Уравнение длиною в жизнь (СИ) - Медунова Мира "Клоденестра" - Страница 26

В полном отчаянии он думал об Аксенове, обо всем, что было между ними, и с невероятной ясностью представлял себе его будущее: учебу за границей, блестящую карьеру, богатую дружную семью, умненьких детей с красивыми, темно-серыми глазами…

Да, именно таким должно было быть его будущее. А что мог дать ему он, Мирослав? Ничего, кроме очень шаткого, ненадежного счастья и бесконечных неприятностей. Он будет только мешать ему, а однажды вообще может стать объектом раздражения. Вдобавок, Аксенову ведь еще даже не было восемнадцати лет… Кто знает, как долго еще проживут его чувства? И не была ли их прочность схожа с прочностью этого проклятого молочного зуба?!

Но что бы там Мирослав себе ни говорил, в глубине души он нисколько не сомневался: их чувства не были пустой симпатией. В их отношениях не было ни розовых очков, ни чрезмерной восторженности. Они знали друг друга от и до и при этом любили так, как любят лишь родственные души. И еще Мирослав твердо знал одну вещь: никогда и ни с кем ему не было так хорошо, как с Аксеновым. И никогда уже не будет.

«Жаль, что я не эгоист, - подумал он с мучительной болью в сердце. – Если бы я был эгоистом, я бы никуда не ушел».

Но этот образ – яркая, насыщенная жизнь Ильи в полноценном и здоровом будущем – уже нельзя было вытравить из его головы никакими способами.

- Я уеду прямо сейчас, - сказал Мирослав, вернувшись на кухню: его лицо было пустым и отрешенным, как каменная фреска. – Только я не знаю, как быть со школой…

- Не волнуйтесь об этом, - сказал Виктор, вставая. – Я всё решу. Знаете, мне не хочется, чтобы вы уезжали в никуда. Я могу дать вам приличную работу в любом городе России, мне это совсем не…

- Не нужно. Я знаю, куда мне идти.

Смерив его долгим изучающим взглядом, Аксенов-старший кивнул и направился в прихожую:

- Я рад, что мне удалось убедить вас. Хоть и не намного, но вы все-таки старше Ильи, это сразу чувствуется. Он бы меня даже слушать не стал.

- Я знаю, - тихо сказал Мирослав. – Прощайте.

Уже при выходе из квартиры Виктор со вздохом сказал:

- Надеюсь, что так и будет. Всех вам благ, Мирослав Александрович. Все у вас будет хорошо.

Не будет. Ни черта уже не будет…

После ухода Аксенова-старшего Мирослав тут же позвонил Паше и сообщил ему о своем скором приезде. Тот безумно обрадовался этой новости, хоть и столь внезапное решение несколько удивило его, тем более что до конца учебного года оставалось еще целых полторы недели. Но Мирослав сумел убедить его в том, что всю основную работу он уже выполнил, и больше его ничто здесь не держало. Таким образом, вопрос с пунктом назначения был решен, теперь оставалось только собрать вещи.

Достав свой старый дорожный чемодан (переезды были неотъемлемой частью его жизни), Мирослав упаковался в течение каких-нибудь тридцати минут, после чего, сев на диван в уныло опустевшей комнате, дрожащей рукой взялся за телефон. Хозяйку он уже предупредил о своем преждевременном отъезде, а Пашке дал знать, что в следующий раз позвонит с другого номера, теперь оставалось дело за малым.

Рука словно по собственной воле открыла переписку с Аксеновым. Сейчас как раз было время их утреннего приветствия. Сколько раз бывало, они отправляли друг другу сообщения одновременно и потом еще смеялись с этого. Мирослав безумно надеялся, что в этот раз Илья слегка припозднится и не пришлет ничего до того, как он окончательно оборвет всякую связь между ними.

Ему пришло в голову, что было бы довольно справедливо написать Аксенову хоть что-то на прощание, что-нибудь хорошее или наоборот жестокое, чтобы не рвать вот так: трусливо и безгласно, как последний предатель. Но тут же ему стало ясно: что бы он сейчас ни написал, это только усугубит состояние Ильи, когда он обо всем узнает.

И тут телефон предательски дрогнул. И Мирослав увидел сообщение:

«Доброе утро, молчун. Ты уже едешь?»

От этой боли, наверно, можно было поседеть или сойти с ума. Но Мирослав и сейчас не заплакал, хотя вряд ли кто-то посмел бы осудить его за это. Он только стиснул зубы и на несколько мгновений согнулся пополам, словно кто-то со всей силы ударил его ногой в живот; а потом, совершив над собой воистину титаническое усилие, выпрямился, снял с телефона крышку и вытащил сим-карту – тонкую, непостижимо хрупкую, последнюю нить между ним и человеком, которого ему предстояло потерять навсегда.

Мелькнула отчаянная мысль: «Еще не конец! Еще можно обо всем забыть, вставить карту обратно, ответить и вновь почувствовать себя счастливым! Дорога назад еще не потеряна… Всего одно действие…»

Но тут же образ Аксенова – далекий образ из великолепного будущего – развеял эту слабую мысль в пыль и заставил Мирослава вспомнить о своем обещании – обещании, данном самому себе.

Не мешать…

Сейчас тебе будет больно. Но ты справишься и обретешь прекрасную жизнь. Мне же нет места в этой жизни. Ты этого не поймешь и, наверно, никогда не простишь меня, но я… А да черт со мной!

Одним резким нажатием Мирослав разломал сим-карту на две неравные части. И так и бросил на пол возле дивана. Потом встал, рассеянно огляделся и, перекатив чемодан на колесики, вышел на улицу.

Погода стояла ясная, веселая, совсем не соответствовавшая его душевному состоянию. Но когда он, отойдя от дома, обернулся, чтобы взглянуть на него в последний раз, ему стало ясно, что в этом был определенный смысл.

За свою жизнь он поменял множество квартир, адресов некоторых ему бы сейчас и вспомнить не удалось, но он точно знал, что эту не забудет никогда. Здесь произошло много всякого: и хорошего, и плохого, и все-таки это был лучший период в его жизни – самый светлый и беззаботный, что и отражала сейчас эта невозмутимая погода. Места, где он жил до сих пор, всегда были для него лишь кровом, не более того, но этой квартирке удалось занять в его сердце особое место – место самых счастливых и в то же время горьких воспоминаний.

«Это был мой истинный дом, - подумал он с болью и вместе с тем с благодарностью. – Но я уже никогда не вернусь сюда. Потому что именно ты делал его таким. Будь счастлив. Ты обязан. Обязан, Илья».

Боль была такой опустошительной, что Мирослав едва осознавал, куда должен идти. Ему пришлось приложить немалое усилие, чтобы подавить эту слабость и, стиснув ручку чемодана, покинуть место, где родилась и умерла самая счастливая пора его жизни. Но уходя, он прекрасно понимал, что оставляет здесь не только блаженное прошлое, но и немалую часть самого себя – часть, в которой жили все его надежды на яркое и солнечное будущее, в которое он верил теперь так же мало, как и в то, что когда-нибудь сможет забыть Аксенова Илью.

Между тем последний весь день был как на иголках, вначале удивленный безответной реакцией Мирослава на все его сообщения, а затем по-настоящему встревоженный отсутствием брюнета на работе, что было поистине чем-то из ряда вон выходящим.

Специально дождавшись позднего вечера, чтобы уже точно застать Мирослава дома, Илья торопливо вышел из комнаты и уже почти дошел до лестницы, как вдруг из кабинета вышел отец и хмуро спросил его:

- Куда собрался, Илья?

- Друзья позвали погулять.

- Мирослав Варшавский сегодня уехал из Москвы, ты не найдешь его там, куда собираешься ехать.

Медленно, словно тело вдруг перестало его слушаться, Илья повернулся к нему:

- Что-что?..

- Да. Он решил, что так будет лучше для вас обоих.

- Ты… Ты видел его?! Ты говорил с ним?!

- А что тебя так удивляет? Прости, я не хотел читать твои переписки, но не смог удержаться. И, конечно, твоя связь с этим парнем меня не особо обрадовала, хоть он и совсем неплох.

Никогда в жизни Илья не испытывал столь всепоглощающего ужаса и отчаяния.

- Да какое вообще твое дело!? Значит, это он из-за тебя заблокировал телефон… Что ты там ему наплел!?..

- Ничего особенного. Я лишь сказал, что вы оба еще очень молоды и вам не стоит быть вместе хотя бы ради собственного благополучия.