Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег - Страница 29

— Вот, Афанасий Тимофеевич, знакомься. Карл Баум, в узких кругах известный как Фотей Рыло, потомственный убивец. Третье поколение в семье.

Названный слегка нахмурился, но возражать не стал. Хлопуша с удивлением осмотрел его. На головореза он не походил совершенно. А Шешковский тем временем продолжал:

— Еще его дед, спасаясь от петли за обвинение в убийстве, сбежал из Ганновера в Россию. Отец его уже здесь влип в историю с убийством по неосторожности. Ну я его и отмазал. Потом он мне не раз помогал и сыну завещал. Да так убедительно, что ухо до сих пор болит. Да? — Шешковский улыбнулся и пододвинул к новому человеку полную кружку пива.

Тот кивнул и потер слегка оттопыренное ухо, прежде чем глотнуть.

— Но если его пращуры убивали случайно, то вот сынок просто мастер. Правда, не без принципов. Он, Афанасий Тимофеевич, никогда не волнуется и не работает бесплатно. Чудо, а не человек. И я сейчас хочу наконец услышать, во сколько мне обойдется вечный сон екатерининского ублюдка.

В этот момент раздался шум, крики. Посетители повскакивали и выбежали на улицу. Шешковский неодобрительно поморщился, но опустевшая таверна как нельзя лучше подходила для продолжения тихого разговора.

Карл Баум допил кружку, отставил ее в сторону и сложил руки домиком.

— Учитывая срочность и требование обставить все как случайность, возьму недорого. Всего пятьдесят тысяч. И желательно гульденами или гинеями. Уехать я хочу.

Соколов чуть пивом не поперхнулся и вполголоса, чтобы не привлекать внимания посетителей, прорычал:

— А не дорого ли берешь? Может, тебя дешевле в расход пустить?

Карл прищурился, и в его руке как по волшебству появился узкий клинок.

— Уверен, что успеешь?

— Тихо! Тихо! — вмешался Шешковский. — Уймитесь. Афанасий Тимофеевич, что ты, право слово. Ну разве это деньги за без пяти минут императора. И ты остынь, Карл. Все нормально. Деньги будут. Ну, давайте кружки поднимем за хорошую работу.

Миротворческие усилия тайника дали результат, и разговор продолжился.

— Карл, расскажи, как все было на самом деле.

— Сначала мне пришлось в доме князя Голицына подкупить одного тамошнего кучера и через него устроить запой двум другим. Так я оказался на козлах возка…

— А кучер тебя не опознает? — перебил Шешковский.

— Нет. Он уже давно в могилке, — одними губами улыбнулся киллер и продолжил рассказ. — А вот дальше все пошло не по плану. Возок с Павлом должны были разбойники остановить. Я две шайки подготовил к тому. Но Архаров, видимо, почуял что-то и дорогу выбрал совершенно не очевидную. Так что с засадой мы разминулись. И казачков могли бы миновать, но второй кордон был полной неожиданностью. И когда господа начали орать и препираться с казачками, я понял, что момент удачный. Влепил пулю хорунжему, и началось. Я с козел соскочил и в кусты. Там пистоль зарядил и второй пулей уже дело сделал. Хотя, если бы не случились казаки, порешил бы Павла позже. В Петербурге. И, скорее всего, отравой.

Шешковский кивнул.

— Ну и молодец. Тысячу я передам через отца Варсонофия, как обычно. А пятьдесят тысяч и поездку на запад ты скоро получишь. У нас в тех краях работа есть. Как раз для тебя.

* * *

— Государь, тут среди челобитчиков чехи есть. Говорят, что с секретным посланием к тебе. Я подумал, что это должно быть важно, — произнес Почиталин на утреннем докладе. — Позвать?

День обещал быть суетным. В полдень намечен первый в Москве полет воздушного шара, и из этого события я намеревался устроить шоу. Не только для публики, но и для одного обиженного иранца. Можно сказать, что я рассчитываю убить двух зайцев. Наладить контакт с официальной Персией и укрепить свой авторитет в Москве.

Но, тем не менее, выделить немного времени на общение с этими чехами я мог. Если это никчемные люди, то я быстро закруглю общение, а если что-то существенное, то можно и совместить мероприятия и пристрелить третьего зайца за день.

Визитеров я принял в Грановитой палате, сидя на своем необычном для этого времени троне. Во время приветствий и знакомства выяснилось: только один из них, Карел Достал, был носителем некоего послания, а второй, Франтишек Киршнек, был у него переводчиком и проводником по нашему беспокойному в последнее время государству. Но как раз фамилия второго что-то задела в глубинах моей памяти. Где-то я ее уже слышал. Но не мог вспомнить где.

Тем временем чех-толмач начал переводить мне речь своего изрядно волнующегося спутника:

— Страдающий народ Чехии и Моравии взывает о помощи к освободителю народа русского. Как глоток свежего воздуха в смраде нашего скорбного существования, дошли до нас вести о ваших славных словах и делах. Мы все искренне верим, что Господь послал вас не только к народу России, но и ко всем страждущим и угнетенным. И коленопреклоненно молим вас, ваше величество, помочь нашей несчастной земле.

С этими словами Карел Достал реально рухнул на колени. Киршнек некоторое время изумленно на него смотрел, а потом присоединился к соотечественнику.

Экспрессия посланца меня удивила. Не чувствовалось в этом никакой фальши. Лицо мужчины выражало смесь ожидания и надежды. Я даже несколько неловко себя почувствовал, осознав, что все, сказанное перед этим, не просто вызубренный текст, а выражение истинных чувств. По крайней мере, этого конкретного человека.

— Встаньте, друзья мои, и объясните мне, чем я могу помочь вашему народу? Ведь наши земли разделяет большое расстояние, да и мои дела в России далеки от завершения.

Чехи встали и поведали мне о готовящемся восстании. Они не просили у меня ни денег, ни оружия, но им нужен был военачальник, который сумел бы из крестьян сделать армию.

— Насколько мне известно, Чехия и Моравия — земли густонаселенные. Неужели в ваших краях не найдется подходящего ветерана?

— В наших селениях есть много ветеранов, служивших и у Гогенцоллернов, и у Габсбургов, но мало кто из них поднялся выше фельдфебеля. А офицеры все как один немцы и дворяне, так что если и присоединятся к нашему восстанию, то только искатели удачи с корыстными целями. И веры им от крестьян не будет. А генерал от самого Государя-Освободителя воодушевит на борьбу робких и придаст решимости колеблющимся.

Я слушал рассказ о том плане, который придумали заговорщики, чтобы придать легитимности своим действиям, и размышлял. Нужно ли мне это? С одной стороны, обозначая свое вмешательство в дела Священной Римской империи, я однозначно даю повод для войны. И не только Вене, но и всем желающим.

С другой стороны, я и так считаю интервенцию неизбежной. Поводом больше, поводом меньше. Какая разница. История Великой Французской Революции учит, что дворянские элиты Европы легко забывают разногласия и объединяются против угрозы своим привилегиям.

И чем тогда мне может быть полезна эта заварушка в Чехии? Ну, например, тем, что на ее подавление будет потрачено время, которое я смогу использовать для укрепления своей власти и реформы армии. Во-вторых, подавление бунта будет сопровождаться репрессиями и массой беженцев, которых я всегда готов принять, ибо рабочих рук в России очень не хватает. Правда, для этого хорошо бы иметь общую границу с Чехией и Моравией.

А с этим есть трудности. Между нами, расположено королевство Польское. Большое. Густонаселенное. Что-то около пятнадцати миллионов человек. Всего на пять миллионов меньше, чем в несравненно большей по территории России. Из-за своего дебильного общественного устройства Польша уже вполне созрела для раздела и утилизации соседями. Они уже отщипнули по кусочку в 1772 году. И в отношении одного из этих соседей у меня есть надежды на взаимопонимание, основанное на взаимной выгоде.

Король Фридрих Великий недаром получил свой титул. И дело даже не в его военном гении, не раз изменявшем ему, а в общей его государственной мудрости. И одним из проявлений этой мудрости была отмена крепостного права в Пруссии еще десять лет тому назад. Правда, только на землях, принадлежащих короне. Но и это говорит о том, что к моим аболиционистским инициативам прусский король отнесется скорее одобрительно, нежели агрессивно. Так что я вполне могу рассчитывать на его дружелюбный нейтралитет. Который вполне возможно подогреть еще одним кусочком Польши.