Ведьмина кровь - Рис Селия - Страница 4

Возница втянул ноздрями холодный воздух и пробормотал:

— Не иначе мороз ударит.

Он потуже затянул свой шарф, стегнул лошадей, и мы выехали с постоялого двора на мощеную улицу.

Булыжник вскоре закончился, и повозка затряслась по изрезанной бороздами дороге, ведущей на юг. С возницей мы почти не разговаривали. Я чувствовала себя совсем маленькой рядом с ним. И одинокой. Меня мучили сомнения и неопределенность. Куда приведет путь, в который я отправилась?

Я задремала, а когда внезапно проснулась, мы пересекали широкое поле.

— Вон камни Мерлина^[2], — произнес возница и махнул кнутом вправо. Я повернулась и обомлела. Возможно, это и был великий Храм Ветров, о котором рассказывала бабушка, — круг из громадных камней далеко к югу от нашей деревни. Те, кто жил по старой вере, почитали такие круги как святилища. Время от времени бабушка отправлялась поклониться камням. Путь до них занимал целый день. Я не знала, что там происходило и кто еще там бывал, и чувствовала, что лучше не расспрашивать. В таких местах совершались таинства, понятные только посвященным.

Вскоре исполинские камни исчезли из виду. Вокруг было черным-черно, и только дорога разворачивалась перед нами бледной лентой в лунном свете.

Все остальное поглотила тьма.

7.

Я никогда раньше не видела моря. Еще до того, как возница решил меня разбудить, я очнулась оттого, что воздух стал другим. На щеках чувствовалась влага, пахло солью и гнилой рыбой, а в небе насмешливо кричали чайки. Кругом туман. Мачты и такелаж огромных кораблей выступали из мутной пелены, словно голые ветви деревьев зимой. Наша повозка громыхала по пристани, слышен был плеск воды и скрип деревянных корпусов. Я смотрела на них и гадала, на котором мне предстоит плыть в Америку.

Пуритане всегда встают рано. Рассвет едва наступил, а они уже завтракали в трактире. Я стояла на пороге, прислушиваясь к гомону голосов, грохоту тарелок, вдыхая запах еды, и чувствовала, что вот он — миг, который все изменит. Сейчас меня заметят, и жизнь навсегда станет другой. Мне хотелось убежать, но куда? Возница уже ушел. Деваться было некуда.

Первыми меня заметили дети. Они были хорошо воспитаны: ели тихонько, разговаривали, только если к ним обращались, но то и дело рыскали взглядом по комнате. Малыши, занимавшие целую лавку, уставились на меня, а затем начали переглядываться. Кто-то потянул за рукав девушку лет семнадцати с большими серьезными глазами. Она промокнула губы салфеткой и коснулась локтя мужчины, который сидел рядом.

— Отец…

Мужчина повернулся и увидел меня на пороге, однако встал только после того, как тщательно прожевал и проглотил еду. Ростом он был выше среднего, с сединой в светло-каштановых волосах, спадавших ему на плечи. Я решила, что он из крестьян: лицо обветрилось от работы на воздухе, а кожа вокруг глаз покрылась морщинами из-за ветра и солнца. Он протянул мне шершавую и мозолистую ладонь.

— Ты, должно быть, Мэри. Добро пожаловать, дитя мое. Мы тебя ждали.

— Благодарю, сэр, — ответила я и поклонилась. — Скажите, как мне найти Джона Риверса?

— Это я. — Голос у него был низкий, а слова он произносил медленно и слегка нараспев. Там, где я выросла, был совсем другой говор.

— Значит, это для вас.

Я протянула ему письмо. Он прочитал его и, кивнув, убрал за пазуху.

— Ты проголодалась? Садись. Поешь.

Он проводил меня к столу, и дети потеснились, чтобы освободить место на лавке. Его жена положила в тарелку кашу из котла. Она двигалась медленно, как человек с больной спиной. Я подумала, что она месяце на седьмом беременности, хотя под мешковатой одеждой сложно было что-то разглядеть. Девушка, которая заметила меня первой, налила мне кружку эля и повернулась помочь матери. Я произнесла благодарственную молитву — и за еду тоже, но главным образом за свое спасение.

Я ела, чувствуя любопытные взгляды, и украдкой сама всех рассматривала. Здесь было примерно двадцать семей, в основном люди среднего достатка — не богатые, не бедные. Вероятно, земледельцы и торговцы. Все в невзрачной пуританской одежде. Я не знала, какие это пуритане, — они могли принадлежать к любому из множества течений. А мне важно было не выдать себя, не сказать чего-нибудь лишнего. Оставалось внимательно наблюдать и продумывать поведение исходя из увиденного и услышанного.

Вскоре все потеряли ко мне интерес и продолжили разговаривать между собой. В голосах была тревога. Эти люди пострадали, как и многие в Англии: их жизни сломала война, неурожай, высокие цены, да и торговля не шла. Бабушка всегда говорила, что благоденствие и мир идут рука об руку, а наша страна не видела ни того ни другого уже много лет. Большинство просто смирилось с невзгодами, приняв их как неизбежность. Однако эти пуритане отличались от большинства. Они настолько отчаялись, были так разочарованы в настоящем и не уверены в будущем, что решили пересечь океан в поисках лучшей доли. Но им было страшно не меньше моего. Я смотрела вокруг и всюду видела отражение собственных страхов.

— Ты здесь одна, девочка?

Я обернулась и увидела пожилую женщину. Из-под чепца выбивались седые пряди, кожа походила на сморщенное яблоко, но взгляд был живой и ясный. Женщина улыбалась.

— Одна, — я попыталась улыбнуться в ответ, но это далось нелегко: в зале, где все были в кругу родных, я чувствовала себя сиротливо. — Меня зовут Мэри.

— А я — Марта. Марта Эвердейл. — Она по-мужски протянула мне руку. Пальцы у нее оказались сильные, а ладонь твердая, как дерево. — Я тоже одна. Дети и муж на том свете. — Она посмотрела куда-то вдаль, и на мгновенье ее будто бы захватили воспоминания. Затем она чуть наклонила голову набок и вновь поглядела на меня, словно что-то для себя решая. — Пожалуй, мы подружимся. Будем держаться вместе.

После завтрака Марта отвела меня наверх, в просторную комнату, служившую спальней для нескольких семей. Между скарбом и кроватями едва оставалось пространство для прохода. Марта предложила мне поставить сундук рядом со своими вещами.

— Здесь почти все — соседи, — сказала она. — Из одной деревни, в одну церковь ходили. Едем к нашему пастырю, преподобному Джонсону. Он уехал в Америку с частью нашего прихода. Мы собирались следом, но началась война. Какое-то время все надеялись, что она вот-вот закончится, а потом приходской совет решил не дожидаться этого. Надо перебраться к своим, община должна держаться вместе. Я хочу скорее увидеть своих сестер. У меня, кроме них, родных не осталось.

— Как же вы их найдете?

— Господь управит, — произнесла она уверенно, будто такой ответ был единственно возможным. Затем посмотрела на меня и улыбнулась. — А теперь, Мэри, расскажи мне: откуда ты?

— Из маленькой деревни под Уориком.

— У тебя там кто-нибудь остался?

Я покачала головой и опустила глаза, будто собираясь заплакать. Не хотелось говорить лишнего, но Марта и сама не стала расспрашивать. Вместо этого она взяла меня за подбородок и заглянула мне в лицо. Зеленые глаза будто видели меня насквозь: казалось, она и так знает всю правду.

Марта убрала с моего лица прядь и заправила ее под чепец. От ее пальцев пахло можжевельником, а от прикосновения стало щекотно. У нее были руки целительницы.

— Ты больше не одна. Ничего не бойся.

Марта подходила к людям, предлагала им помощь и всех знакомила со мной. Благодаря ее разговорчивости я могла спокойно молчать. Чем меньше я буду о себе говорить, тем лучше. Если начать лгать, можно запутаться. Пока что все думают, что я то ли племянница, то ли внучка Марты. И мы их в этом не разубеждаем.

Подросших сирот часто увозят в Америку. На новой земле нужны сильные мужчины, чтобы валить деревья и возделывать землю, и здоровые женщины, чтобы рожать и растить детей. Так что я здесь не одна такая. Некоторые семьи везут с собой чужих сирот. Бедные дети в сложном положении — вроде не слуги, но близко к тому. Как бы там ни было, я рада, что нашла Марту. Точнее, что Марта нашла меня.