У Черных рыцарей - Дольд-Михайлик Юрий Петрович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/85
- Следующая
— Произношение у вас безукоризненное. Но почему вы вдруг вспомнили мою фамилию?
— По ассоциации… Я думаю, что вас так же легко могут узнать в России, как узнали в Австрии.
— Это меня самого заставляет задуматься. Я не из трусливого десятка, но сознательно рисковать, да ещё после войны, из которой выскочил целым и невредимым… Бр-р! Что-то не хочется. Приговор «расстрелять» — плохой спутник в дороге. Может быть, в связи с этим вы подыщете другую кандидатуру на должность воспитателя? Как-никак, а линию фронта я перешёл в начале войны. И с тех пор не был в России. Война, разруха, безусловно, все так изменили, что я могу влипнуть в ещё большую неприятность, чем Воронов… А спросят с меня! И вам всё равно придётся искать кого-то другого…
— Не торопитесь с отказом…
— Я хотел, чтобы вы правильно меня поняли. Отказ мой проистекает не от нежелания работать. Просто я мало подготовлен к такой ответственной задаче. Ведь положение моё таково, что я лишён возможности глубоко вникнуть в суть дела.
— Я знаю ваши деловые качества, Фред. Вашу настойчивость, инициативу. В процессе работы что-нибудь придумаем. Поэтому я так отстаивал вашу кандидатуру. Поверьте, мне и здесь пришлось преодолеть кое-какие трудности.
— Даже так?
— Не я один руковожу школой. Есть другие. И не все с таким доверием относятся к вам.
— Основания?
— То, что из южной Италии вы бежали к югославской границе. Это верно?
— Да.
— Почему именно туда?
— Считал это самым простым и безопасным. Там я легко мог выдать себя за русского
— Так я и объяснил Шлитсену. Впрочем, он…
Глаза Нунке впились в лицо Фреда.
— Не доверяет мне?
— Нет, не не доверяет, а не доверял. Хотя это не то слово. Мы не получили никаких сведений о вашем пребывании в Югославии, и это его обеспокоило. Вещь вполне естественная, и обижаться не стоит.
— Я обиделся не столько на него, сколько на вас.
— Правда? — Нунке удивлённо поднял брови. — На меня, на человека, который спас вам жизнь, привёз сюда, хочет предоставить вам интересную и ответственную работу? Ну, знаете, это уж ни в какие ворота не лезет!
— Вы ведь меня хорошо знали. Зачем же было так трепать мне нервы этой мадридской операцией?
— Хотел доказать Шлитсену, что он ошибается. Как начальник школы я мог, конечно, не согласиться на эту операцию. Но сомнения Шлитсена задели меня за живое. Как-никак, а вы моя креатура!
— Могли бы предупредить!
— Зачем? Знай вы, что документы не такие уж важные, вы отнеслись бы к заданию менее серьёзно, а это непременно отразилось бы на результатах. Потом ещё одно: меня радовало, что я хоть немного отыграюсь за те неприятности, которые вы мне доставили, симулируя тяжёлую болезнь. Теперь мы квиты. Не хотел вам этого говорить, но сегодня у нас откровенный разговор. Надо покончить и с этим недоразумением.
«Хитрит ли он, ссылаясь на Шлитсена, или действительно персона фон Гольдринга не вызывает у него ни малейших сомнений, — думал Фред. — Возможно, из-за допущенной мною оплошности в разговоре о Бертгольде он теперь тоже насторожится? Не надо было сегодня заговаривать о необходимости поездки в Россию… Впрочем, чрезмерная осторожность тоже будет подозрительна. Ничем нельзя отличаться от бывшего фон Гольдринга. Я должен держаться с тем же апломбом, действовать решительно, независимо. На таких, как Шлитсен, это особенно действует. А именно его и надо остерегаться…»
Ничто не выдавало волнения Фреда. Выражение лица быстро менялось в зависимости от темы, которой касался разговор, поза была естественна, руки спокойно лежали на ручках кресла.
— Я вижу, вы всё же задумались над моим предложением, — нарушил коротенькую паузу Нунке.
— Нет, меня волнуют взаимоотношения с Шлитсеном. Не очень приятно, когда тебе не доверяют. Это портит настроение, мешает работать.
— О, пусть это вас не тревожит! Шлитсен положен на обе лопатки! Он даже сам выдвинул вашу кандидатуру для выполнения одного очень сложного и ответственного поручения…
— Теперь я буду бояться его поручений, как огня! Не очень-то приятно, когда считают, что тебя легко провести.
— Упаси бог! Поручение совершенно серьёзное.
— В чём же оно заключается?
— Об этом вам расскажет сам Шлитсен, ответственный за это дело. Сейчас я его вызову.
Приказав своему заместителю прийти в тринадцатый бокс, Нунке с улыбкой заметил:
— А вы не очень гостеприимный хозяин, Фред! Разговаривать за чашкой кофе было бы значительно приятнее.
— Я не знал, что имею право что-либо заказывать. Ел, что приносили и когда приносили…
— Опять недосмотр Шлитсена! Как воспитатель, вы имеете на это право.
— Как воспитатель? Разве мы обо всём договорились?
— А разве нет?
— Хотелось бы на свободе взвесить все «за» и «против». Вы можете дать мне день-два?
— Значительно больше. Выполнение задания потребует много времени, и вы сможете все хорошенько обмозговать.
— Это меня устраивает. Ваше распоряжение о смене режима останется в силе?
— Да. Но должен предупредить, существует один строгий закон, неизменный для всех — будь то ученик или воспитатель.
— Какой же?
— Тот, кто попал в нашу школу, выходит отсюда или до конца преданным сотрудником, или…
— Не выходит совсем? — закончил Фред. — Не очень оригинально! Насколько мне известно, подобный закон существует во всех родственных нашему учреждениях.
— Считал своим долгом предупредить…
— Осталось задать один вопрос: почему вы не рассказали мне о школе ещё в Австрии? Я мог бы убежать из лагеря, и вам не пришлось бы…
— Можно было просто выкупить вас из лагеря. Кое-кто из тамошних руководителей делает на этом неплохой бизнес. Но мне не хотелось привлекать внимание американцев к вашей персоне. Знатоков России они ценят на вес золота. Это — первое. Второе: я хотел, чтобы для всех вы были покойником. Так разведчику удобнее.
— А подумали вы, герр Нунке, что у меня есть невеста, которую я люблю и с которой хотел бы повидаться перед новой разлукой? Подумали о том, что Лора может узнать о моей «смерти»? О том, как это тяжело на неё подействует? И в конце концов, не могу же я совсем отказаться от личной жизни, от дорогих мне людей! Фрау Эльза и Лора остались на чужбине, кто, как не я, должен позаботиться об их возвращении домой, устроить их дела? Бертгольд мне никогда бы этого не простил…
— Каюсь. Этого я не учёл. Конечно, семейные обязанности — святая святых. Я подумаю, как это исправить. Возможно, впоследствии мы предоставим вам возможность….
Появление Шлитсена прервало разговор.
Вежливо поклонившись Нунке и едва кивнув Фреду, он остановился у кресла шефа и ждал, пока тот предложит ему сесть.
Глядя на своих начальников, Фред едва сдерживал улыбку. Слишком жалким выглядел Шлитсен рядом с Нунке. Один — вылощенный, подтянутый, в элегантном спортивном костюме, в безукоризненно чистой рубашке. Второй — приземистый, с брюшком. Пиджак был ему узок, полз вверх, от чего лацканы перекашивались и оттопыривались. Лицо Шлитсена, хотя и было тщательно выбрито, тоже казалось неопрятным, возможно, из-за перекошенного шрамом рта. Никому не пришло бы в голову, что такой вот работал следователем гестапо — типичный бюргер, отяжелевший от чрезмерного употребления пива.
Получив разрешение сесть, Шлитсен вопросительно взглянул на Нунке, а когда тот утвердительно кивнул, перевёл бесцветные глаза на Фреда.
— Насколько я понимаю, герр Нунке подготовил вас к тому, что мы хотим поручить вам одно важное дело?
— Да. Но не сказал какое.
— Прежде чем объяснить суть, я хотел бы сделать одно замечание. То, что мы вам поручаем, не входит в круг ваших непосредственных обязанностей. Поэтому за вами остаётся право выбора: можете согласиться или отказаться, если сочтёте задание слишком трудным для себя. Для вашей будущей карьеры лучше согласиться.
— Я считаю, что должен исходить не из соображений будущей карьеры, а из успеха или неуспеха в выполнении задания, — бросил Фред.
- Предыдущая
- 33/85
- Следующая
