Уравнение длиною в жизнь (СИ) - Медунова Мира "Клоденестра" - Страница 23

Мирослав не мог заставить себя заговорить. У него внутри все оцепенело, в то время как сердце готово было разлететься на тысячу кровавых брызг, насквозь пропитанных тоской и болью. Но он перестал бы уважать сам себя, если бы не смог выйти из этой ситуации также достойно, как это сделал Аксенов, человек, перед которым он просто не имел права быть слабым и безвольным.

- Как я уже однажды сказал, я не знаю никого страннее тебя, - промолвил он с дружеской улыбкой, так спокойно, как только мог. – Или это ты говорил? Уже и не помню. Суть в том, что я до сих пор не могу понять: хороший ты или плохой. То, что ты эгоист и порой невообразимый псих, не вызывает никаких сомнений, но и достоинств в тебе немало. Причем таких, которые в наше время встречаются не так уж и часто. Мне тоже жаль, что я возник в твоей жизни. Я тоже сбил тебя с колеи, не только ты меня. Пусть все будет, как ты решил. Ты забудешь обо мне со временем, я это точно знаю. Все у тебя будет хорошо. Прощай.

И он повернулся к двери, отчаянно боясь, как бы Аксенов не заметил дикой тоски, что наверняка сейчас отчетливо отражалась в его глазах, и не догадался, как мало искренности было в его прощальных словах, и как много сомнений блуждало в душе. Он уже готов был взяться за ручку, когда Аксенов с мольбой окликнул его:

- Один раз!

- Что?

- Дай один раз поцеловать тебя. И все. И точно конец. Пожалуйста.

Мирослав даже не стал колебаться. Словно во сне, подошел к Аксенову и бесстрашно посмотрел ему в глаза. Увидел этот до безумия знакомый серый взгляд… Отчаянный, страстный и бесконечно одинокий… Любимый. Да, черт возьми, любимый!

И когда их губы соприкоснулись, руки с убийственной нежностью прошлись по плечам, они оба поняли, что никто сегодня ночью не уйдет отсюда. И Мирослав осознал это с не меньшей ясностью, чем Аксенов, и уже ничто больше не имело значения. Правильно – неправильно, можно – нельзя, в эту минуту все казалось абсолютно ничтожным, не заслуживающим никакого внимания.

Какой смысл сопротивляться, если он любит этого придурка? Любит, как не любил никого еще в жизни. Если ему хорошо с ним до беспамятства… Никакого смысла нет. Пусть все летит к чертям! Мирослав сдался и почему-то был уверен, что никогда не станет сожалеть об этом. Разве можно раскаиваться в счастье? Даже если да, ему уже было все равно.

Поцелуи постепенно становились все жарче и нетерпеливее, а одежды на них – все меньше и меньше…

Мог ли представить Мирослав еще полгода назад, что в один прекрасный день (а точнее, ночь) он будет сходить с ума от прикосновений Аксенова и возбуждаться от одного его запаха? Едва ли. Но сейчас он действительно сходил с ума и позволял Аксенову то, что еще совсем недавно счел бы абсолютно немыслимым. И самое главное – это приносило ему безумное наслаждение.

Но страх все еще оставался. Когда Аксенов, не разрывая объятий, начал увлекать его в сторону кровати, Мирослав здорово струхнул: тело еще помнило о пережитой несколько месяцев назад пытке, но тепло и отчаянная радость этой близости в итоге победили.

Он готовился к боли и не рассчитывал ни на что, кроме нее. Но этой ночью все было по-другому. И он испытывал далеко не отвращение, и Аксенов уже был совсем не тот. В этот раз он долго подготавливал его, прежде чем войти, и, уж конечно, не слюной и не сухими пальцами. Кроме того, он делал это так осторожно, терпеливо, все время отвлекая, что Мирослав ощутил лишь самые минимальные неудобства, несравнимые с той мукой, что он пережил в прошлый раз.

Лишь после этого Аксенов, с трудом держа себя в руках, закинул его ноги себе на спину и порывисто вошел сразу на всю длину. Боль не замедлила вспыхнуть: острая и неожиданная, и Мирослав невольно стиснул зубы, но Аксенов, тут же поняв свою ошибку, отстранился и вошел уже под другим углом, пристально следя за реакцией Мирослава. Тот был поражен смешанным ощущением все той же боли и вместе с тем безумного, сводящего с ума наслаждения, до этого момента ему совершенно неведомого. Он открыл глаза, встретил жаркий, вопросительный взгляд Ильи и слабо улыбнулся.

Продолжай…

Аксенову больше не понадобилось объяснений. Не отрывая от Мирослава голодных, затуманенных глаз, он начал непрерывно двигаться: не грубо, а плавно и в то же время сильно, проникая на всю длину, отстраняясь и вновь овладевая без остатка. Мирослав поначалу сдерживался изо всех сил, но, в конце концов, сдался: его чувственные стоны вскоре заполнили комнату, и Аксенов безнадежно опьянел, слушая эту восхитительную для его ушей музыку, в реальности куда более возбуждающую, чем в самых ярких его фантазиях.

Мирослав кончил на несколько секунд раньше его, доведенный до оргазма всего одним несильным прикосновением к возбужденному до предела члену, Аксенов догнал его спустя два-три толчка и сам невольно застонал, чувствуя нереальное, захлестывающее с головой наслаждение.

Отстранившись друг от друга ненадолго, они расслабленно перевели дыхание, Аксенов тут же просунул руку под шеей Мирослава и крепко поцеловал его в щеку:

- Ты понимаешь, что это значит?

- То, что я безвольный кретин?

- Нет. Это значит, что ты теперь мой навсегда. Я никогда тебя не отпущу.

- Минут двадцать назад ты говорил совсем другое. Ты даже просил меня уйти, забыл?

- Тогда я еще думал, что раздражаю тебя. Что ты меня только терпишь. Но теперь, когда я знаю, что ты любишь меня и хочешь меня, обратного пути не будет. Ни для кого из нас. Я знаю, что я та еще свинья, но я все исправлю. Ты будешь счастлив со мной, вот увидишь.

- Что я творю? – Мирослав сокрушенно покачал головой. – Походу совсем тронулся. Кстати, где твои родители?

- В отъезде. До завтрашнего вечера не вернутся сто процентов, так что ты сегодня ночуешь здесь, понятно? Я тебя никуда не отпущу.

Повернув голову, Мирослав заметил, что у Ильи уже слипаются глаза.

- Почему все-таки у тебя такой вид?

- Да потому что я последние три ночи не спал. Все думал о том, как буду жить без тебя. И ничего путного так и не придумал.

- Мы оба тронулись.

Аксенов снова прикоснулся губами к его щеке:

- Я боготворю тебя, Мир. Ты, блин, мой свет, без тебя я ослепну и ничего не смогу.

- Пожалуйста, прекрати эту сопливую романтику. Я все-таки не пятнадцатилетняя девочка.

- Это не сопливая романтика. Это просто факт.

- Не мучай себя. Засыпай. Я никуда не уйду.

- Хорошо. Скажи мне это перед тем, как я вырублюсь.

- Что?

- Что любишь меня.

- Еще чего.

Аксенов слабо рассмеялся:

- Так и знал. Вредина. Ну и ладно. Я и так это знаю.

Мирослав не выдержал, невесомо поцеловал его в висок. С расслабленной улыбкой на губах Аксенов закрыл глаза, несильно сжал его запястье и вскоре задышал ровно и спокойно, погруженный в благостный сон человека, у которого все поистине замечательно в жизни. Надо сказать, Мирослав чувствовал себя не хуже, хоть собственное безрассудство и несколько пугало его.

Но когда сонливость начала брать над ним верх, а спящий Аксенов крепче сжал запястье, все сомнения внезапно оставили его. Засыпая, он не чувствовал больше ничего, кроме глубокой, тихой радости, наполнявшей все его существо до самых краев.

В итоге они оба заснули с довольными улыбками на лицах, и их сон впервые за последнюю неделю был безупречно спокоен и глубок.

========== Уравнение №15 ==========

За очень короткое время Аксенов так основательно вошел в жизнь Мирослава, что тому даже начало казаться удивительным и странным, что менее года назад они даже не были знакомы. И если раньше эта мысль портила ему настроение из-за того, что являлась всего лишь далеким и благостным прошлым, то теперь он просто не мог понять, как вообще раньше жил. Назвать Аксенова святым у него бы, конечно, язык не повернулся, и тем не менее в этом самоуверенном парне было нечто, что делало жизнь ярче и веселее, что заставляло Мирослава просыпаться с воодушевлением, а не с тоской и бездушной сосредоточенностью, как раньше.