Четвертый поцелуй (СИ) - Алешкина Ольга - Страница 35

Даже не так, секса-то он наверняка желал, мужчины всегда его хотят. Вопрос в другом: в принципе хотел или конкретно со мной, короче, занимался любовью или сексом? Может, я вообще ему Жанну напоминаю?

«Выбрось эти глупости из головы», — посоветовала я себе, затушила сигарету и припустила умываться.

Димка двигал кровати в спальне. Я подняла одну бровь и вопросительно уставилась на этого деятеля.

— Сооружаю двуспальную кровать, — пояснил он. Разглядел мой немой вопрос в темноте или сам догадался, судить не берусь. — Ты не против?

Я была не против, а очень даже за. Только перед ним равнодушно пожала плечами, валяй, мол. Он закончил с мебелью, я застелила белье и улеглась. Димка умылся и через несколько минут, подсунул мне руку под голову. А вскоре полез целоваться. Я отстранилась и попыталась заглянуть ему в глаза:

— Дим, там на дороге, когда мы впервые встретились, у тебя не возникло сомнений, что я не Жанна?

Щуров немного помолчал, соображая куда я клоню, и уставился в потолок.

— Вы разные, это же очевидно, — в голосе уверенность. — Я вообще не понимаю, как мог принять тебя за Жанну, — он теснее прижал меня к себе и засмеялся: — Сейчас я окончательно в этом убедился.

Я ему треснула по плечу. Балбесина!

Ночью шёл дождь. Я несколько раз просыпалась, убеждалась, что Димка рядом, слушала шлепки капель и засыпала вновь. В крайнее из таких пробуждений мне померещились шаги за окном. Дождь шуршит, старается. Местные порадуются за урожай. Я теснее прижалась к теплому телу рядом и поспешила зажмуриться, пока окончательно не проснулась. Рассвет. Мутный, туманный и неприятный.

«Спи, — сказала я себе. — До утра ещё полно времени». Надеюсь, утро нас встретит более жизнерадостно.

Утром пейзаж за окном интересовал меня меньше всего. Не помню, что было первым: почувствовала вторжение человека или услышала манерное цоканье…

Я открыла глаза и вздрогнула. Мигом растворились остатки тягучего сна. В проёме стояла Жанна, привалившись плечом к косяку. Верхняя губа вздернута, на указательном пальце висит мой бюстгальтер. Хлопковый, усыпанный мелкими вишнями. Едва держится на пальце, за бретельку. Сестрица покачала предмет моего гардероба в воздухе и раздраженно протянула:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Господи, когда ты научишься выбирать себе бельё! Так, а что здесь, собственно, происходит?

В воздухе витали сотни маленьких бомб. Один резкий взгляд, грубое слово или неосторожное движение и, казалось, взорвутся. Разлетятся на куски, впиваясь осколками под кожу. Хотя, не исключаю, что вертелись они вокруг меня одной, а эти двое сохраняли хладнокровие. Выглядели они, как будто, спокойно. А может это я превратилась в одну сплошную «бомбу», вдобавок испытывающую неловкость.

Димка встал, буркнул Жанне «привет», с той интонацией, словно, виделись накануне, и занялся поиском своей одежды. Жанка по-прежнему торчала в проёме, ухмылялась, сложив на груди руки. Я почувствовала раздражение. Не знаю, что меня бесило больше: ухмылка сестры или беспечно дефилирующий перед ней в одних боксерах Щуров.

Наконец, Димка собрал все предметы своего гардероба, оделся и ушел на кухню. Я облачилась в легинсы и футболку, потому как, они находились тут, в спальне, а потом отправилась собирать своё барахло. Вечером, в потемках, мы не потрудились их прибрать. Мой бюстгальтер Жанна ещё раньше бросила мне в ноги, оставались джинсы и майка. Трусики, слава богам, были на мне. В кухне мы появились с сестрицей одновременно.

— Я вам чайник поставил, — пропел Димка, повернулся ко мне и строго добавил: — Сидишь тут и ждёшь меня. Не вздумай выйти из дома. — Он чмокнул меня в щеку, вполне невинно, и направился на выход. Уже в дверях повернулся и бросил Жанне: — Тебе советую тоже самое, кстати.

— Спасибо за заботу, — проворковала ему в спину сестрица и на меня уставилась.

«Не дождешься, — мысленно сказала я. — И не подумаю ревновать».

Я умылась (Жанна бродила в это время по дому), налила чай в две кружки и позвала её. Та не замедлила явиться, шагнула ко мне и раскинула руки:

— Давай, обнимемся что ли, младшенькая!

Она права. Я действительно младше на одиннадцать минут. Только ни опеки, ни заботы о «младшенькой» в её глазах я не заметила, одно ехидство. Но так нельзя, сестры должны быть близки, поддержкой друг друга, как бы банально это не звучало. Я шагнула навстречу, Жанка заключила меня в объятия, едва прижавшись к плечам ребром ладоней, будто у неё ногти не высохли. Обдало меня духами… будь здоров, но за ними маскировался ещё один аромат.

— Ты пила что ли? — поинтересовалась я и забралась на стул.

— А, — отмахнулась она, — мартини. Немного. — Тоже уселась и сунула нос в кружку: — Чай? А кофе нет?

— Кофе нет. Глаза красные, платье коктейльное… пили всю ночь, гуляли всю ночь?

— Тебе какое дело! — огрызнулась она. Тут же сообразила, что перегнула палку и улыбнулась: — У некоторых, смотрю, тоже ночка выдалась бурной.

Я проигнорировала её замечание и невинно спросила:

— У мамы уже была?

Ответ я знала заранее, но, во-первых, хотелось сбить высокомерное выражение лица сестрицы, во-вторых, не лишним напомнить, что мать иногда навещать нужно.

— Не-а, я сюда сразу.

— Три года не была, наконец, приезжаешь… и первым делом сунулась в необитаемый дом? Что ты тут забыла?

— Сама же говоришь, видок у меня не свежий. Пару часов здесь покемарю, а потом и в родные пенаты можно, — потянулась Жанка и зевнула. Она подхватила кружку, отпила хороший глоток и засмеялась: — На любовное ложе не претендую, на диване лягу. Ты матери пока ни слова обо мне, сюрпризом хочу. Разбудишь часика через три?

Она подхватила сумку известного и недоступного для меня бренда, больше похожую на саквояж, и двинула в комнату, не дожидаясь моего согласия. Уверена, я так и поступлю: и не скажу, и разбужу. Я немного погадала где Жанну носило. Всё это время и конкретно сегодняшней ночью. Ничего путного из моей затеи с гаданием не получилось, тогда я решила провести время с большей пользой и нажарила сырников. А после глянула на часы и пришла к выводу, что тоже имею право вздремнуть — всего-то начало восьмого. Если не вздремну, то хоть поваляюсь. А размышлять в горизонтальном положении гораздо удобнее.

Будильник завести я не потрудилась, потому как, всерьез не верила, что крепко засну. Проснулась резко, как от толчка, и схватилась за телефон — отведенное сестрицей время для сна, закончилось ещё пятнадцать минут назад. Вот и рассчитывай на меня…

Жанка, как оказалось, уже проснулась. Сидела на подоконнике кухни в одном белье, свесив ноги, курила.

— Ты бы тут не дымила. Зимние рамы не выставлены, не проветрить. Тебе дать что-нибудь накинуть?

— У тебя что, монополия на разгуливание по дому полуголой? — съязвила она и посчитала нужным немного смягчить: — Есть у меня одежда. — Сестрица затушила в чашке сигарету, подтянула одну ногу на подоконник и повернулась ко мне: — Скажи-ка, душа моя, давно ты тут обитаешь?

Высокомерный тон Жанны способен вывести из себя кого угодно, только не меня. У меня иммунитет ещё с юности. Я поставила чайник и направилась к умывальнику.

— Ты имеешь в виду поселок или конкретно бабушкин дом? — уточила на ходу. Впрочем, ответа дожидаться не стала. — Если поселок, то неделю. Если дом, то третью ночь тут сплю.

— Выходит, третью ночь с Димасиком упражняешься?

— Тебе-то какая разница?

— Спрашиваю, значит, есть разница. Ты не хами, давай, а отвечай, когда старшие спрашивают.

Спрыгнула с подоконника, подошла ко мне и встала вплотную. Зеркало, висевшее над умывальником, невесть какого размера, но наши лица вместились. Жанкино, ещё вчера с отменным вечерним макияжем, сегодня, с размазанной под глазами тушью, и моё, без тени косметики. Он прав, мы разные. Но это сейчас. А если сестрицу умыть, свернуть из волос такую же дульку, как у меня? Или же, наоборот, мне подвести глаза, заложить одну прядку за ухо, предварительно выпрямив волосы… Будет он нас различать тогда?