Двойной генерал (СИ) - "Wolf" - Страница 90

В течение следующего дня провёл с генералами и старшими офицерами несколько занятий на темы:

— Активная оборона. Методы противодействия наступательной тактике вермахта.

— Стратегическая оборона. Противодействие широкомасштабным прорывам двумя клиньями с последующей организацией котла.

— Борьба за господство в воздухе. Методы массированных бомбардировок.

— Сопровождение ж/д грузов, а/м и пеших колонн. Противодействие вражеской авиации на марше.

— Методы диверсионной и контрдиверсионной работы.

Что-то я разошёлся. Еле себя остановил, сам поразился тому, насколько далеко я оторвался от общего уровня советских генералов. Ещё неделю мог бы лекции читать и занятия проводить. Но тогда надо бросать свой округ и становиться начальником Академии Генштаба.

Кстати, немного потоптался по Жукову, попеняв ему за плохо подготовленные контрудары мехкорпусами. Без прикрытия авиацией, без организации линий снабжения, со слабой поддержкой пехоты.

Пока работаю как проклятый, моя свита и лётчики, блаженствуют в Москве. Командиры специально выделяют мне в сопровождение лётчиков-москвичей. Командировка в Москву — поощрение самым лучшим. Нет худа без добра, пока торчал в Москве, мне выделили три эшелона с боеприпасами и ГСМ сверх плана поставок. Надо сопроводить. Не дай бог вражеская авиация под откос пустит. А близ Прибалтики есть такая опасность.

25 июня, среда, время 08:45

Дорога на северо-запад в 4 км от Друскининкай.

Литовская ССР рядом с границей с Белоруссией.

Понуро, время от времени уступая дорогу проезжающим немецким машинам, бредёт колонна красноармейцев. Почти двести человек конвоирует всего десяток немецких солдат плюс командующий ими фельдфебель.

Хмурые, унылые лица, улыбка с которых дезертировала. Полная противоположность весёлым солдатам в мышиной форме, проезжающим мимо в грузовике.

— Гутен морген, русиш швайне! — под дружный хохот в колонну летит мусор: пустые консервные банки, сигаретные пачки, сжатые в комок, просто комья засохшей грязи.

Хохочут бравые зольдатен вермахта, уносясь на машине, забрасывающей напоследок колонну дорожной пылью. Приветственно машут им и скалятся не менее бравые конвоиры.

Война грубо и резко разделяет людей. Территория, машины и оборудование, топливо и боеприпасы, любые ресурсы и даже восторг и ликование, всё является предметом раздора, причиной для схватки и дефицитом. Досталось одной стороне — не досчиталась другая. Только горе и уныние, сгоревшие дома и гниющие на жаре трупы должны доставаться врагу.

Это и остаётся толпе бредущих вдоль дороги красноармейцев. Тоска и унижения — вот что хлебают они сейчас полной ложкой. Невдалеке важно и неторопливо проплывает группа лапчатых юнкерсов.

— Одного не пойму, где наша авиация? — хмуро спрашивает плотный красноармеец со злым лицом. — Где, блядская скотоферма, сталинские, сука, соколы?

Что-то забубнил негромко невзрачный красноармеец с голубыми петличками. Громко нельзя, конвой запрещает разговоры в строю. Только в отличие от строгого командира конвой вместо наряда на кухню запросто может дать очередь над головами. А то и ниже. Команду «Швейген!», как и остальные: «Хальт», «Цурюк», «Форвертс» все усвоили на удивление быстро. Краткий курс немецкого языка в армейском варианте, бля…

— Чево? — переспрашивает плотный и злой. Авиатехник, оглянувшись на ленивого конвоира, меняется местами с соседом. И бубнит отчётливее.

— В пятницу прилетает важный генерал и велит снять все пулемёты и в мастерскую на отстреливание и выбраковку. Прилетел, дал разгон и улетел. А мы в воскресенье безоружными остались, весь полк.

— Ах, он вредитель лампасный, блядь, подстилка германская… — грязно ругается плотный. Соседи прислушиваются с мрачным любопытством.

— У нас летуны отчаянные. Могли и без боеприпасов на таран взять, — продолжает бубнить техник. — Только нас на рассвете так отбомбили, что ни одного целого не осталось. Кое-как три ишачка собрали, комполка и ещё двое улетели. Больше мы их не видели…

— Сбежали? — ахает кто-то.

— Нет, — слегка мотает головой техник, — на запад полетели.

— Атас! — предупреждающий окрик шёпотом заставляет всех замолчать. Конвоир вдруг бросает внимательный взгляд. Рука многозначительно шевелит автоматом.

Колонна бредёт дальше.

— А вот и сталинские, сука, соколы… — через несколько минут сквозь зубы бурчит злой и плотный. Красноармейцы, один за другим, вперяют взгляды в небо. Шедшая сначала на северо-восток перед ними эскадрилья тяжёлых самолётов со снижением сворачивает к югу. Огибает колонну. Слышен внушительный гул мощных моторов. Невольно лица красноармейцев светлеют. По закону войны, сродни правилу сообщающихся сосудов, благодушие конвоиров испаряется. Руки крепче хватаются за оружие.

При пересечении дороги за полкилометра впереди колонны доносится длинный гулкий треск. Будто разорвали сухую ветхую ткань. Идущая навстречу легковая машина с открытым тентом клюёт носом в кювет. Ещё больше мрачнеют конвоиры, красноармейцы злорадно молчат.

Опять перетекает ликование от одной стороны к другой. Конвоиры расслабляются, начинают оживлённо лопотать непонятное, но весёлое. Они первыми заметили идущую тучку с запада. Большая группа немецких самолётов нацелилась на спешно удаляющиеся бомбардировщики.

— Почему они снижаются, — разлепляет сухие запылённые губы один из соседей плотного.

— При снижении скорость увеличивается, — тихо поясняет авиатехник.

— Не уйдут, — тоскливо говорит другой сосед, — сколько же их там… штук сорок.

— Мессеры, — обречённо вторит плотный.

Многие такое уже видели. Налетают немецкие асы и роняют на землю горящие истребители, штурмовики и бомбардировщики. Без разбора. Или группой весело загоняют одиночку. Всего за три дня люфтваффе приучило красноармейцев к тому, что воздушный бой опускает настроение ниже некуда. Спасающихся на парашютах лётчиков расстреливали. В воздухе и на земле. Тоже безрадостная картинка, заставляющая сжимать кулаки в бессильной злобе. Вот сейчас догонят и всех на вынужденную посадку кубарем отправят.

Даже им снизу видно, что мессеры неизбежно достанут наши пешки. Пе-2 — самолёт далеко не тихоходный, но немецкий истребитель его легко настигнет. С первого дня войны Мессершмитт BF.109 обрастает ореолом неуязвимости и непобедимости. Появление мессера означало чью-то неизбежную смерть и если осмеливался краснозвёздный самолёт ему противостоять, то можно было вздохнуть с малодушным облегчением. Сегодня не моя очередь, а вон того лётчика-героя.

Сегодня опять не их очередь, но почему на сердце так тоскливо?

— Смотри, смотри, — почти громко вскрикивает кто-то. И неожиданное зрелище заставляет конвоиров не обращать внимания на недозволенный шум.

Сразу стало ясно, пешки ушли. Между ними и приближающимися смертоносными машинами с угрожающими крестами поднимались вверх…

— Ишачки! — выдыхает кто-то. Тупоносую и юркую машину узнать легко.

— А эти сверху, что за птички?

— Яки? Или Миги, — неуверенно отвечает техник.

— Разнесут их, — безнадёжно вздыхает плотный, — сколько раз такое видел. Наших в два раза меньше.

Конвоиры думают так же. Они даже колонну останавливают и заставляют сесть. Хочется посмотреть, как асы люфтваффе в очередной раз спустят на землю славянских унтерменшей.

— Вас ист лос? — что-то удивлённое издаёт один из конвоиров.

Пленные тоже раскрывают рты. Летящие с юга истребители почему-то не производят впечатления героев-смертников. Напротив, в их перестроении чувствуется что-то неумолимое, как у охотника, готовящегося взять на рогатину или гарпун сильного и опасного зверя. Да, зверь могуч и кровожаден, но всё равно, он — дичь, добыча умелого охотника.

Пять пар Мигов устремляются вверх, слегка расходятся в стороны, будто готовясь прихлопнуть приближающуюся армаду гигантской ладонью. Шесть пар И-16 на нижнем уровне выстраиваются дугой, стараясь не дать уйти никому.