Совы охотятся ночью - Горовиц Энтони - Страница 14

– Я как раз к этому и подхожу! – Он снова набрал в грудь воздуха. – Вскоре после полуночи вдруг ни с того ни с сего подал голос Медведь.

– Медведь? Это собака?

– Да, пес Сесили. По большей части он спит в доме, но иногда ночует здесь, на втором этаже. Там он в ту ночь и был, в своей корзине. – Дерек махнул рукой в сторону округлого проема галереи на втором этаже. Видеть корзину со своего места он не мог, но звуки имеют свойство распространяться вниз. – Хозяева его с собой не взяли, потому как свадьба и все такое, поэтому Медведь устроился там.

– И он издал звук?

– Я подумал, что кто-нибудь ему на хвост наступил или что-то вроде того, и поднялся по лестнице. Но там никого не было. Медведь лежал в своей корзине как ни в чем не бывало. Видимо, ему просто плохой сон приснился. Я нагнулся и погладил пса, и вот тут кто-то и прошмыгнул.

– Прошмыгнул куда?

– По коридору. Из нового лифта по направлению к крылу «Мунфлауэр».

Я уже упоминала, что «Бранлоу-Холл» построен в форме буквы «Н». Присев рядом с собакой, Дерек находился примерно посередине короткой перекладины с коридорами по обоим ее концам. Человек, который направлялся к номеру двенадцать, должен был идти со стороны фасада здания.

– Мог кто-то войти в отель с улицы? – спросила я.

– Не знаю.

– Но парадная дверь была заперта?

Дерек замотал головой:

– Прежде мы никогда не запирали дверь. В те времена не было нужды. – Он нахмурился и добавил важно: – Теперь закрываем.

– Но кто это был, вы не видели. – Особой нужды спрашивать не было. Силуэт, промелькнувший по коридору, мог находиться в поле зрения Дерека едва ли секунду.

– Я подумал, что это был Штефан, – признался Дерек. Потом он затараторил, буквально захлебываясь словами: – Я никому не хотел причинять вреда. Я только рассказал полиции, что видел. Тот человек нес ящик с инструментами. Ящик точно принадлежал Штефану. Я его тысячу раз видел. И еще на том человеке была вязаная шапка. – Он приложил руки к голове, поясняя, что имеет в виду.

– Вы хотите сказать… бини?

– Да. Штефан часто носил бини. Но свет был тусклый, и все произошло так быстро. Я заявил полицейским, что не уверен.

– Что вы делали дальше? – задала я вопрос. – После того, как заметили человека с ящиком?

– Пошел в главный коридор посмотреть, кто это. Но когда я туда добрался, было уже поздно. Он исчез.

– Скрылся в одном из номеров?

– Надо полагать. – Вид у Дерека был несчастный, как если бы вся эта история приключилась по его вине. – Полицейские сказали, что злоумышленник зашел в номер двенадцать.

Номер двенадцать располагался всего в пяти или шести шагах от места, где лестничная площадка выходила в коридор, и на той же стороне, что и противопожарная дверь. Если Дерек направился прямиком туда, то неизвестный, получается, скрылся за считаные секунды.

– Вы слышали, как он постучал?

– Нет.

– Никто ничего не сказал?

– Нет.

– И что вы об этом думаете?

– Ничего я не думаю. То есть тогда я решил, что Штефан зашел в один из номеров, чтобы что-то починить – унитаз, например. Хотя это странно, потому что, вызывая рабочего, постояльцы всегда звонят мне. Но все было тихо. Ни малейшего шума, ничего. Так что немного погодя я вернулся за свой стол, и на этом все закончилось.

– Больше вы ничего не слышали?

– Нет. – Он потряс головой.

– Дерек… – Ну как мне сказать такое мягко? – Фрэнка Пэрриса насмерть забили молотком. Он должен был кричать. Как-то не верится, что вы могли его не услышать.

– Ничего я не слышал! – Он заговорил громче. – Я был в самом низу и слушал музыку по радио…

– Хорошо, хорошо. – Я дала ему успокоиться. А потом спросила: – Кто обнаружил тело?

– Наташа. Одна из горничных. Она, похоже, русская или вроде того. – При воспоминании о случившемся глаза у него расширились. – Наташа увидела труп, когда вошла убрать комнату. Говорили, что девушка все кричала и кричала, никак не могла остановиться.

– Но это ведь произошло намного позже… На следующий день.

– Да. – Ночной администратор наклонился вперед и почти прошептал: – Кто-то повесил на дверь номера двенадцать табличку «Не беспокоить». Это сделали специально. Чтобы никто не узнал.

– Тогда почему Наташа все-таки вошла туда?

– Потому что табличку сняли.

– Кто?

– Не знаю. Это так и не выяснили.

Больше парень сообщить ничего не мог, я это видела. Вид у него был усталый.

– Спасибо, Дерек, – сказала я.

– Мне так жаль, что это случилось. Отель с тех пор так и не стал прежним. Здесь постоянно такая атмосфера… Я часто говорю это маме. Как будто тут витает некое зло. А теперь вот еще и Сесили пропала. Когда она сделала тот звонок, я сразу догадался: что-то неладно. Сесили была сильно встревожена. Все это части одного целого, и мне кажется, эта история никогда не кончится.

– У вас есть догадки, кто убил Фрэнка Пэрриса?

Мой вопрос явно удивил Дерека, как если бы никто и никогда не просил его поделиться своими мыслями.

– Это был не Штефан, – сказал мой собеседник. – Даже если это Штефана я видел идущим по коридору, убийца не он, я уверен. Штефан был хороший парень. Очень тихий. Я знаю, что мисс Трехерн… Лиза то есть, не больно-то жаловала его и считала нечестным, но мне он нравился. Как думаете, ее найдут?

– Сесили Трехерн?

– Да.

– Непременно найдут. Уверена, что она цела и невредима, – бодро произнесла я, хотя в душе прекрасно сознавала, что это ложь.

Я пока и полных суток не провела в отеле, но атмосфера его уже каким-то образом подействовала на меня. Быть может, тут и впрямь витало то самое ощущение зла, о котором говорил Дерек. Не знаю. Но вот в чем я твердо была уверена, так это в том, что Сесили Трехерн мертва.

Старею я, что ли?

Пытаясь связаться с Критом, я смотрела на свое изображение на мониторе и, даже с учетом того, что камера ноутбука никому не льстит, не могла порадоваться тому, что вижу. Я выглядела усталой. Два года под критским солнцем и среди сигаретного дыма пагубно отразились на коже. После отъезда из Лондона я перестала подкрашивать волосы, и не могу сказать с уверенностью, что получила в результате: приятную натуральность или неприглядную седину. Следовать за модой я никогда особо не стремилась. Живя одна в квартире, я взяла в привычку расхаживать в больших не по размеру футболках и леггинсах. Разумеется, на работу я наряжалась как положено, но, оказавшись в вынужденной отставке, избавилась от бремени трех «К»: костюм, колготки, каблуки. Под греческим солнцем я щеголяла в первой попавшейся одежде, только бы она была светлой и просторной. Андреас вечно твердил, что любит меня такой, какая я есть, и нет нужды впечатлять его. Но, глядя сейчас на свое изображение, я пыталась понять, не позволила ли себе опуститься – жуткое выражение, наводящее на мысль о распущенности и упадке.

Послышался сигнал, мое изображение заняло место в углу, где ему и положено находиться, а экран заполнило лицо Андреаса. Я боялась, что его нет дома или, хуже того, что он будет дома, но не ответит. Однако вот он, сидит на террасе. Когда Андреас откинулся на спинку кресла, я разглядела у него за спиной ставни и горшки с шалфеем и душицей, которые посадила сама. Его компьютер стоял на стеклянном столе с трещиной – мы все время собирались его заменить, но так и не заменили.

– Yassou, agapiti mou! – произнес Андреас.

У нас, с первого дня моего переезда на Крит, установился шуточный обычай: каждое утро он здоровался со мной по-гречески. Но сейчас невольно мелькнула мысль: уж не хочет ли Андреас уколоть меня, напомнив, что я так далеко от него?

– Как дела? – спросила я.

– Скучаю по тебе.

– Как гостиница?

– Гостиница?.. Да как обычно. Никуда не делась.

Лицо Андреаса озаряло мой экран – во всех смыслах. Смуглая кожа и густые черные волосы подчеркивали ослепительную белизну зубов, а глаза его буквально светились. Он был невероятно красивый мужчина, и, глядя на его изображение на мониторе, я испытала страстное желание пролезть через это прямоугольное окно и очутиться в его объятиях.