Сплошная видимость (СИ) - "MMDL" - Страница 9

Чем выше располагались каюты, тем дороже они стоили. Мы не очень зажиточны, тратить деньги на комфорт в пути казалось неразумно — лучшим решением было приберечь их для самих Гавайских островов. Поэтому наши каюты были внизу. «Не настолько «внизу», чтобы при крушении лайнера нам было не выбраться!» — пошутил, как он сам думал, Кэмерон и пробудил всего одной фразой мою новую фобию… «Титаник» аукался, черт бы его побрал… Отец взял две каюты. Не для кого-то определенного, просто здраво рассудил, что четыре дня наедине друг с другом могут превратить нас в пороховые бочки. По узким коридорчикам (чем ниже, тем меньше простора) мы добрались до двух соседних дверей, и папа, перетасовав ключи-карточки, вручил каждому по одному.

— Пришла пора держать слово и компенсировать последствия твоей ошибки, — мягко заявил он, потрепав Люка по плечу, и по решительному, сосредоточенному лицу второго я поняла, что в правую каюту мы отправляемся с ним вместе… Одни… Под сердцем развернулся нервный вакуум, тянуло закинуться обезболивающим, словно таблетки могли и душе помочь…

Люк был откровенно рад возможности исправить хотя бы часть того хаоса, что он внес в мою жизнь! Конкретно — в бедный поломавшийся скелет… Приложив карту к считывающей панели, он попытался протиснуться в приоткрытую дверь со своим и моим чемоданами, долго и шумно возился, пока не бросил их на ковровое покрытие и не допинал внутрь каюты. Он не задался вопросом «Есть ли в чемодане Рины что-нибудь хрупкое?» не потому, что хотел насолить и был зол, а потому что думать даже на ход вперед для него чересчур. Логические игры всегда были его слабым местом. Зато сердце доброе! — я думаю…

Родители скрылись за дверью своей каюты, еще когда Люк не отчаялся внести чемоданы по-человечески, так что, заходя следом за ним в наш «корабельный номер», я окинула печальным взглядом соседнюю закрытую дверь, точно спрашивая в мыслях, зачем меня бросили на съедение волку… Узкая, тесная каюта была похожа на купе поезда: между верхними и нижними полками торчал столик; в каютах выше ватерлинии над ним имеется окошко с видом на бесконечные живые морские горы, но ниже — в целях безопасности — над столом повесили зеркало. Оттуда на меня смотрела помятая бледная девушка, загипсованная рука покоилась в большой темно-синей манжете, цепляющейся за шею ремнем. Это объясняет, почему папа глядел на меня так жалостливо в больнице… У входной двери была еще одна — в совмещенный санузел; напротив — платяной шкаф. Жить можно, но удобств, конечно, в разы меньше, чем в доме на колесах.

— Будет лучше, — оглянулся на меня Люк, — если мы поделим не полки, а «этажи». Забираешь верх или низ?

Вздернув брови от удивления, я указала здоровой рукой на больную, и по лицу Люка разлилась вселенская печаль вперемешку с ощущением себя последним идиотом.

— Ну да, глупость сказанул, — зажато почесал он затылок. — Твой низ, конечно… Блин…

Полный блин…

— Тебе не обязательно все время лежать наверху, — попыталась я сделать атмосферу хоть чуточку менее неловкой, грубой и каменной. — Тем более что на верхней полке и не сесть по-человечески. Но спать нам и правда лучше на разных «этажах», — смущенно добавила я, и Люк закивал в ответ, отведя глаза в сторону.

Наши чемоданы он поставил в платяной шкаф: мой — бережнее своего в разы, как будто все же пришел самостоятельно к мысли о неправильности игры в футбол чужим багажом. Вскоре к нам заявились отцы — полюбопытствовать, как мы справляемся (как в первую очередь справляется Люк, обязанный быть моей правой рукой, взамен загипсованной). Вместе мы отправились на прогулку по кораблю, который успел уже отчалить, отчего каюты на нижних этажах наполнились монотонным гудением, видать, распространяющимся из машинного отделения, — но к этому звуку возможно привыкнуть и перестать замечать его, как шум машин за окнами квартиры или вечный бубнеж за стенами университетского общежития. Эта ассоциация напомнила мне разом о всех тех вещах, в которых хорошо бы признаться отцу: а список-то множится… Сложно будет ему и дальше любить меня, когда он узнает меня-настоящую по мыслям и поступкам…

На верхней палубе, у ненадежного металлического ограждения мне по грудь, мы провели бессчетное количество времени, просто любуясь волнами. Сан-Франциско остался за туманной завесой, вскоре из поля зрения исчезла и она — и мы не видели уже ничего, кроме неба и шумных вод, норовящих с шипением облизать наш корабль, заметно качающийся на пенистых гребнях. Чистое небо затягивалось облаками, и чем темнее без солнца становилось, тем тревожнее мне было: не попасть бы в шторм… Книги и фильмы превратили непогоду в открытом море для меня в подобие Сциллы и Харибды, в одаренного самосознанием монстра, требующего жертв; выжить, может, и удастся, но без серьезных потерь не обойтись…

Горячая отцовская ладонь растерла мне левое плечо (ко всей правой стороне моего тела папа отныне боялся прикасаться, словно сломано было не одно лишь предплечье и любое дуновение ветра справа доставило бы резкую боль).

— Холодает, — верно подметил он. — Давай спустимся. Тем более время ужина. Не знаю, как ты, а я проголодался!

Слабо сочувственно улыбнувшись, я в обнимку с отцом направилась к металлической лестнице, ведущей в тепло и электрическое зарево. За нами следом поспешили Кэмерон и Люк, последние минуты непонятно по какому поводу начавшие в шутку бороться. Не мудрено, Люк проиграл — и теперь широко улыбающийся Кэмерон вел его, держа голову в нежном захвате, а тот упирался, смеясь, и не оставлял попыток наступить своему отцу на ногу. Опасные игры: если Кэмерон потеряет равновесие, то свернет Люку шею… Но мне было не столько страшно за него, сколько завидно. До появления Люка — до развода моих родителей и сразу после него — в играх со мной папа тоже не нежничал, и мне это нравилось! Помню, в детской у меня был целый арсенал игрушечного оружия, а игра в войнушку в роли вооруженного до зубов плюшевого медвежонка была самой любимой! А где все эти богатства сейчас?..

— Пап, а почему и когда именно мы перестали так же играть? — спросила я, когда от холодного ветра нас укрыли светлые стены, испещренные стеклянными дверями и широкими витринами разномастных магазинов, занявших верхний этаж корабля.

Папа обернулся на мужа и пасынка, не оставляющих задорное ребячество, и со вздохом пожал плечами:

— Не знаю, просто время шло и…

— И?..

— И ты из девочки-озорницы превращалась в хрупкую ранимую девушку. Это сложно объяснить… даже самому себе… Но, согласись, сейчас сложно нам с тобой вести себя так же, чтобы обоим потом не стало неловко.

В этот момент Кэмерон с победоносным смешком отвесил Люку увесистый пинок под зад, и улыбнулся не только получивший по заслугам мальчишка, но и незнакомцы, поравнявшиеся с нами, и я. Наверное, папа во многом прав… Кэмерон может схватить Люка одной рукой — вокруг ребер, второй — под бедро, с внутренней его стороны, и швырнуть на диван! — а со мной подобные прикосновения оказались бы на границе сексуальных домогательств… Люк на вечеринке сдернет плавки-шорты — это шутка, все смеются от нелепости и стыда; девушка публично снимет трусы — «Здесь что, снимается порно?» Сколько видов спорта базируется на драках между мужчинами, но если девушки метелят друг друга — «У-у, дикие киски что-то не поделили! Неси камеру — «секси»!» Наша реальность заполнена невидимыми перегородками, которые не заметишь, пока не ударишься о какую-нибудь лбом до искр из глаз. И я заперта в этом стеклянном лабиринте, как и многие другие. Швырнуться бы чем-нибудь потяжелее, наполнить бы эту духоту звоном битого стекла.

Время, ноги и брошюрка-карта, взятая по пути с миниатюрной проволочной стойки, каких тут разбросано было с лихвой, привели нас в буфет на запланированный ужин. Впервые я столкнулась со «шведским столом» такого размаха! Внушительного размера помещение, огороженное полукругом большущими окнами от потолка до пола, свой центр предоставило длинным стойкам-столам, ломящимся от разномастных блюд! Под защитой античихательных стеклянных щитков голодных туристов ожидали заполненные доверху глубокие стальные емкости, поверх каждой поблескивали в свете ламп щипцы или черпак. Вдоль окон в несколько рядов стояли квадратные столики, где выбранный ужин и необходимо было есть. Официанты в зале присутствовали, но занимались только заменой опустошенных металлических емкостей на полные. Отдельно стоял длинный стол со всевозможной посудой, поблизости — чтобы с бокалом не надо было далеко идти, — автоматы с напитками. Строго безалкогольными, а для выпивки — «Пройдемте в платный бар, где даже скромное пиво имеет впечатляющую наценку!»