире все считают нужным что-то недоговаривать? Почему вам так не нравится правда?!

– Это не наш мир, – ответила она. – Это и твой мир теперь тоже. Поэтому учись жить по его правилам. И ещё, Василиса. Насчёт Коша Невмертича. Может, я была влюблена в него, курсе на третьем, но даже тогда прекрасно понимала, что я ему не пара. Никто ему не пара, – тут она сочувственно вздохнула. Я уже знала цену этому сочувствию. Сейчас скажет что-нибудь, отчего захочется завыть и сбежать на край света. И она сказала: – Ты тоже ему не пара. Прости, если звучит жестоко.