Просто Маса - Акунин Борис - Страница 18

Тогда господин Крюков предложил Масе заработать: сопроводить груз в Харбин и вернуться обратно с деньгами. Предложение было принято. Покойный господин такой работы не одобрил бы, но, посмотрев на гражданскую войну в России, Масахиро Сибата перестал понимать, что такого уж страшного в наркотиках. Если человек, не нашедший в своей жизни никакого смысла, предпочитает реальности опиумные грезы – его дело. По крайней мере он не навязывает свою химеру другим людям, расстреливая тех, кто с нею не согласен.

Задание было легким, оплата превосходной. Крюков остался доволен и предложил постоянную службу, на очень хороших условиях, но в планы ронина не входило вновь становиться самураем. Кто летал за белым орлом, не полетит за навозной мухой.

Японский отец отблагодарил Масу на свой консульский лад: помог возобновить давно утраченное подданство

страны Ямато

[70]. Без этого вернуться на родину не получилось бы.

Чиновник, выписывавший паспорт, спросил, какими иероглифами пишется имя репатрианта.

– «Сибата» – «Травяное поле», да?

Когда-то фамилия так и писалась, самым заурядным образом. Но для новой жизни Маса решил избрать иное написание, более уместное для одинокого ронина.

– Нет, «Си-бата», «

Знамя Смерти

»[71].

По-другому теперь выглядело и личное имя «Масахиро»: вместо «Правдивой Широты» – «

Красивый Поиск

»[72]. Потому что Красота выше Правды, а после шестидесяти человеку пора переходить от широты и экспансии к прицельному Поиску окончательного смысла жизни.

– Вы всё блуждаете где-то мыслями, – вернула собеседника к реальности миссис Тревор.

Рассеянность в разговоре – правильный стиль поведения на первой стадии ухаживания, но нельзя, чтобы женщина вообразила, будто ею пренебрегают. Поэтому Маса виновато моргнул и поработал мышцами щек, чтобы они смущенно порозовели.

– Вы странно на меня действуете, Наоми. Сам не пойму, в чем дело…

Это было немного в лоб, но времени оставалось совсем мало. Пароход уже входил в акваторию порта.

Запоздалость ухаживания объяснялась тем, что вплоть до вчерашнего дня Маса был занят.

Из Шанхая он плыл в каюте второго класса, делил ее с утомительно говорливым и скучным агентом страховой компании «Ллойд», который к тому же еще и храпел. Но звучные рулады Маса терпел только одну ночь. Уже на второй день плавания он нашел путь к сердцу и телу милой американской отельерши из города Кобе, большой ценительницы экзотических мужчин. Каждый вечер Маса незаметно проскальзывал на палубу первого класса и отлично проводил ночи с мягкой женщиной на мягкой постели. В Кобе мисс Виксен сошла, и, помахав ей на прощанье веером, Маса приступил к осаде Наоми Тревор, которая обитала в Иокогаме и годилась для будущих сухопутных отношений.

Она была совершенно в Масином вкусе – полная, сочная, круглолицая – и к тому же переживала трудное время: ее бросил муж. Он был англичанин, очень богатый человек, оптовый торговец шелком. Год назад открыл филиал в Шанхае, стал проводить в Китае много времени и в конце концов завел там вторую семью, которая постепенно стала первой. Наоми плавала в Шанхай оформлять развод. Все ее разговоры были о том, что она содрала с негодяя три шкуры и что своей обожаемой дочери он больше никогда не увидит. Показала фотокарточку: прехорошенькая девочка лет тринадцати без малейших следов европейской крови – настоящая

куколка итимацу

[73], только не в кимоно, а в платье с кружевным воротником. Миссис Тревор говорила, что не портит свою Глэдис «туземным воспитанием». Все разговоры дома только на английском, прислуга тоже сплошь британская, за исключением боя, который таскает за барышней в школу ранец и зонт.

Маса сочувственно слушал (с женщинами это самое главное), мужа осуждал, дочкой восхищался. Событий не торопил. Как уже было сказано, до завершения осады оставалось еще два этапа.

На первом миссис Тревор должна была вернуться домой, поглядеть вокруг себя взглядом отринутой супруги и напугаться, что ее женская жизнь закончена. На втором – вспомнить интересного спутника с парохода «Емпресс оф зе Ист» и самой его разыскать, а потом прорваться через обет целомудрия (про который она еще не знала) к татуировке дракона и соседствующему с ней мужскому корню. Дозревание миссис Тревор продлится не больше недели.

– Вон там, на

Блаффе

[74], мой дом. – Наоми показала на холм, где еще в семидесятые годы прошлого века начали селиться состоятельные иностранцы. – Надеюсь увидеть вас в гостях. Любой рикша знает особняк Треворов.

– Скоро не получится. У меня будет много хлопот. Я ведь говорил вам, что собираюсь открыть в Иокогаме агентство.

– Да, но не сказали, какое.

– Детективное, – небрежно сказал Маса. – Я по профессии международный сыщик, расследую разные сложные преступления, с которыми не может справиться полиция.

Нарочно сообщил об этом только теперь, напоследок. Лишний крючок, который приблизит встречу на берегу.

– Ах, как интересно! – взвизгнула Наоми. – Я обожаю истории про сыщиков! Вы читали «Приключения Шерлока Холмса»?

– И даже участвовал в одном из них, при весьма неординарных обстоятельствах, – дал еще один залп Маса. – К сожалению, сейчас не успею рассказать – нужно собирать вещи.

Поцеловал даме пальцы, на сей раз коснувшись их жаркими губами. Сокрушенно вздохнул, откланялся.

Вещи могли и подождать, их у Масы было немного, но захотелось побыть ближе к воде с ее будоражащими память запахами.

С парадной верхней палубы он спустился на самую нижнюю, под которой находились недра огромного парохода – трюм, машинное отделение, грузовые отсеки.

Море теперь было совсем рядом, покачивалось всей своей мармеладной массой, но пахло оно не юностью, а большим портом – мазутом, маслом, бензином, как на рейде Нью-Йорка или Кронштадта.

Протиснуться к борту не получилось, там плотно теснились трюмные пассажиры – китайские и корейские рабочие, приплывшие в Японию на заработки: сплошная стена черных и коричневых

чогори

[75], синих рабочих курток, суконных шапочек и потертых кепок. Только один в толпе был одет по-японски, в простое серое кимоно. Сзади было видно крепкую шею, непокорно оттопыренные уши, блестящий ежик торчащих кверху волос. Стоило Масе сделать шаг к лопоухому, и тот быстро обернулся. Этот человек спиной чувствовал взгляд, была у него такая особенность. Маса несколько раз пытался подойти к нему незаметно – просто так, для эксперимента – и ни разу не удалось.

– А, загадочный ронин, ходок по бабам, – сказал человек по-русски. – Ну что, доплыли? – И пропел: – Плыли по реченьке белые гуси…

Ухмыльнулся, пожал руку. В узких глазах поблескивали нетерпеливые искорки. Маса с удивлением разглядывал свежевыбритое лицо, на котором проступили резкие носогубные, открылась твердая линия насмешливого рта, каменный подбородок с ямочкой.

– Где борода и усы? Я тебя еле узнал.

– Борода не в честь, а усы и у кошки есть, – засмеялся балагур. – Что, брат, сердчишко стук-стук? Могу себе представить. Я-то не был дома двадцать лет, а ты все сорок.

– Сорок один год с половиной, – поправил Маса.

Познакомились они так.

В первую ночь после отплытия из Шанхая, изгнанный из каюты храпом страхового агента Маса вышел пройтись на палубу и на темной корме было у него наваждение. Он как раз мрачно думал: за каким чертом тащусь я в чужую мне Японию, когда моя страна давно уже Россия, которая теперь тоже чужая, но по которой я тоскую каждый день. И вдруг замер – не поверил ушам.