Девочка Дьявола. Без иллюзий. Книга четвертая (СИ)_ - "Dave Gahan Admirer Violator" - Страница 41

Достав сотовый, я рассматривала фотографии, сделанные на винодельне, и улыбалась, вспоминая рубиновое вино с плотным, терпким вкусом, насыщенным фруктовым ароматом и солнцем.

Исследуя эти новые ощущения, которые я непременно собиралась положить в свой фотоальбом памяти, я все еще чувствовала привкус вина на губах, которое бежало по моим венам вместе с кровью и давало неимоверную силу, пропитанную солнцем и солью земли.

Рассматривая фото с бокалом тягучего темно-красного эликсира, я улыбнулась — иногда, находясь в жестких тисках своего мужчины, я как никогда ощущала себя красным густым вином, которое он пил, впитывал, высасывал из меня каждую ночь и утро.

Я вспоминала, как он любил ставить на моей груди и шее засосы или укусы — то малое проявление эмоций Ричарда, на которые с недовольством смотрела Аврора, пока я нежилась у бассейна. Иногда мне казалось, что он хотел меня выпить всю, до дна, высосать из меня жизненную энергию, после чего я чувствовала себя совершенно обессиленной. Но я не возражала — я щедро дарила ему себя и хотела верить, что благодаря этому он был таким бодрым и мог работать в режиме нон-стоп многие часы.

Еще ощущая на кончике языка привкус темного рубина, я глубоко вздохнула, вспоминая нашу с Ричардом ночь, его терпкий мужской запах на своем теле, его горячую ладонь на моей груди, рот на шее, а в голове уже возникал ворох мыслей, который, закружив, словно водоворот, начал вырисовывать строки, словно волны. Сначала они были неровными, с хаотичным всплесками разной длины, но постепенно мысли становились все размеренней, и вот уже слова ажурно вились в арабеске, создавая неповторимый узор из рифм.

Быстро, чтобы не забыть, я начала записывать в телефоне родившиеся строки, опасаясь, что я упущу ту тоненькую нить связи с творческим началом, а мои пальцы порхали по клавиатуре со скоростью света, записывая вслед за мной рождение стиха, выравнивая рифму.

Наконец, поставив точку, я остановилась и, перечитав результат своих душевных усилий, улыбнулась.

Прикрепив к этому стихотворению одно из моих фото на винодельне, я без колебаний отправила послание Ричарду.

Ты меня пьешь, как вино, по глоткам,

Дай Бог, я хотя бы Шато Лафит,

Я всё содержимое вен отдам,

Это тебе всё принадлежит.

Ты меня пьешь иногда, как родник,

Жадно, жажду свою утоляя,

Ритмично двигается кадык,

Пей, родной, я сама умоляю.

Ты меня пьешь, я в тебя протекаю,

Под кожу твою я желаю поглубже,

Вплетаюсь, вгрызаюсь и прорастаю,

Ты пей. Я твоя. Ты очень мне нужен.

И где-то во тьме твоей дотянувшись

До центра, дотла обжигающего,

Я становлюсь не только дающей,

Но временно и поглощающей.*

________________________________________

* Автор стихотворения Shape of My Heart.

— У вас все в порядке? — отвлекла меня Аврора от мыслей и я, взглянув на нее, поняла, что она, вероятно, поймала мое состояние творческого вдохновения.

— Да, в полном, — улыбнулась я и, чтобы ее отвлечь от своей персоны, спросила: — Вам понравилась поездка?

— Очень! — загорелись ее глаза. — Было интересно узнать, как делается вино. А какие просторы, столько зелени. Запах какой пряный, сладкий.

— Да, думаю, в пору урожая, там еще живописнее, — поддержала я ее.

— А что такое каудильо? — внезапно спросила Аврора. — Постеснялась спрашивать у Кармен.

— Предводитель, вождь, — пояснила я, а про себя подумала, очень хороший титул для моего Дьявола в испанском антураже, нужно запомнить.

В машине воцарилась тишина, а я вновь перевела взгляд на свои послания Ричарду, желая воссоздать в памяти увиденное.

Я перелистнула свой фотоальбом и оказалась в музее Кармен Тиссен с его невероятными работами испанских художников XIX века.

“Порочность. Фатальные женщины в современном искусстве” — прочитала я на стене название одной из экспозиций и, улыбнувшись, ступила в этот темно-красный храм воспевания похоти.

Я ходила по залам, изучала великолепные полотна с обнаженными женщинами в чувственных позах и осязала темную тягучую энергетику порока. Если в скульптуре Сальвадора Дали “Обнаженная в движении вверх” я увидела полет к небесам, в космос своего мужчины, то здесь я отчетливо почувствовала парение вниз — красивое падение в пропасть к своему Дьяволу на крыльях, нарисованных великими художниками.

Мне хотелось прикоснуться к мантилье обнаженной испанки, воспеваемой Сулоагой, с его сочной гаммой красок в сочетании со строгостью испанской классической школы.

Я желала поправить грациозной обнаженной натурщице испанскую шаль на полотне Донгена с его страстным фовизмом, но больше всего мое внимание привлекла “Ночь Евы” — одна из работ знаменитого Массеса, великого колориста и представителя движения арт-деко. В свое время его “Обнаженная Саломея” наделала очень много шума в одной из лондонских галерей, вплоть до того, что ее сняли с экспозиции. Но талант всегда найдет дорогу к признанию и успеху. Критики называли его работы лирической драмой, торжеством язычества и тонкого интеллектуализма. Что ж, они были правы. С жадностью изучая его “Ночь Евы”, я чувствовала себя так, будто сама позировала художнику, настолько точно эта картина перекликалась с моим внутренним ориентиром, настроенным на моего мужчину. Каждую ночь в объятиях Дьявола я чувствовала именно подобное искушение, и моя чистая Ева трансформировалась в порочную Лилит.

Облизнув губы, я улыбнулась и, сфотографировав картину, отправила Ричарду вместе с сообщением:

“Квинтэссенция соблазненной Евы. Декаданс, созданный Дьяволом”.

— Что там за ужин у вас намечается в девять вечера? На открытом воздухе? — опять меня отвлек голос Авроры, и я вновь вскинула на нее внимательный взгляд.

— А вы не поедете?

— Нечего мне там делать, — махнула она рукой.

— Не знаю. Но это не официальный прием. Кармен проинформировала, что форма одежды свободная, но нарядная, ресторан где-то на берегу моря недалеко от Сотогранде, — пожала я плечами. — Ричард сказал, что подъедет сразу туда.

— Прохладно на улице, у моря в особенности. Одевайтесь потеплее, — то ли предлагала, то ли настоятельно советовала Аврора.

— Надену свое голубое платье до пят с расклешенной юбкой, — кивнула я и, вспомнив о засосе на шее, добавила про себя: “И его высокий воротник хорошо скроет отметины Ричарда”.

— Это то, которое вы купили в Малаге? С тонкой вышивкой “ришелье”?

— Ну да, — подтвердила я и спросила: — Вы мне сделаете прическу?

— Как по мне, к этому платью лучше подойдут распущенные волосы.

— В образе хитаны? — рассмеялась я.

— Еще одно непонятное слово…

— Цыганка, — пояснила я, и Аврора кивнула в знак одобрения моего образа.

Ровно в девять часов я в сопровождении Макартура стояла у ресторана на берегу моря. Как оказалось, Лола зарезервировала клуб под названием "Trocadero", мы были приглашены на ужин, больше похожий на дружеско-семейный, и сейчас меня окружала масса незнакомых людей. Столы были сдвинуты к одной стене и открывали через французское окно шикарный вид на вечернее, темнеющее в багровых отблесках море.

Гости, не стесняясь, уже вовсю ели холодные закуски, пили сангрию и разговаривали так громко, что уже через минуту в ушах звенело от испанской экспрессивной речи. Лола, увидев нас, тут же пошла нам навстречу, в очередной раз меня расцеловала и, вручив бокал с ледяной сангрией, начала знакомить со всеми присутствующими. В этот раз услуги Кармен очень пригодились, так как многие не говорили по-английски, и это даже немного радовало, потому что я была избавлена от половины вопросов, посыпавшихся от дружелюбных, но совершенно не знавших, что такое личное пространство, испанцев. Здесь были и пожилые пары, и пары среднего возраста, и молодежь, и даже дети, которые носились по террасе и кричали, что было мочи. Меня представляли как “новию” мистера Барретта, гости улыбались, радостно меня обнимали, но иногда казалось, что на меня смотрели, как на заморскую диковинку, которую все хотели пощупать и расцеловать.